— Нет, мэм.
Она оттопырила и распрямила мизинец.
— И ты теперь, — распорядилась она.
Я тоже оттопырила мизинец, и Ребекка обхватила его своим, будто крючком.
— Это серьезная клятва, ты теперь никому на свете не должна говорить, что я из-за своей минутной слабости и сладости попкорна выдала чужую тайну.
— Да, мэм.
— Нет, ты должна сказать «клянусь мизинцем».
— Клянусь мизинцем.
Мы несколько раз качнули сцепленными мизинчиками.
— Все, теперь наша клятва скреплена навеки.
Она встала и включила телик. Потом снова опустилась на диван и тяжко вздохнула, так вздыхают старые собаки. В Луизиане было цветное телевидение, но некоторые сериалы показывали в старом черно-белом варианте. «Флиппер», например. Флиппер очень умный, как Лэсси, только он дельфин, поэтому истории с ним в основном про океан. На фильме «Я мечтаю о Джинни» Ребекка уснула. Там девушка-джинн исполняла любое желание, сложит на груди руки, кивнет разок — и готово. Вот бы и мне так уметь, мечтала я, и еще мне хотелось жить в такой же восточной роскоши. Потом показывали комедию «Напряги извилины», про глуповатого шпиона, но шпиона я уже не осилила, выключила телик. Ребекка спала на диване, а я поплелась в свою розовую берлогу. Я не сказала Ребекке, почему меня так интересовала миссис Макгрендер. Я не сказала ей, что однажды видела эту миссис в папином дурацком авто.
Проснувшись утром, я услышала предгрозовые раскаты на небе и учуяла запах бекона на кухне. Поморщившись, вышла в коридор и сунулась к Мике. Брат еще дрыхнул. Хотела чем-нибудь в него запулить, но тут услышала, как папа и Ребекка громким шепотом о чем-то спорят. Я подкралась к кухонной двери и прижалась спиной к стенке.
— …Ты уже староват для подобных загулов, — сказала Ребекка.
— А ты как старушка с самого рождения, вот в чем твоя беда. Бекон, между прочим, сейчас пережарится.
— Старушка, значит. Вот спасибо. А за бекон не беспокойся, я слежу.
— Кстати, ты на два года старше меня.
— Явился, когда уже рассвело. Я же волновалась.
В кухне открыли холодильник, видимо, что-то там искали, шумно переставляя банки и прочие склянки.
— Ну и что тебя не устраивает?
— Ты совершенно не занимаешься детьми, вот что. А им требуется отец, кстати. Если ищешь апельсиновый сок, зря, кончился.
— По-твоему, я должен засесть в кресло-качалку и строить из себя мудрого наставника?
Хлопнула дверца холодильника.
— Ч-черт, в доме ни капли апельсинового сока?
— По-моему, тебе стоило бы больше бывать дома и как-то мне помогать, ведь это твои дети.
Чем-то здорово брякнули об стол.
Резко опустив голову, я стала пристально изучать свои ноги.
— Хочешь, чтобы тут не было моих детей, так и скажи.
— Я не имела в виду ничего такого. Я просто не знаю, как себя с ними вести.
— Они такие же, как взрослые. Только рост у них поменьше, а глаза побольше, и еще они умеют иногда отчебучить что-нибудь непредсказуемое. — Я услышала позвякивание кубиков льда, падающих в стакан. — Что поделаешь…
— Ты опять взялся за свое? Боже, ведь сейчас только восемь часов. В такую рань…
— Это для тебя рань. А я вернулся четыре часа назад, стало быть, для меня пока не кончилось вчера, и уже очень-очень поздно. — Папа рассмеялся. Но весело было только ему одному. Открылась и закрылась дверца шкафчика, потом отворили второй шкафчик. — Ах, вот они где.
— Что у нас с тобой происходит, Фредерик?
— Ничего особенного. Тебе вечно что-то мерещится.
Из своей комнаты вышел в коридор Мика.
— Подслушиваешь? Снова лезешь не в свое дело?
Я взглядом умоляла его не шуметь. Он двинулся в ванную, по пути нарочно дыхнув на меня ночным несвежим дыханием, театрально рассмеялся и захлопнул дверь.
Тут раздался сильный удар грома, и я не услышала, что сказала Ребекка, но ответ отца был таким:
— Я думал, ты этого хочешь. Иметь семью. Ты говорила, что всегда больше всего хотела иметь настоящую семью. И теперь ты ее получила.
— Да. В общем, тут такое дело… я беременна.
Секунд пять я слышала только шкварчание бекона на сковородке и дробное постукиванье дождя по крыше. Потом бабахнул стакан о столешницу.
— Ты беременна? — переспросил папа.
— Боюсь, что так оно и есть. Я совсем не собиралась, но…
— У нас будет ребенок! Это же чудо!
— Рано еще говорить, мало ли что может слу…
Но папа не позволил ей докончить фразу:
— Давай скажем детям. — Голос его звенел от счастья. — Они обрадуются. Я сейчас их позову.
Я отлепилась от стены и на цыпочках поковыляла в сторону своей спальни.
— Постой! — крикнула Ребекка. — Я хочу обсудить с тобой ситуа… в смысле, ребенка. Это очень важно.
— А что тут обсуждать-то?
— Поговорим после завтрака.
Мика вышел из ванной и крикнул мне вслед:
— И чего это ты шляешься по коридору? Нет, правда? — и пулей влетел в комнату, я так и не успела его стукнуть.
Я зашла в ванную, заперлась, воду спустила не сразу, подождала минуты две. Потом отправилась на кухню, делая вид, что еще толком не проснулась. Ребекка наливала в стаканы молоко. Она обернулась, глаза были припухшими и красными. Мне захотелось ее обнять, утешить. Я уже напрягла мускулы, чтобы шагнуть к ней. Но — не шагнула.
— Доброе утро, Вирджиния Кейт.
— Доброе утро, мэм. — Мне вспомнилось, какой она была вчера вечером. Беспечная и веселая, как девчонка, а сейчас несчастная. — Можно я помогу накрывать на стол?
— Это было бы очень кстати. Спасибо тебе.
Я помогла разложить на тарелки бекон, очень аккуратно, потом помогла расставить их на столе. Папа пил кофе, лица его не было видно из-за развернутой газеты. Вошел Мика, он зевал и почесывал голову. Увидев меня, скроил гримасу, означавшую «ну ты и ду-у-ура». Они с папой оба были сонными и лохматыми. Завтрак прошел в молчании, прозвучало слов пять, не больше, зато миллионы не произнесенных вслух повисли в воздухе, невнятные и темные. Когда все поели, Мика и папа тут же куда-то умчались. А нам с Ребеккой оставили все убирать.
Я сложила тарелки в раковину, добавила жидкого мыла и включила кран. Раковина наполнилась пенистой водой.
Ребекка опустила в раковину остальную посуду.
— Все, можешь идти играть.
Я помотала головой.
— Ты моешь, я вытираю? — спросила она.
Окунув руки в горячую мыльную воду, я взялась за дело. В окошко был виден соседний дом. Перед домом стояла старушка с собакой, и ее нисколько не смущал сильный дождь. Я почему-то никогда раньше ее не видела. Мне нравились ее длинные волосы, хотя они были тускло-седыми и намокшими. Нравилось, что она их не остригла. Похоже, она что-то напевала. Слышно мне не было, но рот ритмично открывался, и губы то сжимались в узкий кружок, то растягивались в широкий овал. Шерсть у ее крохотной собачонки была взъерошенной, и с бороды стекали струйки. На мордочке было написано страдание. Я решила, потом посмотрю в энциклопедии, что это за порода. И тут же начала грезить, что старушка — моя бабушка, и собака тоже моя.
Я передавала Ребекке отмытые тарелки, она их ополаскивала и вытирала.
— Вот закончим с посудой, и пойду лягу. — Она глянула в окно и увидела старушку. — Это мисс Дарла. Только что из Египта приехала. Никогда не была замужем. Возможно, поэтому она такая счастливая, поет даже под дождем.
Заканчивали мы с посудой уже в полном молчании, Ребекка сразу ушла к себе. А я залезла в один шкафчик, в другой, нашла две бутылки. Обе вылила в раковину, все-все, до последней капли. Противный резкий запах завис в воздухе и не исчезал, хотя я дважды промыла раковину. Я смотрела и смотрела на мисс Дарлу, в конце концов она обернулась и помахала рукой.
Я тоже ей помахала, а потом отправилась в комнату Мики, на разведку.
Кровать, кое-как накрытая, вся бугрилась, потому что Мика не расправил одеяло и простыни. Кругом валялись рисунки и склейки машин разных марок, но окрас их был весьма причудливым, далеким от фирменных стандартов. Модель «форда» Мика покрасил едко-лиловым. «Шевроле» вообще был в горошек. Рядом с кроватью валялись книжки с комиксами, «Супермен» и «Человек-паук».
На письменном столе лежал перевернутый рисунок. Я осторожно его приподняла. Это был карандашный набросок маминого лица, настолько истертый ластиком, что плотный ватман местами стал совсем тоненьким. Я положила его на место, аккуратно поправив. Потом надавила пальцами на ящичек сбоку под столешницей стола, видимо, очень сильно, он вдруг сам выдвинулся наружу. Там были кисти, краски, угольки. Я заглянула подальше, и мой взгляд уперся в жестяную коробку. В коробке лежали зажигалка, сигарета, наклейка от пивной бутылки и пластинка жвачки «Джуси фрут». Я сунула сигарету в рот, но, как только стиснула ее губами, к горлу подкатила тошнота. Быстренько положила сигарету обратно, закрыла коробку и поставила на место.
