Анар - Шестой этаж пятиэтажного дома

— До свидания, до свидания…

— Заходите, ради бога, запросто…

— Да, далеко живем, через лестничную клетку и этаж.

— Не говорите.

— Ой, оказывается, дождь идет…

— Ну, вас Заур довезет.

— Да, Спартак много выпил.

— Да ничего я не выпил, сейчас будем развозить гостей с Зауром наперегонки.

— Заур, сынок, заходи к нам завтра.

— Обязательно, тетя Алия.

— Профессор, партия нардов за мной!

— Ну, до свидания, заходите в комнату, холодно, простудитесь. Пока, пока.

— Ой, как темно, зажгите спички!

— Я сейчас выведу машину.

— И я. Сейчас, подождите.

— Заур, возвращайся скорее.

— Спартак, не задерживайся.

Он вздрогнул и проснулся, машинально посмотрел на часы — было ровно 6 часов утра. Заур засомневался — не ослышался ли он, но звонок повторился, он протянул руку к телефону, стоящему рядом с кроватью, и поднял трубку.

— Алло, — сонным голосом сказал Заур.

В трубке молчали, и он хотел было положить ее, когда услышал музыку. Сперва она звучала издали, но потом, видимо, трубку на том конце провода приблизили к источнику звуков — радио? магнитофону? проигрывателю? — и Заур отчетливо услышал песню «Кучелере су сепмишем». Он слушал, просыпаясь и удивляясь этому необычному раннему концерту, и внезапно догадался.

— Алло, кто это? — спросил он, но песня кончилась и трубку сразу повесили.

И тогда он понял все. Понял, кто звонит, понял, что она звонит после бессонной ночи, заполненной музыкой, коньяком и воспоминаниями о нем, Зауре.

Теперь он сам набрал номер, чтобы убедиться в истинности своей догадки. Трубку подняли моментально, но ответа не было, молчал и он. Потом в трубке зазвучала другая песня: «Ах бери бах, бери бах». И в ней пелось о том, что из окон бросают камни, а из глаз льются слезы, но если бы тебя дали мне, то и богу это было б угодно.

Кончилась песня, и она дала отбой. Заур закурил сигарету и ощутил такую острую тоску, что ему захотелось завыть: он ясно представил себе, какую ночь она провела. Снова раздался звонок. Он поднял трубку и начал слушать песню:

«Тахмина, — хотел он сказать, — ну, как ты могла, как ты могла со Спартаком? — хотел он сказать, но ничего не сказал. — Тахмина, ведь я любил тебя, по-настоящему любил, и счастлив был по-настоящему, — хотел сказать он, но ничего не сказал. — Неужели все это было ложью, Тахмина, неужели ты меня не любила, а если любила, то как же ты могла так изранить меня? — хотел сказать он и ничего не сказал. — Я ведь больше никогда не буду счастлив. Я же мертв», — хотел сказать он, но ничего не сказал. Песня кончилась, и она повесила трубку. Прошло несколько минут и, он думал, что все уже кончилось, но вновь раздался звонок, он поднял трубку и услышал песню:

«Лачин». Песня, которую Тахмина не могла слушать без слез. Он и сам сейчас плакал, плакал впервые во взрослой своей жизни, впервые после далеких детских слез. Он плакал беззвучно, не стирая слез, которые катились по щекам. Он плакал, ибо знал, что это их последнее и окончательное прощание и лишь одна женщина на свете могла придумать такое прощание. Кончалась песня «Лачин». Звучал её голосом послёднйи куплёт. Заур знал, что это последняя песня в бобине, и сейчас, накануне его свадьбы, о дате которой Тахмина, несомненно, знала, она навсегда уходит из его жизни…

Песня кончилась. В трубке звучали гудки отбоя…

…В Дакаре, когда Заур сидел в холле отеля и ждал Фи-рангиз, он вдруг почему-то поднял трубку телефона и набрал номер бакинского телефона Тахмины. Линия не связалась — в Дакаре были пятизначные телефонные номера, а не шестизначные, как в Баку…

Уже на аэродроме Заур заметил что-то неладное, хотя и не смог понять, в чем дело. Встречающие — Зивяр-ханум, мать и отец Фирангиз, Спартак и товарищ Спартака, которого Заур знал в лицо, но не помнил по имени, весело махали им из-за барьера, в толпе других встречающих, и они с Фирой, шагая к барьеру, также махали, но Заур уже издали заметил, что его мать стоит в стороне от семьи Муртузовых, и не расстояние даже, разделившее их, а какая-то обособленность в ее позе насторожила Заура. Когда же он, расцеловавшись по очереди с родными Фиры (они стояли ближе), подошел к матери, он уловил в ее глазах что-то необычное и, как ему показалось, недоброе. Зивяр-ханум без обычной горячности расцеловалась с ним и еще более прохладно — со своей невесткой.

— Отец не смог прийти, — сказала она и добавила: — Перегнали и твою машину, я сяду в нее. Ты сам ее поведешь? — Ив ответ на утвердительный взгляд Заура закончила: — Возьми багаж и приходи.

Она прошла и села на переднее сиденье «Волги» Заура. Заур догадался, что машину его пригнал товарищ Спартака, и конечно же догадался, что за месяц их отсутствия что-то произошло между двумя семьями и сейчас отношения более чем натянутые.

Алия-ханум расспрашивала Фирангиз об Африке, о путешествии, Муртуз Балаевич гордо оглядывался, а Спартак с товарищем как-то суетливо и настороженно улыбались то Зауру, то Фире, то Зивяр-ханум.

Алия-ханум и зардевшаяся Фирангиз, отдалившись, о чем-то шептались, и Заур понял, что жена сообщает о своей беременности. Это было самой важной новостью месяца, и по тому, как довольно улыбалась Алия, Заур понимал, что для нее это весьма приятное и своевременное известие. Свою же мать Заур не спешил обрадовать этой новостью. «Ничего, скоро узнает», — подумал он.

Принесли багаж, и Спартак с товарищем помогли Зауру перетащить пять чемоданов в две машины.

— Фира с нами, — не то утвердительно, не то вопросительно сказал Спартак, и все они двинулись к бордовой «Волге».

Заур кивнул и залез в свою машину. Некоторое время он согревал мотор, потом двинулся вслед за «Волгой» Спартака по той же самой дороге, по которой несколько месяцев назад догонял ее на бешеной скорости. Но он не успел подумать о превратностях судьбы, потому что Зивяр-ханум сразу же начала выплескивать накопившуюся обиду.

Заур почти не реагировал на высказываемые ею страсти, хотя ему было ясно, что со всем этим ему придется прожить всю свою жизнь. Но он все так и представлял себе, знал, чтоименно так и будет, и потому ничему не удивлялся и ничем не возмущался. Конечно, вполне в духе Зивяр-ханум испортить первые же минуты его возвращения домой после месячного отсутствия. Но разве таким уж радостным было само это возвращение, такой уж желанной была встреча с родней! Он заметил новые щиты и плакаты с левой стороны дороги — их соорудили за последний месяц. Улыбающаяся девушка приветствовала гостей в солнечном Баку.

— Ас чего все началось? — равнодушно спросил Заур, не из любопытства, а из вежливости, чтобы проявить хоть какой-то интерес к бурным излияниям Зивяр-ханум.

— Да ни с чего, — начала мать, и Заур бездумно смотрел на дорогу, вполуха слушая возбужденные речи матери.

Заур понимал всю подоплеку ее рассказа, понимал и тот страх, и неуверенность, которые были в глазах у матери. Он понимал ее опасения, что Заур если и не станет на сторону Муртузовых, то не будет активно сражаться и на стороне матери. И он думал, какие же баталии разгорятся, когда мать узнает о подарках и сувенирах, о том, что родителям Фирангиз они купили точно такие же туфли и рубашку, как Меджиду и Зивяр-ханум. Тем более что был еще и Спартак, которому Заур сам подобрал галстук с карманным платочком, так что, как ни крути, той семье достанется больше, чем этой.

Они уже ехали по городу, и Заур заметил, что бордовая «Волга» свернула направо, — значит, родители Фирангиз сойдут у своего дома. «Может, и Фирангиз пойдет к ним, может, вообще мы с Фирой больше не встретимся и разойдемся, — с некоторым сарказмом подумал он, — если Алия-ха-нум с такой же яростью придерживается своей версии, которая — Заур не сомневался в этом — в корне отличается от версии Зивяр-ханум, и уже успела накрутить свою дочь». В том, что примерно такой же разговор, но с противоположных позиций, происходит в другой машине, он не сомневался, но все же надеялся, что там тон чуть сдержаннее, учитывая присутствие мужчин и особенно чужого их семьям приятеля Спартака. Впрочем, кто их знает? Судя по ярости Зивяр-ханум, отношения действительно обострены до предела. И Алия смотрела на Заура довольно-таки неприязненно. Неужели она поломает их брак? «Да нет, куда там, — подумал Заур, ведь Алия-ханум наверняка уже знает или, в крайнем случае, вскоре узнает о беременности Фирангиз. Может, из элементарной бережности к состоянию дочери она не будет будоражить ее подобными разговорами?» Впрочем, Заур не был уверен в том, что какие-либо разговоры и страсти могут вообще взбудоражить его жену.