Короче, мне нравились эти двое. Они явно не собирались бросать Марину в беде.
Судя по всему, я им нравился тоже. Во всяком случае, они любили мой джип. Если на свой счет я еще мог сомневаться, то в их чувствах к моей машине я был абсолютно уверен.
– Классная у тебя тачка, – говорил Рамиль, развалившись на заднем сиденье.
– Хороший аппарат, – одобрительно гудел Репа.
– Что бы мы без тебя делали?
– Ездили бы на электричке, – улыбался я в ответ.
– Электрички так поздно не ходят.
– Слушай, ты ведь нас каждый день возишь.
– Ну и что?
– А чем ты, вообще, занимаешься?
– В смысле?
– Да отвяжись ты от него, – гудел Репа. – Радоваться надо, что человек нам помогает.
– Да я же так, в принципе только хотел узнать.
– Засунь свои принципы себе сам знаешь куда.
– Грубый ты Репа. Неотзывчивый.
– Это у меня просто голос такой. А на самом деле я беленький, пушистый и с хвостиком.
– Все очень просто, – смеялся я. – Мне работать не надо. Я внебрачный сын Черномырдина.
– Так мы, значит, братья, – кричал Рамиль. – У тебя вот тут есть родимое пятно?
По вечерам, когда они заканчивали репетировать, мы пили чай на веранде. Марина заваривала его со смородиновым листом, и мы подолгу болтали, не вставая из-за стола до тех пор, пока солнце не пряталось за верхушками деревьев. После заката в лесу становилось прохладно, и тогда не было ничего приятнее на свете, чем горячая кружка чая в руках. По ночам было уже по-настоящему холодно, поэтому перед отъездом мы каждый вечер добросовестно топили печку.
– А то приедем завтра, – говорил Рамиль, – а вы тут уже скукожились.
– Я и сама умею огонь разводить.
– Не знаю, не знаю. На самом деле, тут требуется профессионал. Видишь, как пламя переходит от этого полена к остальным? Видишь, как стелется? Думаешь, это само так получилось? Нет, дорогая моя. Годы усиленных тренировок плюс золотая медаль первой степени на курсах подготовки юных пожарников.
– Ты самый невероятный болтун, – смеялась Марина. – Собирайся скорей. Михаил тебя ждет уже пятнадцать минут.
– Все в порядке, – отвечал я. – Лично мне спешить некуда.
– Я не болтун, – говорил Рамиль. – Я умный, талантливый и обаятельный.
Сначала меня удивляла манера их поведения, но постепенно я к ней привык. Сама их профессия требовала от них того, чтобы они отличались от остальных людей. То, что у нормального человека считалось бы хвастовством или даже, может быть, наглостью, у этих артистов проходило как «очаровательная» выходка. Временами меня коробило от их шуток, но я смотрел на Марину, и она делала мне глазами знак, чтобы я просто не обращал внимания.
Вскоре трава по утрам начала покрываться инеем. Она все еще оставалась зеленой, но когда я приезжал пораньше, на ней серебрился аккуратный белый налет. Рамиль называл его радиоактивным осадком. Мы даже не заметили, как выпал первый снег. Осенью вообще все происходит незаметно.
– Снегу-то навалило, – сказал как-то Репа, входя на веранду и стукая ботинками о порог. – Надо же, в первый раз, и сразу так много.
– Сдурел, что ли, в первый раз? – немедленно откликнулся Рамиль, закрывая печную дверцу и поворачиваясь красным лицом. – На прошлой неделе уже был снег, и второго числа тоже.
– А сегодня какое?
– Здрасьте! Сегодня четвертое.
– Уже ноябрь?
– Проснулся! До премьеры осталось всего ничего, а ты никак текст не выучишь.
– Когда, ты говоришь, был первый снег?
– На прошлой неделе и еще второго.
– Позавчера, что ли?
– Ну да. Выпал и сразу растаял.
– Так бы сразу и говорил, что позавчера. А то – второго числа! Я тебе что, бухгалтер? Откуда мне знать эти числа.
– Так, милый, не в Африке, чай, живешь. Календари на стенах имеются.
– Поехали кататься на лошадях, – подала голос Марина. – На снегу, знаете, как красиво.
– Поехали, – закричал Рамиль. – Достал уже этот Чехов!
– Я не знаю, – прогудел Репа. – Мне, правда, надо текст учить. Десять страниц еще… Но так-то я, в общем, не против…
Они все посмотрели на меня.
– Я вас, конечно, отвезу, – сказал я. – Но… на лошадь я больше не сяду.
– А что значит «больше»? – спросил Рамиль.
* * *
Когда мы приехали в то место, с которым у меня были связаны довольно противоречивые воспоминания, снег покрывал уже практически все. Он до сих пор продолжал падать.
– Как в сказке, – сказала Марина, ловя руками крупные медленные хлопья.
– А я что говорил, – пробурчал Репа.
– Молчал бы уж, – отозвался Рамиль. – Тебе вообще надо было дома сидеть и учить слова.
– Слушай, ну, почему у меня так плохо запоминаются роли? – вздохнул Репа.
– А ты знаешь, что он учудил на последнем показе? – повернулся Рамиль ко мне.
– Да ладно тебе, – прогудел Репа. – Другие покруче делают оговорки.
– Он вышел на середину сцены и вместо того, чтобы сказать: «Кто-кто, а я-то уж знаю, что такое русский дух», взял да и брякнул: «Кто-кто, а я-то уж знаю, что такое русский бух». Прикинь! А там целая куча журналистов. У мастера в тот день юбилей отмечали. Как давай там все ржать, а Репа, главное, стоит и не уходит. Глаза сделал большие и стоит на одном месте.
– Я же говорю, я не заметил, что оговорился.
– И ты прикинь, каким он это голосом сказал! – продолжал смеяться Рамиль. – Он же раскатил это по всему залу таким басом… У всех просто мурашки побежали по телу.
– Хватит вам, – сказала Марина, запуская в Рамиля снежком. – Пошли к лошадям, пока снег не растаял.
Весь лес вокруг конюшни был усыпан снегом. Мы шли по едва заметной тропинке сквозь пелену кружащихся хлопьев, которые плавно опускались нам на плечи.
– И главное, не ветерка, – сказал Рамиль, нагибаясь, чтобы зачерпнуть пригоршню снега. – С детства люблю его есть.
– Снег есть нельзя, – сообщил маленький Мишка, который как собачонка мотался вокруг нас взад и вперед.
– Мне тоже мама так говорила, – кивнул головой Рамиль. – Но я все равно его ел. Хочешь попробовать?
– Да, – сказал Мишка.
– Не вздумай, – сказала Марина. – Заставлю таблетки есть.
– Бе, – скривился Мишка и упал спиной в снег.
– Ну-ка, вставай, и так уже весь извозился.
Их голоса долетали до меня как сквозь вату. Снег приглушил все звуки, наполнив лес тишиной. Конюшня, деревья, фигуры моих спутников – все погрузилось в эту безмолвную белую массу, которая медленно скользила сверху вниз, как будто небо решило сойти на землю и улечься на ней огромным сияющим одеялом. Мне даже казалось, что я слышу как шуршат снежинки, опускаясь на сосны, на нас, на крышу длинного деревянного дома – на все.
– Не отставай, – крикнула мне Марина, обернувшись почти у самой двери в конюшню. – Если не хочешь, можешь не ездить верхом. Я вообще могу одна покататься.
– Ну, почему же одна, – откликнулся Рамиль.
– Нет-нет, все в порядке, – сказал я. – У меня просто что-то голова закружилась.
– Это от свежего воздуха, – авторитетно сказал он. – Тебе надо вернуться к машине и подышать выхлопным газом. Сразу почувствуешь себя лучше.
Впрочем, он напрасно храбрился. Очень скоро выяснилось, что у него с лошадьми тоже были непростые отношения. Если я в прошлый раз сумел продержаться почти полчаса, то он начал прямо с первой минуты. Конь, которого ему выделили коварные обитатели конюшни, сразу отказался признавать его право сидеть у себя на спине. Я его вполне понимаю. Когда какой-то длинноволосый татарин захочет усесться тебе на шею, практически на самую голову, тут поневоле возникнут некоторые сомнения. Так или иначе, животное крутилось на месте, косило глазами, хрипело и вообще всячески проявляло свое неодобрение. С первого взгляда было видно, насколько ему не по душе вся эта затея. Наивный Рамиль полагал, что это сейчас пройдет, и что лошадь привыкнет к нему, и все такое. Но я-то знал, что его ожидает. Повадки местных зверей были мне хорошо знакомы.
Тем не менее, упрямый татарин продолжал прыгать на одной ноге вокруг жеребца, пытаясь в то же самое время как можно выше поднять вторую ногу. Иногда ему удавалось занести ее над собственной головой, но это продолжалось буквально доли секунды и явно не хватало для того, чтобы оказаться в седле. Во всяком случае, конь не находил эти попытки вполне убедительными. Через пять минут этого яростного балета мы уже просто погибали от хохота, но Рамиль не хотел сдаваться. Лицо у него стало красным, а волосы разлетелись волной, накрывая временами почти всю спину теперь уже очевидно напуганного жеребца. Кто его знает, может, и вправду, это был совсем молодой конь. Тогда я его вдвойне понимаю. Кто бы на его месте не испугался? Надо было видеть глаза этого Рамиля. Он просто взбесился. Еще немного и он бы, наверное, загрыз бедную конягу. Во всяком случае, снег вокруг этой парочки так и клубился.
