— Хорошо? Ты здоров? Ты не тронулся умом? Габаль оставался совершенно спокойным, в словах его была уверенность.
— Выслушай меня, потом суди сам. — И Габаль рассказал им все, что раньше поведал роду Хамдан. Когда он закончил свой рассказ, управляющий, который не сводил с него недоверчивого взгляда, заметил:
— Но владелец имения не покидал своего дома с того дня, как решил уединиться.
— Однако я встретил его в пустыне! Почему же меня он не уведомил о своих желаниях? язвительно поинтересовался эфенди.
— Это его тайна, ему лучше знать! Управляющий презрительно засмеялся.
— Ты настоящий фокусник, но, как видно, собственных трюков тебе мало, и ты собираешься проделывать фокусы с имением!
Габаль, не теряя спокойствия, ответил:
— Аллах свидетель, я ни на волос не отступил от правды, Спроси об этом самого Габалауи, если сможешь, или сверься с его десятью условиями.
От охватившего его гнева эфенди затрясся, побледнел и закричал:
— Ты вор и мошенник! И не уйдешь от возмездия, даже если заберешься на вершину горы!
— О несчастье! — запричитала Хода. — Не ожидала я, Габаль, что ты принесешь мне столько горя.
— Неужели причиной всему только то, что я защищаю законные права своего рода? — удивился Габаль.
— Замолчи, мошенник, гашишник! — заорал управляющий. — Вся ваша улица — гашишники и сукины дети! Вон из моего дома! Если не прекратишь своих бредней, я прикажу перерезать весь ваш род, как овец!
Тут Габаль не сдержался.
— Берегись гнева Габалауи! — воскликнул он. Эфенди бросился на Габаля и что было силы ударил его в широкую грудь, но юноша даже не шелохнулся.
Повернувшись к Ходе–ханум, он промолвил:
— Я щажу его только ради тебя. И покинул дом.
39.
Все члены рода Хамдан ожидали неминуемой расправы. Одна Тамархенна надеялась, что, раз теперь хамданов возглавил Габаль, ханум не допустит резни. Но сам Габаль не разделял этих надежд, он знал, что из–за имения эфенди не пощадит никого — ни Габаля, ни пусть даже самого близкого ему человека. Юноша постоянно напоминал сородичам о завете Габалауи быть сильными и стойкими перед лицом всех бед и испытаний. Даабас неустанно повторял всем, что Габаль только ради хамданов добровольно покинул дом, где жил в довольстве и благополучии, и поэтому они не должны оставлять его одного, без поддержки. Даже если закончится неудачей их попытка силой вернуть свои права, хуже не будет, так как хуже некуда. Конечно, все хамданы испытывали страх, их нервы были напряжены до предела, но в самом отчаянии они черпали силы и решимость и повторяли известную поговорку: «Чему быть, того не миновать».
Лишь поэт Ридван твердил свое:
— Если бы владелец имения захотел, он сказал бы свое справедливое слово, вернул бы нам наши права и спас от верной гибели!
Услышав эти слова, Габаль пришел в ярость. Он накинулся на поэта и, вцепившись в его плечи, стал трясти так, что чуть не повалил. При этом он кричал:
— Вот, значит, каковы наши поэты, Ридван?! Сами распеваете под ребаб предания о героях, а случись что–нибудь серьезное, спешите забиться в норы, сея вокруг сомнение и неверие в победу! Проклятие на головы трусов!
Потом обернулся к собравшимся вокруг хамданам и сказал:
— Габалауи выделил вас из всех жителей нашей улицы. Если бы он не считал вас своими прямыми потомками, он не явился бы мне и не говорил бы со мной. А он указал нам путь и обещал поддержку. Клянусь, я буду бороться даже в одиночку!
Но оказалось, что Габаль не одинок, его поголовно поддерживали мужчины и женщины. Они собрали все свое мужество и приготовились вынести любые испытания, не думая о последствиях. И само собою получилось так, что Габаль стал главою в своем квартале, хотя сам он к подобному не стремился и не готовился. Хамдан этому не препятствовал и даже рад был сбросить с себя бремя ответственности в столь тяжелых обстоятельствах.
Габаль не отсиживался дома и вопреки предостережениям Хамдана выходил, как обычно, по своим делам. И хотя на каждом шагу он ожидал ловушки, никто из футувв его и пальцем не тронул. Единственное объяснение этому Габаль видел в том, что эфенди никому не рассказал об их встрече, надеясь, что и он, в свою очередь, будет хранить молчание и дело кончится ничем. Юноша думал, что не обошлось здесь и без Ходы–ханум, с ее тревогой за него и материнской преданностью. Он даже опасался, что ее любовь поколеблет его собственную решимость, окажется для него худшим злом, чем ненависть ее мужа, и Габаль долго размышлял над тем, что следует предпринять, чтобы раздуть тлеющие угли.
А на улице тем временем происходили странные вещи. Однажды из подвала раздался вопль женщины. Оказалось, она чуть не наступила на змею, прошмыгнувшую у самых ее ног. Несколько мужчин вызвались найти змею и, вооружившись палками, спустились в подвал. Обшарив все углы, они отыскали ее, забили палками и выбросили на мостовую. Тут же сбежались мальчишки и принялись играть с дохлой змеей, радуясь забаве. Это происшествие не сочли бы из ряда вон выходящим, если бы менее чем через час не раздался другой вопль, на этот раз уже из дома, который находился в самом начале улицы, со стороны Гамалийи. А еще до наступления ночи в домах, где жили хамданы, поднялся переполох — там тоже появилась змея, но поймать ее никак не удавалось. Тогда сам Габаль вызвался изловить ее с помощью приемов, которым его обучил Балкыти. Потом члены рода Хамдан рассказывали, что Габаль, сняв с себя одежду, встал посреди двора, заговорил на непонятном языке, и змея сама покорно выползла из своего укрытия.
Обо всем этом к следующему утру было бы забыто, если бы подобные же случаи не произошли и в домах важных людей. Пошли слухи о том, что змея ужалила футувву Хаммуду, когда он проходил по коридору своего дома. Хаммуда закричал, и соседи, прибежав на крик, спасли его. Разговоры о змеях стали притчей во языцех всей улицы. Правда обрастала вымыслами, а змеи продолжали появляться то тут, то там. В доме футуввы Баракята его приятели, собравшиеся выкурить трубку, заметили гадюку между балками потолка. Она быстро проползла и скрылась. Все повскакивали с мест, и компания в панике разбежалась.
Вскоре рассказы о змеях заставили людей забыть поэтов с их преданиями. А змеи не унимались. Дело дошло до того, что огромная гадюка появилась в доме самого господина управляющего. И, несмотря на старания многочисленных слуг, ее так и не удалось найти. Ханум и ее супруг сильно перепугались, Хода даже подумывала о том, чтобы съехать из дома, пока не будет полной уверенности, что в нем нет змей. В доме эфенди царил переполох, и тут из дома главного футуввы Заклата донеслись крики и шум. Управляющий послал бавваба выяснить, что случилось. Оказалось, что змея ужалила одного из сыновей Заклата и скрылась. Жителей улицы охватил ужас. Призывы о помощи раздавались со всех сторон. Ханум решила покинуть улицу. Тогда бавваб, дядюшка Хасанейн, вспомнил, что Габаль — фокусник, а фокусники знают, как ловить змей, ведь поймал же он змею в доме хамданов. Управляющий изменился в лице, но не произнес ни слова, а ханум приказала баввабу немедленно позвать Габаля. Бавваб вопросительно посмотрел на господина, но тот пробормотал что–то невнятное. Тогда ханум решительно заявила, что у них нет другого выбора — либо покинуть улицу, либо призвать Габаля, и эфенди, дрожа от злобы и негодования, согласился на последнее.
На улице между домами управляющего и главного футуввы собралось множество народу. Впереди всех стояли футуввы Заклат, Хаммуда, Баракят, аль-Лейси и Абу Сари. Все только и говорили что о змеях. Абу Сари заметил:
— Наверное, на горе случилось что–нибудь такое, что заставило змей расползтись.
— Всю жизнь мы живем по соседству с горой, но ничего подобного не бывало! — воскликнул Заклат. Он был особенно возмущен, так как пострадал его сын. Хаммуда все еще продолжал хромать после укуса. Остальные были так напуганы, что покинули свои дома, полагая, что теперь они не пригодны для житья.
Пришел Габаль, неся свой мешок, поздоровался со всеми и с почтительным, но решительным видом остановился перед эфенди и ханум. Управляющий не смог заставить себя взглянуть в глаза Габалю, ханум же сказала:
— Нам стало известно, что ты, Габаль, можешь выгнать змей из наших домов?
— Да, я обучался этому, госпожа, — спокойно ответил Габаль.
— Я позвала тебя, чтобы ты помог нам очистить наш дом.
— А позволит ли мне это господин управляющий? — спросил Габаль.
Подавляя в себе злобу и гнев, эфенди пробормотал свое согласие.
Тут Заклат сделал незаметный знак аль-Лейси, и тот встал перед Габалем.
— А наши дома ты можешь очистить?
— Все могут рассчитывать на меня.
Послышались возгласы благодарности, а Габаль, обведя все лица взглядом своих больших глаз, сказал:
