Пробуждение
В саманном бараке бригадного стана было очень душно, и они вынесли матрасы во двор, расстелили и легли под звездным небом. Часть звезд ровно срезал склон огромной зерновой горы, выросшей на растрескавшемся плацу мертвого ТОКа. Гора намокла и прела, от нее веяло мучнистым, младенческим теплом.
— Угадайте с трех раз, кто играет роль первой скрипки в мировой торговле зерном? — спросил Кандауров.
Сашка Лебедкин тихо сопел, а Димка ворочался и кряхтел, не мог улечься удобно.
— Чего ты, Федор? — удивился Кандауров.
— Да мешает что-то, кочка, что ли.
— Да бог с ней. Сдвинь матрас.
— Ну и кто? — вдруг отозвался Сашка.
— Америка.
— Какая пошлость! А помнишь того мудилу из Сорочинска, грит, у нас с весны зерно из Алжира и Марокко. Дешевле вашего. Брехня?
— В целом уровень мировых цен во многом зависит от экспортной политики США.
— Что-то я не врубаюсь в такую политику, они нам здесь цены сбивают, а у самих чунги-чанги от голода пухнут.
— Нет, мешает все-таки, — Димка привстал и шарил под матрасом.
— Еще пишут, что вступление России в ВТО может привести к возможной потере имиджа поставщика качественной продукции и снижению стоимости сырья…
— Щас, мелкое что-то, — Димка вынул из-под матраса крупную баранью кость.
— Как же ты на ней лежал? — поразился Кандауров.
— Мелкое грит, что-то, — тонким голосом пропел Лебедкин.
Димка с недоумением посмотрел на кость и захохотал. Василий и Сашка ухмыльнулись за компанию. А Димка все не мог остановиться. Мучительной судорогой сводило мышцы живота, и звезды тряслись на небе. Кандауров закурил, они переглядывались с Сашкой.
Димка отполз от них и хохотал в кромешную тьму. Постепенно черный снег просветлел, он мягко жег ладони. С той стороны снежной завесы Димка с грустью оглядывал себя, хохочущего у подножия зерновой горы. Звуки затихали, удалялись. Потом виды заснеженных деревьев и голых кустов дернулись, перекосились и поплыли, резко сменившись каким-то шкафом. И вдруг что-то резкое ударило в нос, будто штыри загнали в ноздри. Он увидел Ивгешку, приветливо взмахнувшую рукой. Она была в форменной одежде врача “скорой помощи” и помахивала ваткой в руке. Как она могла ударить его этой ваткой?
— Почему сразу насмерть? Просто…
— “Скорая”, блин, одного психа с приступом везем, а другого сбили! — выговаривал кому-то лысый медбрат.
— А что вы на меня так смотрите? — отвечал водитель за перегородкой. — Я тридцать лет за рулем! Дыхнуть, что ли?!
— Фу, даже противно.
Димка ощутил это — что-то последнее на земле, оно длилось всего секунду — что-то общее, интимное. Живые люди меркантильно склонялись над ним, смотрели с любопытством и брезгливостью. Этот вечный закон ущербности отдалял его от здоровых людей. Ему было стыдно. Хотелось поскорее заявить о своей жизнеспособности.
Он хлопнул дверью. Снежная пыль холодила щеки. Кто-то подал рюкзак и сломанные наушники.
Он шел, постепенно возвращаясь в этот заснеженный московский переулок, в его запахи и звуки, с каждым шагом одеваясь в земное — Федор… Волкомуров… Студент Тимирязевки… Человек.
В мусорке копался бомж. Федор достал из рюкзака чьи-то вельветовые штаны, прикинул размер и подарил их ему.
Возвращение
— Ты теперь, наверное, руки неделю мыть не будешь?
— Но.
— Самой Батуриной руку пожал.
— Но. А я смотрю, шобла идет. А потом вижу, у нее собачка на руках. Во! А когда поближе подошли, тут-то я все и понял, по телохранителям.
— Говорят, такая собачка больше штукаря баксов стоит. Во-от такая собачка, как две коровы!
Федор задумчиво стоял у шлагбаума “Сольрудника” и слышал доносящийся из будки разговор.
— Я “Хаммер” только по телику видел, буря в пустыне типа. А она сама за рулем, прикинь!.. О чем задумался?
— Да прикидываю, если эту собачку пнуть, она до трансформатора долетит?
— Смотря откуда пнуть.
— Отсюда.
— Если моими берцами пнуть — долетит.
Федор очнулся и пошел к шлагбауму.
— Оу! Оу! — охранник окликал его, высунувшись из окна. — Вы куда, уважаемый?
— Здравствуйте. Я возвращаюсь к своей земле.
— Что за ком с горы?
— Я — человек.
Охранник закрыл окно и вышел. Внимательно осмотрел его, взял за плечо и повел в будку. Оттуда вышел мужчина в костюме и с портфелем, брезгливо глянул.
Федор исполнил все, о чем они просили. Вынес полное ведро из-под умывальника, чувствовалось, что сюда сливали мочу. Потом вымел мусор и помыл старый вспучившийся линолеум. Протер пыль на полках и шкафах. Охранники наблюдали за его трудом и шутили, им нравилось чувствовать свое превосходство. Попросили включить телевизор, покрутить антенну, пощелкать каналы, потом выключить.
— Может быть, еще что-то сделать, ребята? — спросил он беззлобно.
Это смутило их, и они освободили его.
Он шел и думал о том, что охранникам лень было протянуть руку за телевизионным пультом, в их глазах не было цели, движения мысли, желания жить. Злая сила не привыкла трудиться, просто перспективно работать и отучает от этого слабых людей. Но только сама земля не дает человеку потерять смысл труда и самой жизни. Она прорастает цветами и плодами и обязует к этому человека на Земле. Он не может погибать на ней, а только жить и прорастать.
Знойная тишина. Испуганная мощью степной дорога. Вокруг ни души. Вскоре он увидел легкое, песчаное дымление барханов на дне Рифейского океана. Осталось совсем немного, чтобы приблизиться и постичь таинственные знаки вечно отдаляющихся миражей.
