В кабинете висели картины и было много предметов из далекой Азии. Видно было, что все помыслы хозяина устремлены к тому, что находится далеко от Воронежской губернии.
– И все же, уважаемый Николай Алексеевич, – вновь заговорил Стрижевский, пытаясь прояснить для себя причину своего приглашения к Северцовым, – я хотел бы узнать причину вашего приглашения.
– Да, да, я еще раз прошу прощения за ваше беспокойство и премного благодарен за вашу благосклонность, – поспешил раскланяться несколько смущенный Николай Алексеевич. – Если вы не против, я хотел бы сразу ввести вас в курс дела. Увы, все мои занятия наукой в финансовом плане не принесли мне никакой выгоды. Более того, зачастую мне приходилось организовывать исследования на свои средства. Да и времени для ведения хозяйства у меня не было. Вы, Василий Михайлович, вероятно, обратили внимание на то запустение, которое царит сегодня в моем имении. Я не любитель делать поспешные выводы и отчеты, поэтому большая часть моих открытий и публикаций впереди. За одиннадцать лет скитаний по азиатским просторам и горам накоплен богатейший материал. Но он для меня ничто, если я его не подвергну тщательнейшему анализу. Многие мои теории переворачивают сегодняшние научные взгляды – они требуют кропотливой работы и проверки. Если я что–то говорю, это имеет под собой крепкое основание. Сегодня я должен посвятить себя кабинетной работе. Многие открытия совершаются именно в тишине кабинетов, во время обработки полученных полевых исследований. И в то же время, я должен признать ужасную правду – у меня нет средств для дальнейшего существования!
– Я слышал, что ваш вопрос решается по Военному ведомству, – ободряюще проговорил Стрижевский, – да и Императорское Географическое общество в лице Петра Петровича Семенова–Тян–Шанского прилагает немалые усилия в этом плане.
Северцов нетерпеливо махнул рукой и, в упор глядя на Василия Михайловича своими слегка навыкате глазами, резко выпалил:
– Я хочу заложить часть своего имения. Зная вас как честного человека и добропорядочного соседа, я предлагаю вам, Василий Михайлович, свои земли. Вы рачительный хозяин и сможете с выгодой для себя распорядиться ими. Вы можете все обдумать и сообщить мне свое решение. Но я хотел бы вас несколько поторопить. Я подготовил к печати несколько работ, в том числе «Атлас карт земель Уральского казачьего войска». Поверьте мне, это будет новое слово в русской географии! Не скрою, мне срочно нужны средства для публикации этих материалов.
Стрижевский был вполне готов к такого рода просьбе. Финансовое положение этого научного гения ни для кого не было секретом. В голове Василия Михайловича пронесся поток различных воспоминаний. Тут был калейдоскоп ярких детских впечатлений: однорукий бравый подполковник Северцов с доброй и нежной Маргаритой Александровной, рассеянный и смешной «Николенька», лазающий по саду на четвереньках и собирающий любезных его сердцу жучков. Вспомнилась и давняя юношеская мечта отправиться в дальнее плавание или путешествие, совершить воинские подвиги, сделать научное открытие. Жизнь развеяла мечтания Стрижевского, научила практической сноровке и принесла благополучие и спокойствие. Пойди Василий Михайлович по другой, опасной и тернистой дороге, не оказался бы он еще в более худшем положении, нежели Северцов? Тот – несомненный талант, звезда первой величины. И вот, поди же ты, просит помощи у помещика, напрочь лишенного честолюбивых мечтаний!
Вспомнились Стрижевскому и анекдотичные истории, которые досужая публика рассказывала о его ученом соседе. Сам Семенов–Тян–Шанский со смехом поведал однажды одну из занятных историй о Северцове, как Петр Петрович говорил – «происшествие с дамой».
Случилось это происшествие на Невском проспекте в Петербурге. Средь бела дня одна прогуливающаяся дама внезапно обнаружила, что ее преследует какой–то господин странного вида. На страшном лице, изборожденном шрамами, горели глаза такой страстью, что бедная дама решила, что это маньяк, который немедленно набросится на нее прямо на проспекте. Она пыталась скрыться от преследователя, но вскоре силы покинули несчастную женщину, и она в ужасе ожидала приближения «страшного человека». В этот ранний час на Невском мало было почтенной публики, и дама не могла позвать кого–нибудь на помощь. Странный мужчина с горящим взором бросился к перепуганной насмерть женщине, подошел вплотную и осторожно снял со шляпки дамы какое–то насекомое. Потом торжествующе поднес к расширенным от ужаса глазам женщины жука, отчаянно молотящего в воздухе лапками, и проговорил, сильно картавя: «Извините, судалыня, но у вас на шляпке – уникальный экземплял» – и поспешно удалился.
Вспомнив эту смешную историю, Стрижевский, неожиданно для себя, спросил хозяина:
– Николай Алексеевич, бога ради, извините мое любопытство, откуда у вас эти шрамы на лице? Я что–то слышал о вашем плене в Азии, но это было так давно…
– Дорогой Василий Михайлович, – с готовностью отозвался Северцов, – вы не видели и половины тех шрамов, которые у меня есть. – Николай Алексеевич слегка повернулся назад и приподнял рукой свои длинные пряди волос. Поперек шеи шел большой неровный шов.
– Посмотрите, вот тут мне пытались отрубить голову шашкой. Ну, ухо трудно не заметить. А вот под бородой шрам – удар той же шашкой, который разломил мою левую челюсть напополам. На голове несколько шрамов – череп мой был расколот как орех. Но вы спросите, как я смог выжить после стольких страшных ранений? Это отнюдь не короткая история. Если вы готовы слушать, я вкратце поведаю ее вам.
Стрижевский испросил разрешения закурить трубку и приготовился слушать рассказ Северцова.
Тот на секунду задумался, устремив на слушателя свой бычий взор поверх круглых очков, и начал:
– Во–первых, вам надо понять, почему я оказался там, в азиатских степях. Это не было случайностью. Все в нашей жизни тесно взаимосвязано. Все наши встречи находят отражение в нашей дальнейшей судьбе. Конечно, у меня была склонность к зоологии с детства, но лишь в университете мои учителя смогли направить меня по верной дороге. Михаил Федорович Спасский, хотя и был физиком и метеорологом по образованию, привил мне любовь к географии и геологии. Через него я познакомился с идеями Гумбольдта и Риттера, которые я впоследствии опроверг. С каким упоением и любовью читал Спасский свои лекции! Мы, студенты, обожали его. Но боготворили мы другого преподавателя. Карл Францевич Рулье – вот кто был нашим божеством. Это был гений преподавания, блестящий ученый. Он научил меня философскому осмыслению фактов, оригинальным методам анализа. Его лекции студенты слушали, затаив дыхания, боясь нарушить ту атмосферу высокого духа, которая возникала в аудитории. Порой наши лекции проходили под сводами кофейни Печкина на Тверском бульваре. Не найдя нашего лектора в залах университета, мы шли на его поиски и часто заставали в этом питейном заведении с кружкой пива и трубкой в руках. И так как аудитория была в сборе, Рулье тут же и начинал свою лекцию, и всегда это было так замечательно и талантливо. Он направил мои первые научные шаги. Рулье был моим оппонентом на защите магистерской диссертации. На сбор информации и написание диссертации ушло девять лет, но моя работа стала новым словом в биологии. Именно Рулье побуждал меня искать связи в биологии, географии и климате. Жаль, что он умер молодым. Наука потеряла в нем настоящего гения.
В студенческие годы я познакомился с Григорием Силычем Карелиным – знаменитым натуралистом и исследователем Средней Азии. Он–то и заразил меня страстью к Азии. То, что он рассказывал о своих путешествиях, снилось мне во сне. Я бредил Азией. Она представлялась мне какой–то идеальной дикой страной, раем диких животных. Я рвался туда. Хотя мне было восемнадцать лет, а Григорию Силычу более сорока четырех, нас объединяла одна страсть – желание путешествовать и изучать мир диких зверей. Я умолял Карелина взять меня с собой в следующую экспедицию.
Григорий Силыч был человеком удивительной судьбы. Двадцатилетним юношей он был отчислен из университета за карикатуру на Аракчеева и сослан в Оренбургскую крепость прапорщиком артиллерии. Но это не заслонило от него науку. Карелин занимался исследованием природы, сбором коллекций. Ему повезло. В 1822 году в составе конвоя Григорий Силыч сопровождал археологическую экспедицию Свиньина по Сибири, участвовал в путешествии Берга в Киргизские степи. Вскоре Карелину и самому доверили руководство несколькими экспедициями. Он исследовал побережье Каспийского моря, изучал Восточный Казахстан, Алтай и Саяны. Григорий Силыч не только блестяще справился с поставленными задачами, но и снискал известность как замечательный ученый. Он рассказал мне о таинственной горной системе – Тянь–Шане, который сделался моей заветной мечтой. Карелин собрал уникальные коллекции животного и растительного мира, подготовил к печати научные отчеты о своих путешествиях. Весь просвещенный свет России с нетерпением ожидал их публикации. Но случилось непредвиденное. Все погибло во время большого пожара в Гурьеве в 1872 году. Несчастный Григорий Силыч не выдержал такого удара. Он умер от разрыва сердца…
