– Эй, герлы, гринов не пихаете?
Люся брезгливо поглядела на его кроличью ушанку и куртку из плохой кожи, а потом только – на румяное лицо с рыжеватыми усиками и водянистыми глазами.
– Эх, береза, – сказала она, – навезли вас в Москву. Да ты хоть знаешь, как мы грины называем?
– Как? – покраснев поверх румянца, спросил молодой человек.
– Доллары. И мы не герлы никакие, а девушки. Скажи своему командиру, что ваши словари уже десять лет говно.
Молодой человек хотел что-то сказать, но его перебила Нелли:
– Не обижайся, Вась. Мы ведь тоже такими, как ты, когда-то были. На вот тебе пять долларов, выпей кофе в баре.
Люся вздрогнула.
– Зря ты его так, – сказала Нелли, когда молодой человек побито скрылся за квадратной колонной. – Это ж Вася, постовой из Внешэкономбанка. Его каждую неделю присылают курс узнавать.
– Ладно, – сказала Люся, – я домой порулила. Увидимся еще.
– Может, выпьем вместе?
Люся помотала головой и улыбнулась.
– Увидимся, – сказала она, – пока.
Дойдя с поднятой рукой аж до самого Манежа, Люся всерьез замерзла. Холодно было лицу и рукам, и, как всегда на морозе, тупо заныли груди. Она поймала себя на том, что морщится от боли, вспомнила о наметившейся на лбу морщинке и постаралась расслабить лицо, и через несколько минут боль отпустила.
Такси, не останавливаясь, пролетали мимо, издевательски подмигивая своими зелеными огоньками. Таксисты в основном торговали водкой и только изредка, для души, брали приглянувшихся им пассажиров, поэтому Люся даже и не поднимала руку навстречу салатовым «Волгам» – ждала частника. Один – очкарик в раздолбанном «Запорожце» – остановился, выслушал адрес и сухо спросил:
– Сколько?
– Четвертной.
Очкарик, не ответив, отрулил.
Люся все никак не могла отделаться от эха разговора на ступенях «Москвы». «Таньку замочили», – бессмысленно повторяла она про себя. Смысл этого словосочетания как-то не доходил до сознания. Становилось совсем холодно, и опять заныла грудь. Еще можно было успеть в метро, но потом пришлось бы полчаса брести по обледенелому проспекту имени какого-то звероящера – одной, в дорогой шубе, вздрагивая от пьяного хохота ветра в огромных бетонных арках. Она совсем уже было решила, что вечер кончится именно так, когда рядом вдруг остановился маленький зеленый автобус – «пазик» с двухбуквенным военным номером.
За рулем сидел офицер – тот самый танцор из ресторана, только теперь он был в черной шинели и надетой набекрень пилотке с большим жестяным гербом.
– Садись, – сказал из салона второй лысый и черный, – не бзди.
Люся заглянула в полутемный салон и с удивлением увидела Нелли, сидящую в вольной позе на боковом сиденье, возле моряка.
– Люся! – весело крикнула та. – Залазь. Морячки смирные. Мимо меня едут, а там – тебе куда?
– Крылатское, – сказала Люся.
– Тоже Крылатское?! Ну, подруга, мы, значит, соседи. Садись давай...
Второй раз за сегодня Люся поступила странно – вместо того чтобы послать всю компанию подальше, как сделала бы любая серьезная конвертируемая девушка, она, согнувшись, шагнула вверх по ступеням, и сразу же автобус сорвался с места, лихо развернулся и понесся мимо Большого театра, «Детского мира», мимо памятника знаменитому художнику и его огромной мастерской – в какие-то темные, завывающие улочки, перекрытые полуразвалившимися деревянными заборами, чернеющие провалами пустых окон.
– Я Вадим, – сказал второй лысый. – А это (он кивнул на сидящего за рулем) Валера.
– Валер-р-ра, – повторил тот, как бы вслушиваясь в непонятное слово.
– Хочешь водки? – спросил Вадим.
– Давай, – ответила Люся, – только через трубочку.
– Почему это через трубочку? – спросила Нелли.
– А они через трубочку пьют, – сказала Люся, принимая тонкий и мягкий конец трубочки и поднося его к губам.
Пить так водку было тяжело и неприятно, но все же занятней, чем из горлышка.
– Как вам, девочки, живется весело, – прошептал Вадим, – а мы...
– Не жалуемся, – сказала ему Нелли, – а мне, если можно, в стакан.
– Сделаем...
Люся вдруг заметила, что в автобусе тоже играет музыка – рядом с Валерой на чехле мотора лежал кассетник. Это были «Бэд бойз блю». Люся очень их любила – конечно, не саму музыку, а ее действие. Все вокруг постепенно становилось простым и, главное, уместным – темные внутренности автобуса, два поблескивающих военно-морских черепа, Нелли, покачивающая ногой в такт мелодии, мелькающие в окне дома, машины и люди. Начала действовать водка; неясная грусть пополам с отчетливым страхом, вынесенная Люсей из «Москвы», улетучилась. И обычная девичья, целомудренная в своей безнадежности мечта о загорелом и человечном американце овладела Люсиной душой, и так вдруг захотелось поверить поющему иностранцу, что у нас не будет сожалений и мы еще улетим отсюда в машине времени, хотя давно уже трясемся в поезде, идущем в никуда.
«A train to nowhere... A train to nowhere...»
Кассета кончилась.
Автобус выскочил на какую-то широкую дорогу, по краям которой стояли обледенелые деревья, и поехал за грузовиком с желтой табличкой «Люди» на заднем борту – в кузове тяжело громыхало что-то железное, и этот лязг словно разбудил Люсю.
– А мы куда катим-то? – вдруг спросила она, озаботившись тем, что места вокруг мелькали незнакомые и даже не очень московские.
– Ни-ч-ч-че-во, – громко сказал Валера за рулем, и обе девушки вздрогнули.
– Да понимаешь, заправиться надо, – оживленно сказал Вадим, – бензина до Крылатского не хватит.
– И далеко это? – спросила Люся.
– Да нет, есть тут рядом колонка, где за талоны...
Слово «талоны» окончательно успокоило Люсю.
– А мы, девочки, на флоте служим, – заговорил Вадим. – На гвардии подводном атомоходе «Тамбов». Это, можно сказать, такой большой подводный бронепоезд с дружным, как семья, экипажем. Да... Семь лет уже.
Он снял пилотку и провел ладонью по тускло блеснувшему черепу.
Автобус свернул на боковую дорогу – узкую, с какими-то бетонными дотами по бокам, – уже, кажется, вокруг был не город, а сельская местность; на небе, как глаза давешнего француза, выпукло горели холодные развратные звезды, и шум мотора показался вдруг странно тихим, а может, просто исчезло гудение ехавших вокруг грузовиков.
– Океан, – говорил Вадим, обнимая Нелли за плечи, – огромен. Во все стороны, куда ни посмотришь, уходит его бесконечный серый простор. Сверху – далекий звездный купол с плывущими облаками... Толща воды... Огромные подводные небеса, сначала светло-зеленые, потом – темно-синие, и так на сотни, тысячи километров. Гигантские киты, хищные акулы, таинственные существа глубин... И вот, представь, в этой безжалостной вселенной висит тоненькая скорлупка нашей подводной лодки, такая... такая, если вдуматься, крохотная... И горит желтой точкой иллюминатор в борту, а за ним – партсобрание, и Валера делает доклад. А вокруг – пойми! – океан... Древний великий океан...
– При-е-ха-ли, – сказал Валера.
Люся подняла голову и поглядела по сторонам. Автобус стоял на заснеженной равнине, метрах в тридцати от пустого шоссе. Двигатель заглох, и стало совсем тихо. За окном страшно мигали звезды и виднелся далекий лес. Люся вдруг удивилась, что вокруг довольно светло, хоть нет ни одного огонька, а потом подумала, что это, наверно, снег отражает рассеянный звездный свет. От выпитой водки было уютно и безопасно – мелькнула, правда, мысль, что происходит что-то не то, но сразу и исчезла.
– Чего приехали-то? Шутишь? – резким голосом спросила Нелли.
Вадим снял с ее плеча свою руку и теперь сидел, уткнувшись лицом в сложенные ладони, и тихо хихикал. Валера выскочил из кабины, и через секунду с выдохом раскрылась дверь в салон. С мороза влетели клубы пара; Валера медленно и как-то торжественно поднялся по ступеням. В полутьме выражение его лица было неопределимым, но в руке у него был пистолет «макаров», а под мышкой – большая ободранная шахматная доска. Не оборачиваясь, одним толчком левой руки он закрыл дверь, пискнувшую на морозе резиной, и махнул пистолетом Вадиму.
Люся соскользнула с лавки и, со страшной скоростью трезвея, попятилась в конец салона. Нелли тоже подалась назад, споткнулась обо что-то на полу и чуть не упала на Люсю, но все же удержалась на ногах.
Валера стоял на передней площадке, держась за наведенный на девушек пистолет, как за поручень. Вадим встал рядом, одной рукой вытащил пистолет, а другой взял у Валеры доску и высыпал из нее шахматы на кожух мотора. Потом он замер, будто забыв, что делать дальше. Валера тоже стоял неподвижно, и между двумя силуэтами, словно вырезанными из черного картона, старательно мигала на приборном щитке зеленая лампочка, сообщая создавшему ее разуму, что в сложном механизме автобуса все в порядке.
– Мальчики, – тихо и ласково сказала Нелли, – все сделаем, что захотите, только шахматы спрячьте...
