«Давай простим друг друга для начала:
Развяжем этот узел немудрёный
И свяжем новый, на иной манер,
Но так, чтобы друг друга не казнить,
Чтоб каждый, кто мечтает и поёт,
По Космосу вот этому летая,
Летел бы дальше, сколько ему влезет…
(каждый в свою сторону)».
Закончив петь, она вежливо попросила нас отдать ей одного «Дракона» и отправить её в сторону Земли. Мы ей вежливо отказали. Тут она не выдержала, закричала и заплакала:
— Уже заканчивается 37-й век! Семнадцать столетий я лечу прочь от Земли… Я больше не могу! Не могу! Не могу!
Потом она нам устроила второе отделение концерта с такой экспрессией, что я не помню, как очутился в своём кубрике.
Главный бортовой компьютер конечно «нажаловался», то есть, он передал репортаж на Юпитер-8, те похохотали и передали дальше. В итоге мы получили замечание из Центра Планирования Полётов, и просьбу: «вести себя поспокойней».
Конечным результатом всего этого стало то, что на следующем полётном совещании Малыш пригрозил посадить весь экипаж на карантин — если не успокоимся.
— Я понимаю, мальчики, — сказала на том совещании Татьяна, — что больше никогда не увижу Землю… Вероятно, таков уж сюжет моего существования в вашем мире. Понять и оценить: плох ваш мир или хорош — я не могу… Но вы молодцы! Вы научились воскрешать умерших по каким-то оставленным нами в Космосе или на Земле следам. Ведь я себя понимаю, и я чувствую свою душу, не только «раскрывая прошлое», то есть разглядывая себя как мёртвую, умершую когда-то в двадцать первом веке… Нет! Я даже не боюсь, что во мне что-то «сгорит» и я, неожиданно, снова умру. Незачем мне тогда было бы принимать на себя «риск веры», что я человек… Раз вы это сделали — значит у меня есть надежда на будущее… И я пришла из прошлого, потому что вам это оказалось нужным, потому что вам было плохо, вам понадобилась моя любовь, моя память о Земле, моя нежность, теплота женщины. Что бы ни происходило, я всё равно буду любить вас. Вы — это последнее, что связывает меня с Землёй.
Познавание любви, Танечка, и есть твой разум, — ответил тогда Малыш, — Именно душа ставит себя во главе, чтобы приводить рассудок к самому себе. Сейчас рассудок не может вмешиваться в наш разговор и не может доставлять контрабандой из двадцать первого века ошибочные предположения в подлинном смысле. Разве усматриваемы и постижимы они в строгом смысле? Была ли ты куском льда, частью кометы? Или чья-то дикая фантазия вселила твою душу в электронную игрушку — не принимай так близко к сердцу тот или иной вариант своего воскрешения. Пойми главное, что наш мир, мир тридцать седьмого столетия, уже существует в бесконечном количестве якобы одинаковых версий. Твоё существование, только что бывшее в качестве действительного сейчас, всё время возвращается в прошлое и при этом, констатируя объективный момент времени, имеет то же самое существование. Но при любом варианте, в «любой жизни» — человек всё равно участвует — одна его копия переходит в мир с одним исходом сюжета — другая отправляется в другой мир, с другим исходом.
— Всё равно, в любом мире, независимо, чем я кончу, я хочу быть и буду собой! Хочу любить, обольщать, охотиться на мужчин.
— В последнем вы уже преуспели, Танечка, — ехидно влез в разговор Камень, — бортовой компьютер Станции передал репортаж на Сатурн-8, как ты с сапогом от скафандра гонялась за Крокусом по всему полётному комплексу. Те посмотрели и, естественно, перебросили эту видеоинформацию дальше, то есть на Луну, на Землю. Тебя преследует слава великой охотницы на мужчин даже в тридцать седьмом столетии: хохотали на всех Станциях и Кораблях.
— Медленно преследует, если радиосигнал от нас до Земли идёт целых четыре часа. Вы, наверно привыкли и не ощущаете этой страшной пропасти расстояния, — потом она сердито оглянулась на Камня и заявила, — Популярность, это та же человеческая причуда, всё тут находится между искусством, страстью и необходимостью. Тут даже случай важен! Зачем мне искать своё воплощение в каких-то тончайших колебаниях вкуса, связанного с вашей эпохой — я просто вынесу на продажу свои чувства. Хотя, — она взглянула сначала на меня, потом на Камня, улыбнулась, — одежда тоже может выявить или спрятать красоту и своеобразие человека.
— Фаллачи, вызови на связь бортинженера! — медленно возвращаясь из воспоминаний к действительности — скомандовал Крокус своему дублёру.
Тут же на экране связи крупно возникло лицо броненосца:
— Докладываю командиру Корабля: температура на борту Станции плюс двадцать Цельсия, уже стандартная, заканчиваем упаковку и начинаем отправку на Корабль научного мусора. Продолжаем очистку воздуха Станции за счёт регенеративной системы Корабля. Реактор Станции остановлен, в его активной зоне работают киберы. Ставлю в известность Капитана о полной замене воды и биомассы Станции за счёт ресурсов Корабля. Предлагаю новому командиру начать знакомство со Станцией.
— Слышала? — оглянулся Крокус на Белькову.
— Разрешите начать работу на Станции, Капитан Крокус.
— Действуй. Но учти, что Камень в восстановительных работах участвовать не будет. Я решил его не отпускать на Станцию до самого отлёта Корабля. Ему там сейчас нельзя присутствовать. Я в глаза говорю! За последние годы Камень потерял всякое представление о стандарте систем жизнеобеспечения. Будет вам мешать. Потом, когда мы улетим — пусть помогает, но в меру. Ты, командир! Вот и держись за стандарт, а то будешь такой же синей, как Камень.
— Слушаюсь, Капитан…
— Что, слушаюсь?
— Вы поставили задачу жёстко выполнять стандарт жизнеобеспечения. Уточните. Сколько киберроботов вы оставите мне для технического обслуживания станции?
Крокус задумчиво поглядел на Белькову. Потом он улыбнулся ей и заявил:
— Постарайтесь восстановить собственные. Я вам отдам блоки питания.
— У нас нет времени, Капитан. Будет лучше, если вместе с мусором мы отдадим вам своих киберроботов.
В ответ Крокус криво усмехнулся:
— Иди на Станцию. Я подумаю над твоим предложением.
Когда Белькова ушла, крокус вопросительно и с укором посмотрел на Фаллачи:
— Что будем делать?
— Конечно надо отдать. Зато когда прилетим — сразу получим новых. Это выгодно!
Крокус отрицательно махнул рукой. Потом спросил презрительно:
— Это с каких пор на Луне начали запросто раздавать киберроботов?
Однако Фаллачи остался невозмутим:
— Белькова подсказала тебе хорошую идею. Она же сказала, что отдаст своих киберов — как мусор.
Крокус поморщился.
— Ну и что? Что вам дался этот мусор! Это же мусор Камня!
Притворно вздохнув, но с важным видом Фаллачи принялся объяснчть:
— Наша задача — это чётко выполнить приказ Главной Контрольной Комиссии. Но в то же время мы не имеем права на столь долгий срок оставлять Станцию и людей без киберобслуживания. Поэтому ты берёшь с Камня передаточное распоряжение на часть его мусора. В возмещение отдаёшь своих киберов. По массе его мусора. Всё что получим, мы упаковываем в спецконтейнеры. Учти, что весь мусор Станции является весьма важным объектом научного исследования. Дальше объяснять нужно?
— Хватит, — насупился Крокус. Наступило неловкое молчание.
Выждав длительную паузу, Фаллачи спросил:
— Ну что, Капитан, я включаю наших киберроботов в комплект обеспечения и даю на Станцию соответствующее уточнение по погрузке мусора?
Крокус согласно махнул рукой.
— Эх, Фаллачи… Ещё несколько часов — и нам уже убираться отсюда, — Крокус мечтательно закрыл глаза, — А как я летел сюда? Тогда, с Камнем и с Малышом. Это был не полёт, а мечта! Траектория: Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон, Седна — шла по плоскостям орбит этих планет, и мы использовали силу тяготения этих планет. Мы летели со скоростью — минимум одиннадцать ангелов! А какая уважающая себя планета позволит, чтобы на её спутниковую орбиту врывались с такой скоростью? Но с двумя «Драконами» не поспоришь! И как только замолкали двигатели — очередная планета швыряла нас от себя так, что внутри станции и «Драконов» всё гудело и трещало от перегрузок, и нам казалось, что мы летим внутри пустой кастрюли, которую запустила вниз по каменной лестнице рассерженная хозяйка… Да! Это был полёт… Всю баллистику движения масс просчитывал Малыш. Ширина коридора, по которому мы летели, была не больше тридцати километров.
Если вспомнить, что все внешние планеты летают в большой компании, к примеру, у Сатурна двадцать три «луны», и все внутренние орбиты этих планет сильно засорены разным космическим хламом — то риск был.
Просчитывать баллистику полёта «на ходу» не имело смысла, так как приличная скорость и огромная масса нашего полётного комплекса никаких шансов на манёвр «в последнее мгновение» нам не оставляла. Одно столкновение могло погубить всю нашу миссию. Иногда казалось, что мы летим прямо к аварии. Даже Танечка, в конце концов, всё это поняла, и на очередном полётном совещании высказала предположение, что мы не команда астронавигаторов, а «общество самоубийц».
