Постепенно операторы освоились с чудом и крутили ручки радиометра напропалую. Понемногу выявлялись мелкие дефекты — неизбежное следствие неразберихи конца месяца.
Труфанов снабдил Петрова всеми необходимыми документами, Игумнов деталями, и по московским НИИ промчался вихрь, оставивший следы разрушений.
Петров безбожно драл за ремонт. Он заводил стремительные знакомства, давал советы на все случаи жизни и разбирался в каверзнейших ситуациях. Все чувствовали: человек бывалый — и шли к нему. Величина гонорара за юридические консультации колебалась от сигареты до пяти литров благородной жидкости. В одном химическом учреждении ведущая лаборатория хором попросила Петрова не дать разбиться семейной жизни талантливого инженера: начальство загоняло его по командировкам.
— Язва желудка устроит? — прищурился Петров.
Через два дня талантливый инженер выложил институтскому врачу симптомы заболевания. Инженера повезли в поликлинику, взяли на анализ желудочный сок, хмуро приказали явиться завтра на рентген. Лаборатория с укором посмотрела на Петрова. Инженер пошел просвечиваться и вернулся с рентгенограммой, где черным пятном в овале желудка нагло показывала себя язва. От командировок инженера освободили. (Через два года инженер уволился и рассказал на прощание, как стал он язвенником. Петров два дня кормил его мякишем недопеченного хлеба, вызвав кислотную реакцию желудочного сока, а темное пятно объяснялось еще проще: инженер проглотил двухкопеечную монету, привязанную ниточкой к зубу.)
О мздоимстве бригадира знали Труфанов и Баянников, но раз нет официальной бумаги, стоит ли тревожиться. Бумага — это документ, на него надо реагировать, отвечать на сигнал, а на хахоньки по телефону можно ответствовать и хихоньками. Зачем вообще нервировать человека, который так блистательно расправился со всеми дефектными «Кипарисами»?
Наконец бумага пришла. Институт имени Карпова со сдержанным негодованием просил наказать представителя опытного завода регулировщика Петрова, надругавшегося над младшим научным сотрудником. Баянников, разумеется, все знал в тонкостях и доложил Труфанову. Директор возымел желание лично побеседовать с правонарушителем в официальной обстановке.
Петров, бормотнув что-то при входе, сел, скосил глаза на раскрытую коробку «Герцеговины».
— Кури, Александр… Что у тебя произошло в карповском?
— Мелочь. Щелкнул по носу одного зазнайку.
Труфанов с удовольствием слушал уже известную ему историю…
«Кипарисом» в карповском заведовал аспирант Ковалев, розовощекий мальчик в академической шапочке — такая шапочка украшала голову академика Ферсмана на портрете, что этажом ниже, в вестибюле. Петров заливисто расхохотался, увидев ее на юнце. Блок анодного питания весил три пуда, поднять его и поставить на стол Петрову нетрудно, но мешала теснота в лаборатории локтей не раздвинешь, во что-нибудь да упрутся. Он попросил аспиранта помочь. Ковалев важно кивнул: сейчас — и налег на телефон, вызывал рабочих, не унизил будущее научное звание неквалифицированным трудом. Петров разозлился и поднял блок сам, до крови ободрав руку. Аспирант, очень довольный, улыбнулся. Петров нашел электролитический конденсатор на четыреста пятьдесят вольт, емкостью в двадцать микрофарад, зарядил его от розетки постоянного тока и подсунул Ковалеву. Будущий академик нерасчетливо протянул руку, коснулся, хлопнулся в обморок, а очнувшись, жалко расплакался и понес вздор.
— Будь поосторожнее, — внушительно посоветовал Труфанов. У него были свои счеты с физико-химическим институтом имени Карпова. Здесь трудом, потом и унижением зарабатывал он себе кандидатскую степень. — Остерегайся. Эти молодые выскочки обидчивы. Напишут диссертацию об условиях обитания комнатной мухи в жилых и нежилых помещениях и думают, что подошли к уровню Эйнштейна… Как, в общем, «Кипарисы»?
— Нормально…
Петров поколебался и рассказал о странном «Кипарисе», поставившем его в тупик. Радиометр хорошо работал до обеда, отдыхал с операторами ровно час, а после обеда утренняя порция урана давала удвоенное количество импульсов распада. Петров два дня ковырялся в загадочном комплекте No 009. Так ничего и не придумал. К счастью, операторы вспомнили, что им положен укороченный рабочий день, обед отменили, радиометр нормально просчитывал до двух дня и выключался. Когда Петров доложил Стрельникову о загадочном поведении «Кипариса», тот остро глянул на него: не пьян ли?
— Чудес не бывает, — засомневался и директор.
— И тем не менее… Это что-то трансцендентальное, Анатолий Васильевич.
— Хиромантов у меня нет. Обходимся радиоинженерами. Этот девятый номер засеки. Уверен, что подобные ему появятся вскоре.
На бумаге, излучавшей сдержанное негодование, Труфанов пометил: "Вик.
Ант.! Сообщи, что приняты меры, проведена беседа, разъяснено".
Игумнов и мастера изворачивались по-всякому, спасаясь от Шелагина. На правах партгрупорга Степан Сергеич лез теперь во все бумажки, в цехе появлялся неожиданно, врывался в него, как некогда в караульное помещение, и шарил глазами по столам и людям: где брак, где преступники? Месячные отчеты Игумнов составлял дома с мастерами. Чернов умнел с каждым днем.
В июне цех делал «Эфиры». Представлял собою «Эфир» обыкновенный пылесос, от магазинного его отличала раза в три большая себестоимость.
Внутри «Эфира» завывал пылесосный моторчик, осаждая на особую вату частицы и комочки окружающего пространства. К пылесосу государственного значения придавался секундомер (конструкторы одели его в изящнейший футляр, ценою он превосходил добрый хронометр), по секундомеру включали и выключали «Эфир».
Загрязненную вату вытаскивали (уже не по секундомеру) и производили химический анализ примесей в другом, более сложном приборе. Заказчики попросили скромно: сто штук. Труфанов переупрямил их и получил заказ-наряд на четыреста.
За три дня до конца месяца все четыреста штук выстроились на сборочном участке цеха. Контролеры ОТК проверили монтаж, закрасили пайки розовым цапонлаком. Регулировщики, занятые бета-гамма-радиометрами, хвалили директора: впервые цех выпускал приборы, не требующие настройки. До конца месяца три дня, вполне достаточно, чтоб поставить по моторчику в каждый «Эфир» и сделать по две пайки. В бухгалтерии подсчитали: четыреста «Эфиров» прикроют все прорехи, полугодовой план будет перевыполнен.
Двадцать восьмого июня к директору прибежал встревоженный начальник отдела снабжения, бухнул новость: завод, обязанный поставить четыреста моторчиков, неожиданно аннулировал заказ. Он перестраивал производство, сделал заблаговременно запасы моторчиков, но, к сожалению, предприятия по выпуску электробытовых приборов получили срочное задание выбросить на прилавки необходимые населению предметы и опустошили склады, то же самое происходит и с вентиляторами. Моторчиков нет, заявил начальник снабжения, и не будет.
— Не верю. Не знаю, — словно не расслышал Труфанов. — Завтра к обеду моторчики должны быть в цехе.
Начальник отдела снабжения в панике бросился в министерство, оттуда в другое министерство. Ему твердо, абсолютно уверенно обещали пятого июля дать двести моторчиков, еще двести — к пятнадцатому. До позднего вечера разъезжал он по знакомым снабженцам, и все они говорили ему, что ничем помочь не могут: самим не хватает. К тому же конец месяца. В это пиковое время щедрых не найдешь.
Утром он, осунувшийся, небритый, появился у Труфанова. Швырнул на стол ему свой потертый портфельчик, упал в кресло и произнес:
— Ни-че-го.
— Будем думать. — Директор подтянул к себе портфельчик. Перебрал бумаги в нем, делая пометки на листах календаря. Вызвал главбуха, главного диспетчера. Отпустил их. Позвонил Григорию Ивановичу, потом Андрею Петровичу, затем Алексею Федоровичу, поговорил с Иваном Афанасьевичем, с Аванесом Александровичем, с Петром Олеговичем. Мягко положил трубку.
Задумался.
— Будем делать так, — сказал он.
Начальник отдела снабжения выслушал, облизнул пересохшие губы и хрипло вымолвил:
— Сам не решусь. Дайте письменное указание.
Труфанов с презрением отвернулся от трусишки.
— Напиши заявление на отгул. До первого. Нет, до второго. И найди мне Стригункова.
У Мишеля был нюх на срочные вызовы. Он уже околачивался около приемной, сдержанно-энергичный, как спортсмен перед стартом.
— Моторчики нужны, Михаил.
— Нужны, Анатолий Васильевич. Я ж вам вчера выдал одну идейку…
— Исполнителя нет. Возьмешься?
Идейку самостоятельно разработал бы и сам Труфанов. Одно то, что под рукой находился Стригунков, настраивало на изыскание варианта смелого и верного до неправдоподобия. Другое дело — претворить идею в жизнь.
— Даю полномочия. Денег — только на представительство. Выворачивайся как умеешь. Об остальном не беспокойся, беру на себя.
