Он еще с минуту постоял над мирно спящей девицей, прислушиваясь к ее дыханию и думая о чем-то, что не имело к ней уже никакого отношения. Наконец, он посмотрел на часы и вышел в коридор, оставив ключ от номера с внутренней стороны двери.
Дорогая Мария!
Носить это имя Вам не очень-то к лицу (и я Вам настоятельно рекомендую заменить его на что-нибудь более эффектное, на Жанну или Анжелину), но пусть оно будет чем-то вроде Вашего пробного сценического псевдонима, тем более что разыгранный Вами и Вашим братцем фарс вышел на славу. Да, Вы не ослышались, я говорю «вашим братцем», потому что у этого ловкого парня такие же редкие светло-зеленые глаза, что и у Вас, Мария, и та же манера вопросительно вскидывать одну бровь: согласитесь, не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы заметить это.
Игра и вправду была впечатляющей. Примите мои поздравления. Полагаю, что легкий грим и пара цветных контактных линз (только ни в коем случае не очки — это сразу настораживает), а также сдержанность по отношению к чужим бумажникам (для него) и обновление гардероба и несколько уроков сценического мастерства у отставного актера в потертой бархатной куртке (для Вас) вознесут Ваше искусство на недосягаемую в городе высоту. Что до меня, то я почти попался, но обо мне — позже.
Итак, Мария, подведем итоги. 80-марок (не считая чаевых) я заплатил за Ваш иллюзорный обед с шампанским в компании с ходульным персонажем в дорогом галстуке — подробность яркая, браво. Кстати, о дороговизне: с каких это пор «Moet» в «Углах» стал стоить полсотни (детали, Мария! внимание к деталям!), если за него никогда не просили больше сорока? Это было первое sic, отмеченное мною как бы на полях Еще там упоминались, кажется, трюфли, роскошь юных лет. Это напрасно. Смею предположить, что Вы ихвжизнине нюхивали, все равно, пъемонтских ли или черных, — хотя у Вас все еще впереди. Хочу все же надеяться задним числом, что Ваш братец не мучил Вас весь вечер голодом и вынес Вам хотя бы тарелку остывшего супу из кухни. И наконец последнее, дорогая Мария и компания (кстати, портье тоже участвует?), чтобы покончить с темой ужина: простите, но «RoyalBlend'oM» там тоже не пахло.
Это было мое второе sic(значение можете найти, полистав словарь), после которого я решил досидеть до конца представления. Еще один совет опытного сердцеведа: на Вас должны быть настоящие золотые «цацки», чтобы люди Вам верили. Отнесем его к разделу «внешний вид актера». Но это — в сторону, как выражается один мой знакомый, владелец банка. Вернемся к нашим подсчетам. Итак, сперва было 80, Далее, согласно устному договору, 200 марок двумя купюрами, достоинством в 100 марок каждая, я отдал за (как оказалось, еще более иллюзорное) право обладать Вами, дорогая, с 10 часов вечера четверга 16 марта до 8 часов утра пятницы 17 марта (по Гринвичу): всего 10 часов непрерывного хронометража, или 600 скоротечных минут, больше половины из которых уже истекли к моменту написания этой фразы (за окном снова зарядил дождь, будь он проклят). В этой сцене я легко мог бы заупрямиться и сторговать марок пятьдесят или даже семьдесят, да Бог с ними, речь не о том. Цена не имела значения, и я знаю еще только двух человек в городе, которые могут себе позволить сказать так.
В свою очередь я охотно признаю, что мое упоминание о комендантском часе с точки зрения современной психологии было жалкой уловкой. Но, заметьте, не с литературной. Оно понадобилось мне, чтобы сдвинуть все действие с мертвой точки и перейти к следующему акту. Едва ли у Вас, конечно, не было запасного варианта на случай отступления, чай не впервой (как говаривал один оранжерейный сторож «во дни моей первой любови»), хотя перспектива вновь ублажать пожилого портье за возможность переночевать в его луком пропахшей комнатенке Вам не слишком улыбалась. Но и это тоже — в сторону. Будем милосердны Идем дальше (если Вы успеваете за мощным ходом моей мысли): еще 100 марок я отдал нашему славному портье за номер (кстати, он оплачен до полудня, имейте в виду) и положил ему в шершавую лапу еще десять за расторопность. Что же у нас выходит, Мария? Всего 390 марок новыми, месячное жалованье трубочиста или помощника мясника, спущенное (это именно то слово, что мне нужно) за один дождливый вечер. Кажется, я ничего не упустил. Не так уж плохо, Мария, не правда ли? Теперь можете проверить мои расчеты.
Пока я все это пишу, Мария, сидя за столом, спиной к Вам, Вы преспокойно спите в оплаченной мной мягкой постели, и я могу сделать с Вами, что захочу, — вытолкать в шею на темную мостовую, задушить подушкой, а потом самому выброситься из окна (дефенестраций у нас в роду еще не было) или насладиться Вами (это громко сказано, но пусть останется так) каким-нибудь экзотическим способом, предварительно связав Ваши хрупкие руки галстуком. Подумайте об этом, Мария, в третий раз перечитывая эту заметку за завтраком, хорошенько подумайте об этом.
Кладу еще 10 марок для ровного счета с условием, что Вы купите себе как бы от меня букет цветов.
Не понимаю, зачем я так многословно прощаюсь с Вами (ибо, когда Вы проснетесь, меня уже здесь не будет), наверное, оттого, что меня не оставляют разного рода сомнения. А что, если все это совсем не так, что, если это только игра моего воображения, и нет у Вас никакого брата, и все как-то само собою сложилось, что этой ночью мы оказались вместе в одном номере, и в ресторане просто подняли иену на шампанское, а в коробку дорогих папирос подложили дешевых? Не знаю. Может быть, я только хочу уверить самого себя, что я не из тех, кто толкается у окошка театральной кассы, требуя вернуть деньги за билет, что в этом театре я — хозяин и что мне довольно хлопнуть в ладони, чтобы в зале погас свет.
Берегите себя, Мария, и не расстраивайтесь из-за одного провала. Вам попросту попался слишком взыскательный зритель.
Baш MN.
6
Было сырое мартовское утро с пронзительно-свежей подоплекой. Пахло талыми льдами и печным чадом. Ветер ни с того ни с сего вдруг принимался грубо наклонять деревья и трепать кусты измученной, исхлестанной рощи, доверчиво сбегавшей с Градского холма к самой набережной. Старый Город с ералашем крыш и преизбытком углов, теснящих узкие улицы, остался позади — пустой, оцепенелый, настороженный, как будто взятый в осаду кипевшей со всех сторон рекой. Над ее возмущенной поверхностью носились клочья тумана, а вдоль покатой улицы, по которой шел Марк Нечет с тяжелым чемоданом в руках и легкой болью в висках, обгоняя его, шурша изодранным крылом, как подбитая ворона, волочился смятый газетный лист, на перекрестке вздумавший было подняться в воздух, но только закружившийся по спирали низко над вымощенной камнем мостовой в облачке склонного к левитации постороннего мелкого сора: окурков, опилок, оберток
На Южном причале негде было яблоку упасть. Полиция с трудом удерживала толпу, ломившуюся к запертой на засов калитке перед трапом. Этот узкий дебаркадер, вновь начавший принимать корабли после того, как река затопила Городскую пристань, был знаменит тем, что именно к нему в 1935 году пришвартовал свою яхту герцог Йоркский, будущий король Великобритании Георг VI, тот самый Георг, который в официальной речи во Дворце перед собранием островных нобилей и адмиралов, мучительно заикаясь и потрясая в воздухе сухопарой дланью, заявил, что «Англия никогда не оставит княжество Каскада в трудную годину (the t-time of t-trouble)». Теперь, опасно кренясь под боковым ветром и отчаянно работая винтами, к этому причалу подходил старый обшарпанный «Шибеник» — небольшой пакетбот, курсирующий между Запредельском и Одессой.
Зайдя под навес, Марк принялся шарить глазами в толпе, ища Максима Штерна. Его обступали испуганные, усталые, незнакомые и какие-то одичавшие люди, с раннего утра дежурившие под дождем перед закрытыми воротами пристани, лелея призрачную надежду попасть на корабль и бежать с островов.
— Посадка только по билетам. Всех прочих прошу освободить проход! — надсаживался в рупор портовый офицер, взобравшись на чей-то сундук — Повторяю...
Это был как бы солист в смешанном хоре, вступавший через равные промежутки со своей суровой и однообразной партией: уверенный драматический баритон, при исполнении. Остальные голоса, как в финале оперы «Борис Годунов», сливались в один тревожный гул, из которого можно было уловить лишь отдельные фразы:
— Дорогу, дорогу, господа! У меня пропуск
— ...А я вам объясняю: все суда идут по расписанию. Нет, только два направления: Одесса и Севастополь. Не знаю. Да, можете сойти в Нижнесальске. Не знаю. Он не резиновый. Это меня не касается.
— ...Освободить проход! Повторяю...
— Нет, следующий корабль берет на борт только граждан Франции. Вы француз? Что значит, как посмотреть?
