В Верном существовал тогда женский Иверско–Серафимовский монастырь, и до ухода отца Серафима в горный скит настоятельницей была монахиня Нектария. Сильной веры была женщина. Сто насельниц монастыря души в ней не чаяли, с рвением выполняли все службы. Игуменья Нектария относилась к монахиням как к собственным дочерям, знала их нужды и чаяния. Но в 1913 году епископ Семиреченский и Верненский Иннокентий убрал мать Нектарию из монастыря и поставил настоятельницей молодую дочь генерала Бакуревича – послушницу Таисию, при постриге получившую имя Ефросиния.
Как ни просил за матушку Нектарию отец Серафим, владыка Иннокентий был непреклонен в своем решении. Со слезами на глазах провожали мать Нектарию насельницы монастыря.
Как и ожидал отец Серафим, при матери Ефросинии начались всякие вольности. Дочь генерала хоть и была набожной, но была воспитана в баловстве и относилась к монахиням как к девчонкам. Многие тогда покинули стены монастыря.
В горах тогда многие монахи жили. Рядом с горной церквушкой поселились несколько покинувших монастырь монашек. На Мохнатой горе жил отшельником странник Виктор. Он много путешествовал, пока не появился в Семиречье в 1906 году вместе с переселенцами. Здесь ему понравилось. «Горы красивые, люди добрые, набожные», – говорил Виктор. Он вырыл себе пещеру для моления, рядом поставил небольшую келью, в которой жил. И зимой и летом ходил укутавшись в брезентовый плащ. В Верном многие его знали и уважали. Пытались дать старцу денег и еду, но от денег Виктор категорически отказывался, а из еды брал только хлеб и сухари. Он рассказывал, что в отрочестве сильно болел, и его, скрюченного от недуга, мать привезла к Иоанну Кронштадтскому. Тот помолился и излечил мальчика. Потом, внимательно посмотрев на него, отец Иоанн изрек: «Вижу, отрок будет набожным, странником станет. Пусть питается лишь хлебом, сахаром и чаем». С тех пор Виктор и ходил по всяким местам, пока не осел в горах Медео близ города Верный.
Вот его–то и попросил отец Серафим подыскать подходящее место для скита. Виктор вместе с отцом Серафимом и двумя монахинями отправились по горам. В одном месте остановились, около Кызыл–Жарской горы. Сидят, пьют чай. Виктор говорит: «Посмотри, Серафим, какой дивный свет от горы исходит!» и показывает на вершину Кызыл–Жара. Отец Серафим тоже удивляется: какая красота! Монахини глядят наверх – не видят никакого света. Отец Серафим и Виктор поднялись на вершину. Спускаются через некоторое время, и всё не могут надивиться, что за чудесное место. На Кызыл–Жарской горе скит и устроили.
В 1916 году к отцу Серафиму и иеромонаху Анатолию присоединился отец Ираклий, а в 1919, когда большевики закрыли Иссык–Кульский монастырь, пришел отец Феогност. В 1920 к ним присоединился и отец Пахомий, который после закрытия Иссык–Кульского монастыря уехал в Ташкент. Когда же и там закрыли монастырь, он поехал в Верный, который к тому времени назывался уже Алма–Атой.
Редко спускались в город монахи, там было неспокойно. В 1918 году красноармейцы расстреляли владыку Пимена. Великий человек был. В Урмийской миссии обращал в православие христиан–несториан. Ученым был, знал многие языки, в том числе и древнесирийский. Переводил древние священные писания.
Вскоре большевики расстреляли двух монахинь – Евдокию и Анимаису. Анимаиса оказалась жива, и ее удалось выходить после ранения. Евдокии выстрелом снесло половину лица. Монахиня Феодора, близкая подруга Евдокии, увидев ее обезображенное лицо, не могла спать ночами, просыпалась от страха и кричала диким голосом, пока ей во сне не явилась Евдокия и не сказала ласковым голосом: «Посмотри на меня, Феодора. Я такая же, как и прежде. Не бойся ничего!» И Феодора успокоилась.
Аресты и расстрелы верующих продолжались. А в 1921 году случилось страшное несчастье.
Перед самым праздником, посвященным целителю Пантелеймону, 28 июля отцу Серафиму приснился удивительный сон. Вроде идут они втроем, он, Феогност и Анатолий, и видят: стоит чудной красоты часовенка. Зашли они туда, а внутри пять паникадил висят, освещают иконы. Внезапно одно паникадило стало раскачиваться, словно кто его дергает из стороны в сторону. Раскачалось сильно и рухнуло на пол. Следом второе начало раскачиваться, покосилось и тоже с грохотом упало наземь. Третье только покачнулось, но осталось висеть, двое оставшихся висят, не шелохнутся. Анатолий в страхе бросился вон из часовенки и убежал. Проснулся отец Серафим в страшном волнении. Рассказал братьям про свой сон. Те тоже удивились, но не знали, как толковать увиденное.
Отец Серафим же почувствовал, что надвигаются страшные события. Будучи еще малым ребенком и имея склонность к молитвам и пению, он часто, играя на аккордеоне и распевая псалмы, ловил на себе печальный взгляд матери. Пел мальчик замечательно и проникновенно, все вокруг умилялись и ликовали, а мать, бывало, улыбнется и заплачет украдкой. Как–то раз она открылась Серафиму: «Было мне видение, что умрешь ты мученической смертью». Запали эти слова в сердце Серафима, и подумал он: «Раз мне все равно погибать, то нечего мне желать в этой жизни. Отдам ее служению Иисусу Христу» – и ушел в монастырь. Теперь отец Серафим был уверен: сегодняшний сон – предвестник его мученической смерти.
Отец Серафим имел незримую связь со своим духовным наставником – отцом Домном. Хотя тот и умер давно, но отец Серафим часто обращался к нему за помощью. Когда всю царскую семью большевики расстреляли, дух Домна первым поведал об этом событии отцу Серафиму. Так что когда к нему прибежали взволнованные монахини, неся горестную весть, он все уже знал и попытался успокоить женщин. Домн ему рассказал и о будущих бедах: гонениях на церковь, грядущей войне, царстве Антихриста.
Но в этот раз Домн не предупредил Серафима об опасности.
На Пантелеймона–целителя все пятеро монахов были в Алма–Ате в Никольском соборе на служении. Отец Серафим, иеромонах Анатолий и отец Феогност вернулись назад в скит, в горы Кызыл–Жара, а отец Пахомий и отец Ираклий остались ночевать в Верном.
Ночью приснилось отцу Пахомию, что на скит напали эфиопы и разорили его. В спешке собрались они вместе с отцом Ираклием и подались в скит. Добрались к темноте до пасеки, что под горой была. К скиту надо было через реку горную перебираться. А воды в ней много, так бурлит, что валуны катит. Речка эта летом так разыгралась, что чуть было весь город Алма–Ату не снесла. Больше половины домов сель уничтожил. Решили Пахомий и Ираклий утра дожидаться, а засветло на другой берег перебираться.
А к ночи на пасеке переполох случился. Снизу прибежали рыдающие монахини, из города народ пришел. Оказалось, что отец Анатолий, в страхе бежавший со скита, принес ужасную весть: отца Серафима и Феогноста убили!
Женщины требовали немедленно идти в скит. С большим трудом пасечники на лошадях перевезли людей на другой берег бурной реки. Ночью при свете факелов отцы Пахомий и Ираклий разыскали своих товарищей.
Отец Серафим, как молился, так и остался стоять на коленках в поклоне, одной рукой за столбик держится, а в другой – четки. Отца Феогноста нашли лежащим в своей келье. Лег, наверное, отдохнуть после молитвы, сложил крестом на груди руки, так его и застрелили.
Народ вокруг тел кричит, рыдает. Подошедший отец Анатолий рассказал, что вчера к вечеру к ним в скит пожаловали три красноармейца. Отец Серафим принял их, накормил, чаем напоил и уложил в своей келье спать. Сам же пришел к Феогносту и Анатолию и поделился своими страхами: солдаты подозрительные какие–то, все что–то шушукаются и по сторонам озираются, не спят. А утром постреляли Серафима и Феогноста. Серафим успел только крикнуть: «Беги, Анатолий!», и он побежал сломя голову подальше от скита.
Весь ободрался, всю одежду порвал, чуть было в реке не утонул, пока до пасеки добрался.
После того события отец Анатолий уехал в Ново–Афонский монастырь на Кавказ. Отец Пахомий скрывался в семьях верующих в Алма–Ате, а отец Ираклий жил в селе Талгар в семье старосты талгарской церкви Иллариона Дмитриева. В конце двадцатых годов пришла весть, что иеромонаха Анатолия арестовали и расстреляли. Вскоре и Дмитриева сослали на Аральское море. Подался отец Ираклий в знакомые некогда места, в иссык–кульские горы.
Построил он себе в лесу келью и жил там отшельником. Там–то его и нашел в начале зимы Мирон Николаевич Дубинин. Он ехал по лесу и услышал какие–то странные звуки, вроде как медведь рычал. Прислушавшись, Мирон Николаевич понял, что это стонет человек. Идя на звуки, Дубинин разыскал спрятанную в лесу келью–пещеру, в которой обнаружился старец. Отец Ираклий загнал себе в руку большую занозу. Рука распухла и покраснела. Старик места не находил себе от боли. Кое–как уговорив Ираклия сесть на лошадь, Дубинин привез старца в село Сазановку. Вызвал фельдшера, натопил баню, пропарил отца Ираклия и поселил у себя в маленькой деревянной кухонке, стоявшей отдельно в саду за домом.
