Замечательно. Безвреден, как же!
Но могло быть и хуже. Под заголовком «Пенни Нэйшн» я прочел «ядовитая доброхотка», а про Изабель Тани — «французская прошмандовка». Да уж, в стиле ему не откажешь. Я бы и дальше почитал, но прозвенел звонок на перекличку, и я с некоторой неохотой положил записную книжку в ящик своего стола, надеясь на досуге закончить.
Но сделать это мне не довелось. Вернувшись к столу после занятий, я обнаружил ящик пустым, и книжки там не было. Тогда я подумал, что Кин, как и Диана, изредка проводивший занятия в той же комнате, что и я, нашел ее и забрал. Я так и не спросил его — по очевидным соображениям. И только потом, когда скандалы пошли один за другим, я подумал о связи этой маленькой красной записной книжки и вездесущего Крота, который так хорошо знал Школу и был столь проницателен в том, что касалось наших маленьких безобидных хитростей.
9
Понедельник, 18 октября
Ну вот, и эта неделя прошла удачно. Важно, что обнаружилась записная книжка с изобличающими заметками. Конечно, Честли мог ее прочесть, но вряд ли полностью. Слишком мелко для его старых глаз, и, кроме того, если бы у него возникли некие подозрения, от меня бы это не укрылось. И все же хранить ее — это безрассудство. Пришлось сжечь этот злосчастный документ — не без сожаления, — пока он не стал объектом вражеского внимания. Возможно, я вернусь еще к этому вопросу, но не сегодня. Сегодня у меня другие заботы.
Октябрьские каникулы уже на носу, и я намереваюсь загрузиться делами (речь идет не только о проверке тетрадей). Нет, на этой неделе я собираюсь приезжать в Школу почти каждый день. Пришлось уладить этот вопрос со Слоуном, который тоже согласен, что трудно держаться в стороне, и с мистером Борродсом, заведующим кафедрой информационных технологий, с которым у меня неофициальная договоренность.
Все совершенно невинно — в конце концов, мой интерес к информатике уже ни для кого не новость, и я знаю по опыту, что лучше всего скрываться на открытом месте. Слоун, конечно, всецело одобряет: он мало что понимает в компьютерах, но отечески надзирает за мной, постоянно высовывается из кабинета, чтобы узнать, не нужна ли мне помощь.
Учусь я не блестяще. Несколько простейших faux pas включили меня в разряд старательных, но не слишком способных, и Слоун чувствует свое превосходство, что дает мне дополнительное прикрытие на всякий случай. Сомневаюсь, что он возникнет: если когда-нибудь мое присутствие поставят под вопрос, я смогу рассчитывать на Пэта, который все объяснит моей неопытностью.
У каждого сотрудника «Сент-Освальда» есть личный электронный адрес. Он состоит из двух-трех инициалов и адреса веб-сайта школы. Теоретически каждый сотрудник должен два раза в день проверять почту — на случай срочного распоряжения от Боба Страннинга, но на практике это делают не все. Среди таких — Рой Честли и Эрик Скунс; многие для доступа к почте взяли пароль по умолчанию (ПАРОЛЬ). Даже такие, как Слоун, мнящие себя продвинутыми в компьютерной грамоте, достаточно предсказуемы: Слоун пользуется именем любимого спортсмена, и у самого Страннинга, которому следует знать о таких вещах, набор простейших паролей (девичья фамилия жены, дата рождения и так далее).
Много гадать не пришлось. Дуббс, сидевший за компьютером каждый вечер, хранил список паролей пользователей в записной книжке у себя в Привратницкой вместе с коробкой дисков (с материалами из Интернета), которые никто не потрудился изучить. Пройдя заново его путем (под другим именем), мне удалось проложить весьма убедительный след. Более того, отключив на несколько минут защиту доступа к школьной сети и послав аккуратно состряпанный файл на [email protected] с одного из своих бесплатных адресов, мне также удалось запустить простенький вирус, который будет спокойно спать в системе, а недели через две начнется разрушение.
Не самая приятная деятельность, я понимаю. И все же меня это порадовало. В тот вечер мне захотелось позволить себе небольшой праздник и выпить вечером в «Жаждущем школяре». И напрасно — мне и в голову не приходило, что столько моих коллег (и школьников) посещают это заведение. И вот, не успев допить и первую рюмку, я вижу их небольшую компанию — Джефф Пуст, Джерри Грахфогель и Робби Роуч, длинноволосый географ, с парой семнадцати — или восемнадцатилетних, возможно, сент-освальдских шестиклассников.
Хотя чему тут удивляться — не секрет, что Роуч любит болтаться с мальчишками. Да и Пуст тоже. Грахфогель казался несколько потерянным, но, с другой стороны, он всегда так выглядит, и, по крайней мере, у него хватает ума понять, что (как выражается Честли) тесная дружба с рядовыми ни к чему хорошему не приведет.
Появилось искушение остаться. Робеть тут нечего. Но мысль о том, что придется с ними общаться, быть попроще, как сказал бы этот отвратный Пуст, и дерябнуть разок-другой, определенно неприятна. Слава богу, с моего места у двери можно улизнуть быстро и незаметно.
В переулке возле паба стояла машина Пуста, черный «форд-проуб», и у меня появилась мысль — а не разнести ли боковое стекло? Но на улице могут быть камеры слежения, глупо рисковать из-за дурацкого каприза. Лучше пройтись пешком до самого дома — ночь сегодня теплая — и еще раз взглянуть на забор Роя Честли.
Он уже стер граффити. Ничего странного; хотя из дома надпись не видна, само ее присутствие должно было его раздражать, как и мысль о том, что мальчишки, вторгшиеся в его сад, могут вернуться. Может быть, я это и устрою — просто посмотреть на его физиономию, — но не сегодня. Сегодня мне полагается праздник.
Дома, в моей увешанной ситцем комнате, ждет очередная бутылка шампанского, которую я немедленно открою. Это уже вторая (всего их шесть, и к Рождеству им всем полагается опустеть). Потом разберу небольшую, но важную корреспонденцию, а под конец — спущусь вниз и из телефона-автомата быстренько звякну в местное полицейское отделение, сообщить, что в окрестностях «Жаждущего школяра» едет черный «проуб» (с номером ЛИТ 3), виляя из стороны в сторону.
Такое поведение мой психотерапевт не одобряет. Чрезмерная импульсивность, так она утверждает, и склонность осуждать. Я не всегда считаюсь с чувствами других. Но в данном случае — никакого риска, называть имя я не буду, да и вообще, Пуст это заслужил. Как и мистер Груб, он хвастун, задира, прирожденный нарушитель закона, человек, который искренне верит, что от нескольких кружек в брюхе он только лучше водит. Предсказуем. Все они предсказуемы.
И в этом их, освальдовцев, слабость. Пуст, конечно, благодушный идиот, но даже Честли, умный человек, разделяет то же идиотское благодушие: «Кто посмеет на меня напасть? Напасть на „Сент-Освальд“?»
Что ж, джентльмены. Я посмею.
1
Лето, когда отец сломался, было самым жарким на нашей памяти. Поначалу он этому радовался, будто вернулись легендарные времена его детства, лучшие дни жизни, как он говорил. Но солнце палило безжалостно, трава на газонах «Сент-Освальда» из желтой превратилась в бурую, и отец скис и начал раздражаться.
Ухаживать за газонами было его обязанностью. Он установил разбрызгиватели, но их не хватало, чтобы поливать такие пространства, так что пришлось ограничиться крикетным полем, а остальные земли лысели под пламенным безбровым взглядом солнца. Но это еще не все беды. Любители граффити снова взялись за работу и на этот раз создали фреску всех цветов радуги площадью в шесть квадратных футов на стене Игрового Павильона.
Два дня отец все это соскребал, еще неделю красил Павильон заново и клялся, что в следующий раз так отделает этого маленького подонка, что тот на всю жизнь запомнит. Но мальчишка так и не попался, хотя аляповатые, но по-своему выразительные картинки появлялись в «Сент-Освальде» еще дважды, обе — карикатуры на учителей. Отец начал дежурить по ночам, лежа за Павильоном с упаковкой из двенадцати банок пива, но виновник был неуловим, и для Джона Страза так и осталось загадкой, каким образом тот умудрился избежать ловушки.
Вдобавок к этому были мыши. В любом большом здании есть свои паразиты — и в «Сент-Освальде» больше, чем во многих других, — но с конца летнего триместра мыши расплодились в невероятном количестве и заполонили коридоры. Даже мне они попадались, особенно вокруг Колокольной башни, и было ясно, что надо прекратить их размножение — разбросать отраву и убрать дохлых грызунов до начала нового триместра, чтобы не дать родителям повода для жалоб.
Отца мыши бесили. Он был уверен, что дети оставляют еду в шкафчиках, обвинял школьных уборщиков в нерадивости, тратил день за днем на то, чтобы открыть, обшарить и снова закрыть каждый шкафчик, распалялся все сильнее, но без малейшего успеха.
