Потом монах сложил руки на груди крестом, закрыл глаза и сделал последний вздох.
Сергей благоговейно смотрел на почившего старца. В комнате было тихо, и в полусумраке казалось, что от почившего изливается слабое сияние. Сергей на всю жизнь запомнил этот миг, то светлое чувство, которое охватило все его существо. Как будто не человек умер, а случилось радостное и светлое событие – святого старца призвали к престолу Господню. Сергей не знал, сколько времени он стоял, словно зачарованный глядя на тело отца Ираклия. Печаль в сердце Бочарникова смешивалась с какой–то возвышенной радостью. И на душе у него было легко и чисто. Сергей благодарил Бога за то, что видел кончину праведника. Отца Ираклия похоронили в синем костюме, который он попросил Анастасию сшить незадолго до своей смерти. Видимо, Господь известил старца о дне, когда Он заберет монаха к себе. Хоронили отца Ираклия люди из села Сазановка и близлежащих сел, которым старый монах помог избавиться от хвори, излечиться от духовного недуга, те, кто с помощью святого старца обрел путеводную нить в жизни – веру в Господа Бога. По тогдашнему обычаю, в вырытой могиле сделали подкоп в сторону, вроде ниши, и в него поставили гроб монаха.
Через тридцать восемь лет, когда и Сергей Бочарников предстал перед ликом Бога, его дочери решили похоронить отца рядом с мощами святого старца в селе Ананьево, так теперь называлась Сазановка. Каково же было их изумление, когда рабочие, вскрыв старую могилу, обнаружили совершенно не тронутый тленом гроб отца Ираклия. Он стоял словно новый, как будто не было этого долгого времени, а был лишь один миг между сегодняшним днем и далеким тридцать седьмым годом. Казалось, что отец Ираклий вот–вот откроет крышку гроба, пробудившись от чудесного сна, и спросит: «Ну, ребята, а какая сейчас у вас жизнь настала? Истинно ли веруете вы в Господа нашего Бога?»
Рабочие тихо опустили рядом гроб Сергея Бочарникова. Они боялись потревожить сон праведника, потому что им нечего было бы ответить на его вопрос…
Последний день Николая Алексеевича
26 января 1885 года в 9 часов утра в село Петровское, родовое имение помещика Николая Алексеевича Северцова, по тракту, ведущему к губернскому городу Воронежу, въехал колесный экипаж. Обычно в такую пору использовались сани, запряженные лихой тройкой. Но в этом году зима выдалась малоснежная, с оттепелями, которые не давали черной земле прикрыть свою наготу белоснежным нарядом. Деревья, воздев к серому небу свои изломанные руки–сучья, стояли серой унылой стеной вдоль тракта и по всему течению Дона, на берегу которого приютилось небольшое село Петровское. Василий Михайлович Стрижевский, сидевший в экипаже, с неудовольствием осматривал покосившиеся избы крестьян. Он кутался в накинутую на плечи шубу, а его мысли постоянно возвращались к странному посланию, которое он получил третьего дня от владельца сих мест Николая Алексеевича. Стрижевский был соседом Северцовых. Его родители были накоротке с родителями Николая Алексеевича, да и сам Василий Михайлович, несмотря на свою молодость, знавал и любил Алексея Петровича и Маргариту Александровну Северцовых. Отец Николая Алексеевича, подполковник гвардии в отставке, до самой смерти не терял офицерскую выправку, был быстр в решениях и удачлив в ведении хозяйства. Ни одно из сел большого имения не оставалось без его зоркого глаза, везде царил порядок и процветание. Всюду появлялась его внушительная фигура, слышался громовой голос, подкрепленный подвижной жестикуляцией левой руки. Правая неизменно покоилась у бедра. Лишь подросши, Василий Михайлович узнал о беспримерной отваге Алексея Петровича в годы Отечественной войны 1812 года, о подвигах Северцова–старшего во время Бородинской битвы, когда тот и лишился правой руки. Василий Михайлович, бывая с родителями в доме Северцовых, проникся глубоким уважением к супруге Алексея Петровича Маргарите Александровне, нежной, любящей матери, воспитавшей пятерых сыновей и двоих дочерей. В их доме витал дух любви, каждый член семьи был привязан к семейному очагу, родителям и друг другу. Все дети были хорошо образованы, как и подобает истинным дворянам. Все свободно изъяснялись на французском, немецком и английских языках. Алексей Петрович, служивший по ведомству народного просвещения, организовал у себя дома превосходную школу для своего потомства. Воспитанием детей занимались хорошие гувернеры и лучшие учителя.
После смерти родителей все владения Северцова–старшего были поделены, и Николай Алексеевич вместе со своим любимым братом Александром получили в наследство село Петровское. Николенька и Сашенька в семье всегда слыли чудаками. Оба получили блестящее университетское образование, однако с детства были рассеянны, потому как постоянно предавались размышлениям и по этой причине часто не замечали вопроса или просьбы в свой адрес, не следили за своими манерами и потому были постоянно предметом розыгрышей и смеха остальных членов семьи.
Ныне Николай Алексеевич был единственным хозяином Петровского, Александр рано умер, оставив старшему брату заботу о своем единственном сыне. Стрижевский знал, что Николай Алесеевич всю свою жизнь отдал науке и путешествиям, но относился к этому достаточно прохладно. Василию Семеновичу, впитавшему все нравы и привычки крепкого русского помещика, не чужды были науки и образование, но землю и сильное хозяйство он ставил во главу угла. Поэтому неодобрительно рассматривал он следы запустения на соседских землях. Хозяину надлежит смотреть за имением, ибо любой, даже самый лучший управляющий, лишенный зоркого глаза, начнет воровать и расстроит самое хорошее и надежное дело.
Стрижевский кое–что слышал о прошлых заслугах Северцова, читал в газетах о его путешествиях в дикие азиатские земли. Путешествия были зачастую опасные, так как проходили в районах боевых действий. Россия в те времена вела войны со всякими ханствами и эмиратами, которые угрожали ее спокойствию на вновь присоединенных землях. Северцов был даже отмечен за участие в военных действиях, награжден орденом Святой Анны с мечами. Как известно, такие ордена просто так не дают. Да и научные заслуги соседа тоже не раз были оценены российским государством. В 1866 году Северцова наградили малой золотой медалью Императорского Географического общества. В 1875 году, когда Русское Географическое общество произвело настоящий фурор на Международном географическом конгрессе и выставке в Париже, в чем была и заслуга Николая Алексеевича Северцова, он получил высшую награду Парижского конгресса – золотую медаль за доклад о своих азиатских исследованиях. Да и в 1878 году за Памирскую экспедицию Географическое общество удостоило Северцова награды – медалью Литке.
Но Василий Михайлович, хотя и знавший Николая Алексеевича по–соседски с детства, позднее редко с ним виделся по причине постоянного отсутствия оного. Северцов был или в путешествиях, или в Петербурге, или в Москве, где занимался обработкой результатов своих исследований, либо путешествовал по Европе, знакомясь с работой зоологических музеев Парижа, Лондона. Мечтой Северцова было создание зоологического музея, который бы достойно соперничал с музеями мира. В этом он, говорят, немало преуспел. Его богатейшие коллекции, которые он привозил из экспедиций, украсили залы зоологического музея в Петербурге. В Петровском же его видели редко. Чаще появлялась супруга Северцова – Софья Александровна, из семьи известных путешественников Полторацких, с сыном Алексеем. Но жили они скромно и уединенно.
Вот уже более пяти лет прошло, как семья Северцовых обосновалась в Петровском на постоянное жительство. Но Стрижевский не часто встречается с кем–либо из этой семьи. Их сын учится в университете в Петербурге. Сам Северцов, иногда появляясь в присутственных местах, вызывает возмущение и удивление у почтенной публики. Привыкший к жизни в диких степях и горах, он мало значения придает своему внешнему облику и одеянию.
Николай Алексеевич, высокого роста и сильно располневший за годы оседлой жизни, напоминал поднятого из спячки громадного медведя. Поверх военного мундира Северцов надевал меховую доху, что усиливало впечатление от него как от дикого зверя. На длинных, спутанных волосах смешно топорщилась чиновничья фуражка. Густая борода, закрывающая весь низ его широкого лица, придавала ему какой–то насупленный вид. Сутулая фигура с низко опущенным лицом, взгляд поверх приспущенных очков, выдающийся вперед огромный лоб с залысинами, рассеченное надвое правое ухо, шрамы по всему лицу производили шокирующее впечатление на неподготовленного зрителя, а дети при появлении Северцова спешили спрятаться в укромном месте и оттуда с ужасом смотрели на «страшного человека».
