Мы видели пыль за спиной нашего КамАЗа и нищету деревень.
Здесь у людей было мало повода к радости. Они ходили медленно, часто оборачивались.
Здесь земля была так бесплодна, что мы радовались, увидев корову.
Она была похожа на нас. Веселая и тощая, как спортивный велосипед.
Здесь, оказывается, нельзя было содержать скот еще со времен Хрущева.
В других редких коровах, которые нам попадались, чувствовалась какая-то призрачность. Они чувствовали себя контрабандой!
Сидя в кузове, я часто вспоминал Сафу. Я очень скучал по нему в первые дни путешествия.
Потом это чувство притупилось, а теперь, на твердой земле, я снова затосковал. Земля затачивает наши чувства. Поэтому надо менять стихии.
Я сидел и от тоски чесался. На меня косо смотрели. Они думали, что я подцепил вшей.
Это было хуже всяких вшей. Я бы побрился наголо, и все бы кончилось.
Это было другое. Я не мог и не хотел вырезать ту татуировку на своем плече, которую сделал в память о Сафе. Та же гусарша, как у него на плече. В кивере, в ментике на голое тело.
Только Сафина девица была серьезная. Моя усмехалась. Не знаю почему, я так попросил нашего художника в Тикси. Он был мастер на все руки.
Он татуировал молодых старшин. Они все, как один, хотели тигров.
От скуки Жопа делал этим тиграм полосы в виде сапог, туфель, членов.
Мало кто это замечал. Старшины гордились.
Народ у нас был, в сущности, сострадательный. Если и замечали, то не хотели расстраивать.
Я чесался и косился на свою даму на плече.
Дама облезала. С татуировки сходила моя старая кожа. А я все тосковал по Сафе.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Потом начался голод.
Сначала потихоньку, а потом сразу. Кончился хлеб. Обычно он оставался на подносах. Теперь даже подносов не было. Кроме того, подул баргузин. Этот ветер хорош только в песне.
Стена плотного воздуха, который летит со скоростью пару сотен километров в час.
Сидя в нашей казарме, мы видели, как камни размером с кулак, подпрыгивая, мечутся под соснами.
Здесь был только песок и сосны. Эта песочница называлась Джида.
Мы хотели жрать и первое время спасались, воруя в соседней части отбросы.
Ха! Они выбрасывали великолепные куски.
Мы необычайно легко перепрыгнули всякие пороги брезгливости!
Да и какие тут пороги и прыжки. Это было как эскалатор. Только наоборот. Сначала ступеньки, а потом все ровно. Некоторое время мы наслаждались свежим воздухом на голодный желудок.
Потом у соседей умер кто-то из начальства. Мы пробрались на поминки.
Это было спасение.
Но сначала было нужно выстоять похороны. Мы втесались пятеро в понурую толпу. Казалось, они стоят под дождем. Так мрачно выглядели эти ребята.
Над нами было синее небо сентября, а над ними лил дождь! Я подумал, может быть, они очень любили своего командира. Я еще не перестал идеализировать людей.
Этим ребятам просто подмешивали в компот не бром, а нормальное снотворное. Они спали в строю. Они научились спать не пристегиваясь к тумбочкам дежурных по роте. Они спали ровно и прямо.
Нас поразила такая стойкость.
У покойника было хитрое лицо колобка, который избежал всего, от всех смылся. Даже от смерти. Так отлично он выглядел в своем деревянном гоночном автомобиле. Кругленький и веселый.
Все те, кто собрались там, работали, что называется, на дешевом контрасте. Мы делали печальные лица. Но длительная диета способствует активности. Надо только не перегнуть палку.
Наши глаза блуждали в поисках столов с обильным поминальным обедом.
Его не было! Эти нехристи хоронили без поминок.
Такого я нигде не видел в православном мире.
Оказалось, они поели сначала! Они ели ужин, который приготовил этот веселый мужик в гробу!
Я даже не смог улыбнуться. На нас смотрели как на полных идиотов, когда я спросил, какого вероисповедания был покойный, и выразил надежду, что он не был вегетарианцем. Мне все подробно объяснил один тип с двумя кривыми лычками на черных погонах.
Он засыпал и просыпался в течение всего рассказа.
Покойный Колобок был шеф-повар в этой части. Он, как обычно, пришел попробовать завтрак.
И умер над котлом с какао. Но дело в другом. Он потерял ключи от каптерки, где были запасы.
Ждали приказа, а потом решили съесть сначала, а потом закопать.
Стояла жара. Картошка могла испортиться.
По-моему, мы были единственные в этой толпе, кто чувствовал настоящую скорбь.
Солдаты молча смотрели в землю.
Мы смотрели по сторонам. Я заметил жующего на ходу человека и проследил мысленно его путь.
Но тут начали говорить речи. Господи...
Я слышал храп одного типа рядом. Он расслабился и привалился ко мне.
Видно, покойный переложил снотворного. Сосед висел на мне и храпел так, что разбудил всех остальных.
Я ускользнул, переложив его тело на соседнее.
Вся шеренга потихоньку клонилась.
Мы просочились, как вода, между спящими и помчались туда, откуда появился тот жующий.
Влетев в столовую, мы повели носами.
Пахло хлебом и жизнью. Пожалуй это было единственное место в этом доме престарелых, где на нас смотрели не сонные глаза.
У этого хлебореза в руках был такой тесак, на котором мы бы все без проблем уместились.
Парень посмотрел на нас и молча протянул хлеб. На нем лежали три шайбочки масла.
Здесь не пахло подвохом. Мы попросили нарезать хлеб на его машине. Нарезать все, кроме корок. Их мы потом разыграли в карты.
Он не был срочником. Здоровый мужик с медвежьим загривком.
Он был "партизан".
Мы расположились прямо в столовой, нагрели ложки в струе кипятка и отлично размазали наши кусочки масла. Он стоял перед нами, закрывая своим широким телом наши слишком экзотичные для этого местечка морды.
Я помню, он сказал тогда странные слова:
- - - Похороны - - - Нужно что? - - - Нужны простые слова - - - Все мы их знаем - - - Эти самые простые слова - - - Но кто-то их должен сказать вслух - - -
Мы сказали свои простые слова благодарности и смылись. Я часто вспоминаю этого "партизана". Он нас спас.
Слышишь?
Ты спас нас, широкий человек. Живи сколько хочешь и умри с ясной головой.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
В конце концов, видно, кому-то надоело постоянно занимать наши руки абсолютно дурацким трудом.
Мы еле пережили зиму. Пару раз я думал, что все.
Но постоянно что-то выручало. Так, мы нашли старую собаку.
Она сидела у дерева, привязанная. Она была тихая-тихая. У нас у всех мелькнула мысль, что ее просто кто-то бросил умирать.
Мы смотрели в ее слезящиеся глаза. Она радостно скулила. В нас вселился дьявол. Кто знает. Мы постарались не мучить животное.
Перерезали ей глотку. Это было трудно, но это было необходимо.
Как это было! Может быть, мы стали действительно зверьми...
Я не знал. Никто не знал.
Мы выжили.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Нас выстроили весной и сказали, что те, кто хотят уйти раньше, могут уйти, если построят дом для местного комполка.
Но нас было уже не провести.
Мы предпочитали гнить заживо, подыхать с голоду, но терпеть до конца, чем быть обманутыми. Да.
На нас махнули рукой и оставили.
А потом мы начали готовиться к отъезду и увидели, что наших жалких семи с полтиной в месяц не хватит на билет. Даже до Читы он стоил пятнадцать.
Некоторым нужно было добираться до Питера.
Одних пересадок было штук пять.
Мы пришли в штаб и все сказали. Нас послали на хуй. Мы не пошли.
Нас снова послали и предупредили, что можно и отложить возвращение.
А кто-то из нас, действительно не известно кто, может быть наш общий голос, сказал вдруг в строю, что у комполка слишком красивая жена.
Через неделю нам дали билеты и каждому по пачке "Беломора".
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я добирался один. Только форма на мне и зубная щетка в кармане галифе.
Это была не "парадка". Никто из нас не стал себя украшать.
Я курил в тамбурах, танцуя от нетерпения.
Гадал на картах, захлебываясь слюной.
Пара инженеров, толстые и сырые, как кровяная колбаса, не хотели угостить солдата. Тогда я начал громоздить ужасы. Глядя на их животы, на лопнувшие сосуды в глазах, это было не трудно.
Они боялись. Запах курицы сделал из меня пророка. С библейской страстью я убеждал их, пепелил их голодными глазами.
Что нам делать, откровенно начали они искать путь спасения.
- - - Вам не хватает милосердия, - - - изрек я, - - - вы сделали много ошибок - - - ваша молодость - - -
Я помолчал и дотронулся до теплой курицы. Она лежала, как обезглавленная священная жертва.
- - - Конечно - - - Конечно - - - Конечно, - - - начали они придвигать жертву ко мне.
