Билл, теперь они тебе ни к чему. Ты был хорошим поэтом, Билл, но какого черта – оставил ты за собой больше, чем свои труды. И у твоих трудов никогда не было таких ляжек.
Сесилия выпила еще, затем прекратила. Я продолжал.
Откуда появляются женщины? Запас их неистощим. Каждая – особенная, разная. У них письки разные, поцелуи разные, груди разные, но мужику в одиночку столько не выпить: их слишком много, они закидывают ногу на ногу, сводя мужиков с ума. Что за пиршество!
– Я хочу съездить на пляж. Отвезешь меня на пляж, Хэнк? – спросила Сесилия.
– Сегодня?
– Нет, не сегодня. Но как-нибудь до того, как я уеду.
– Ладно.
Сесилия говорила о том, как угнетают американских индейцев. Потом рассказала, что пишет, но никогда никому не показывала, просто держит в тетрадке. Билл ободрял и помогал ей кое с чем. Она помогала Биллу закончить университет. Разумеется, солдатские льготы тоже не мешали. И всегда был кодеин, Билл вечно торчал на кодеине. Она вновь и вновь грозилась уйти от него, но это не помогало. А теперь…
– Выпей, Сесилия, – сказал я. – Поможет забыть.
Я налил ей в высокий стакан.
– Ох, да я не смогу все это выпить!
– Задери ногу повыше. Дай мне рассмотреть твои ноги.
– Билл со мною никогда так не разговаривал.
Я пил. Сесилия говорила. Через некоторое время я перестал слушать. Полночь пришла и ушла.
– Слушай, Сесилия, давай спать. Я набомбился. Я зашел в спальню и разделся, залез под одеяло.
Я слышал, как она прошла мимо и скрылась в ванной. Я выключил лампу у кровати. Вскоре Сесилия вышла, и я почувствовал, как она легла на другой край.
– Спокойной ночи, Сесилия, – сказал я.
Я притянул ее к себе. Она была нага. Боже, подумал я. Мы поцеловались. Целовалась она очень хорошо. Поцелуй был долгий, жаркий. Мы перестали.
– Сесилия?
– Что?
– Я трахну тебя как-нибудь в другой раз. Я откатился и уснул.
В гости зашли Бобби и Вэлери, и я всех познакомил.
– Мы с Вэлери уйдем в отпуск и снимем комнаты у моря на Манхэттен-Бич, – сказал Бобби. – Чего б вам, ребятки, не присоединиться? Можем напополам платить. Там две спальни.
– Нет, Бобби, это вряд ли.
– О, Хэнк, ну пожалуйста! – взмолилась Сесилия. – Я обожаю океан! Хэнк, если мы поедем, я даже с тобой выпью. Честное слово!
– Ну ладно, Сесилия.
– Прекрасно, – сказал Бобби. – Мы уезжаем сегодня вечером. Заедем за вами, парни, часиков в шесть. Поужинаем вместе.
– Вот это было бы здорово, – отозвалась Сесилия.
– С Хэнком весело есть, – сказала Вэлери. – Последний раз мы с ним зашли в такое шикарное место, и он сразу же заявил главному официанту: «Мне и моим друзьям рубленой капусты и жареной картошки! И по двойной порции каждому, и не вздумай нам тут напитки разбавлять, а то без ливреи и галстука останешься».
– Жду не дождусь! – сказала Сесилия.
Около 2 часов Сесилия захотела совершить моцион. Мы прошли через двор. Она заметила пуансетии. Подошла к кусту и уткнулась лицом в цветы, поглаживая их пальцами.
– О, какие они красивые!
– Да они же дохнут, Сесилия. Ты что – не видишь, как они пожухли? Их смог убивает.
Мы шли дальше под пальмами.
– И птицы везде! Тут сотни птиц, Хэнк!
– И десятки котов.
Мы поехали на Манхэттен-Бич с Бобби и Вэлери, вселились в квартиру на самом берегу и пошли ужинать. Ужин был ничего. Сесилия выпила за едой один стакан и объяснила про свое вегетарианство. Она съела суп, салат и йогурт, остальные ели бифштексы, жареную картошку, французский хлеб и салаты. Бобби с Вэлери сперли солонку с перечницей, два ножа для мяса и чаевые, которые я оставил официанту.
Мы остановились купить льда, выпить и покурить, затем вернулись в квартиру. От своего единственного напитка Сесилия расхихикалась и разговорилась, пустившись объяснять, что у животных тоже бывает душа. Никто ее мнения не оспаривал. Такое возможно, мы это знали. Только не были уверены, есть ли душа у нас.
Мы продолжали кирять. Сесилия выпила еще один и прекратила.
– Я хочу посмотреть на луну и звезды, – сказала она. – Снаружи так прекрасно!
– Ладно, Сесилия.
Она вышла к бассейну и уселась в шезлонг.
– Не удивительно, что Билл умер, – сказал я. – Он изголодался. Она никогда ничего не отдает.
– О тебе она за обедом говорила точно так же, когда ты в уборную выходил, – сказала Вэлери. – Она сказала: «О, стихи у Хэнка полны страсти, но в жизни он совсем не такой!»
– Мы с Богом не всегда выбираем одну лошадь.
– Ты ее уже выеб? – спросил Бобби.
– Нет.
– А Кизинг какой был?
– Нормальный. Но мне правда интересно, как он с ней столько вытерпел. Может, кодеин и колеса помогали. Может, она для него была как одно большое дитя цветов и сиделка.
– На хуй, – сказал Бобби, – давай-ка лучше выпьем.
– Ага. Если б надо было выбирать между выпивкой и еблей, я бы, наверное, прекратил ебаться.
– От ебли бывают проблемы, – сказала Вэлери.
– Когда моя жена уходит с кем-нибудь поебаться, я надеваю пижаму, залезаю с головой под одеяло и сплю, – сказал Бобби.
– Он четкий, – сказала Вэлери.
– Никто из нас точно не знает, как пользоваться сексом, что с ним делать, – сказал я. – Для большинства людей секс – просто игрушка: заводи и пускай бегает.
– А любовь? – спросила Вэлери.
– Любовь – это нормально для тех, кто справляется с психическими перегрузками. Это как тащить на спине полный мусорный бак через бурный поток мочи.
– Ох, ну не также плохо!
– Любовь – разновидность предрассудка. А у меня их и так слишком много.
Вэлери подошла к окну.
– Народ оттягивается по прыжкам в бассейн, а она сидит и на луну смотрит.
– У нее старик только что умер, – сказал Бобби. – Оставь ее в покое.
Я взял бутылку и ушел в спальню. Разделся до трусов и лег в постель. Вечно никакой гармонии. Люди просто слепо хватают, что под руку попадается: коммунизм, здоровую пищу, дзэн, серфинг, балет, гипноз, групповую терапию, оргии, велосипеды, травы, католичество, поднятие тяжестей, путешествия, уход в себя, вегетарианство, Индию, живопись, письмо, скульптуру, композиторство, дирижерство, автостоп, йогу, совокупление, азартную игру, пьянство, тусовку, мороженый йогурт, Бетховена, Баха, Будду, Христа, тактические ракеты, водород, морковный сок, самоубийство, костюмы ручной выделки, реактивные самолеты, Нью-Йорк, – а затем все это испаряется и распадается. Людям надо найти себе занятие в ожидании смерти. Наверное, мило иметь выбор.
Я свой поимел. Я поднял к губам пузырь водки и дернул из горла. Русские знают толк.
Открылась дверь, и вошла Сесилия. Хорошо смотрится это ее низкосидящее мощное тело. По большей части, американские женщины – или слишком тощие, или без никакой жизненной силы. Если ими грубо попользоваться, в них что-то ломается, и они становятся невротичками, а их мужья – спортивными придурками, алкоголиками или автомобильными маньяками. Вот норвежцы, исландцы, финны знали, как должна быть сложена женщина: широкая и прочная, большой зад, большие бедра, большие белые ляжки, большая голова, большой рот, большие титьки, побольше волос, большие глаза, большие ноздри, а внизу, в центре, – чтоб было и много, и мало.
– Привет, Сесилия. Заваливайся.
– Сегодня на улице так славно было.
– Я уж думаю. Иди поздоровайся со мной.
Она зашла в ванную. Я выключил лампу. Немного погодя Сесилия вышла. Я почувствовал, как она залазит в постель. Было темно, но сквозь шторы пробивалась капелька света. Я передал ей пузырь. Она сделала крохотный глоточек, протянула бутылку мне. Мы сидели, опираясь спинами на подушки и изголовье кровати. Бедром к бедру.
– Хэнк, а месяц – просто узенькая щепочка. Но звезды – такие яркие и прекрасные. Поневоле задумаешься, правда?
– Да.
– Некоторые из них мертвы уже миллионы световых лет, а мы все равно их еще видим.
Я протянул руку и пригнул голову Сесилии к себе. Ее рот приоткрылся. Он был влажен и хорош.
– Сесилия, давай поебемся.
– Мне не хочется.
В некотором смысле мне тоже не хотелось. Именно поэтому я и спросил.
– Не хочется? Тогда почему ты меня так целуешь?
– Я считаю, что людям надо не спеша узнавать ДРУГ друга.
– Иногда на это нет времени.
– Я не хочу.
Я вылез из постели. В одних трусах дошел до двери и постучался к Бобби и Вэлери.
– Что такое? – спросил Бобби.
– Она не хочет меня ебать. – Ну и?
– Пошли искупаемся.
– Уже поздно. Бассейн закрылся.
– Закрылся? Ну вода же там есть?
– Я хочу сказать, там свет выключили.
– Это нормально. Она не хочет со мной ебаться.
– У тебя плавок нет.
