Договор составлял умнейший юрист Олег Замулин, настоящий полковник в отставке, который ни разу не дал себя «на…ать», как он сам выражался, «ни одному из крупнейших мировых холдингов».
– Ни империалистическому, ни террористическому, – заявлял он.
Конструкция была довольно архаична с точки зрения современных технологий и представляла собой расположенные на металлических рельсах специальные шарниры, в которые вгонялись отдельные буквы. Проектировал и строил ее автор знаменитых сооружений на центральных улицах столицы, анонсирующих в советское время фильмы, идущие в кинотеатрах Москвы. Такая установка предполагала возможность написания аж двух небольших фраз, расположенных друг под другом. Например: «Скоро на экранах:», и вторая снизу – название фильма.
В принципе, несуразность конструкции имела в конечном итоге свой плюс – в отличие от всех современных гигантских вывесок – световых коробов, она позволяла размещать не только название бренда, но и рекламный девиз – слоган.
Когда монтировали эту вывеску, было не до технологических изысков, нашелся дешевый подрядчик на имеющуюся свободную сумму (которая сейчас казалась ничтожно малой), и работа была сделана.
Евгений, наряду с арендой, мог прилично зарабатывать на производстве букв, поэтому был заинтересован в частой смене заказчиков.
Вместе с вывеской на весь срок была арендована небольшая каморка на чердаке – метров двенадцать, где стояли стол, одно кресло, три стула, висела купленная и привезенная из единственной тогда открытой ИКЕИ люстра на длинном шнуре – тогда было время, когда даже из Питера в ИКЕЮ ездили в Москву на «Газелях», настолько популярны были любые штучки из каталога скандинавского производителя мебели.
– Вот это теперь мой офис, – заявил сам себе Евгений. – Сколько хочу, столько и сплю.
По углам в новом офисе Испанца были расставлены ненужные буквы предыдущих вывесок.
Производство букв было коммерческой тайной Евгения. За изготовление каждой буквы он брал по 200 долларов, а многие буквы у него оставались от предыдущих рекламодателей.
За столом – сначала каждую пятницу, а потом, когда Евгений был освобожден от необходимости офисной рутины и комплексного обслуживания клиентов, добавились и суббота с воскресеньем, – происходили бои по преферансу. Ставки были условные – 50 центов за вист, но соперники были люди принципиальные, и рубка шла не на жизнь, а на смерть.
Цена на аренду наружки ползла вверх неуклонно, подтягиваясь к цене телевизионной рекламы.
На руку Евгению сыграл и вынужденный уход с экранов рекламы сигарет, водки, а затем и различные ограничения рекламы пива.
Евгений был человеком осторожным, не лишенным коммерческой жилки, как говорил его отец «ушлым парнем», он не влезал в длинные контракты и аккуратно поднимал цену вслед за рыночной.
Район разрастался как на дрожжах, новые дома появлялись с периодичностью чуть ли не раз в месяц, народу становилось все больше, людской поток у метро увеличивался, к нему присоединялись жители северных подмосковных городов, спешащие каждое утро на заработки и ежевечерне возвращавшиеся в свои пригороды.
Очереди на маршрутные такси в сторону центра тоже были на нужной стороне улицы, – и вывеска, вот она, – с высоты шестнадцатого этажа слепила глаза своей рекламной эффективностью.
«Хозяин вывески», как называли Евгения друзья, остро нуждаясь в мозговой активности по вечерам, во вторник договорился играть в шахматы с Прокопом – отставным штурманом, слегка сошедшим с ума от долгих плаваний. Как сам Прокоп выражался – «крыша поехала года на три, не больше, а шахматы – лучшее лечение крыши перед возвращением в море».
3
Корабельная жизнь, по рассказам Прокопа, могла свести с ума кого угодно. Последний его рейс был особенно напряженным. Капитанам кораблей в их торговой компании разрешили брать с собой жен. И длинноногая загорелая сучка – молодая супруга их капитана, в прозрачном халатике целый день ошивалась на палубе, дразня измотавшихся от воздержания и замученных онанизмом моряков. Каждый понимал, что любой намек этой лахудры капитану станет бесславным концом их морской карьеры.
Понимала это и она.
Закончились ее садистские сеансы тем, что она начала загорать топлес на корме перед взирающим на нее из штурманской будки Прокопом. Усугублялась ситуация тем, что она то и дело вставала на четвереньки и делала разминочное упражнение для спины под названием «кошка, пролезающая под забором».
По словам Прокопа, ничто так не расстраивает психику мужика, как ежедневный отчаянный онанизм.
Было и еще одно обстоятельство, сильно расстраивающее Прокопа и расшатывающее его тонкую душевную организацию.
Его попытки купить квартиру и отселиться от родителей и двух братьев-скинхедов.
Каждый раз, приходя из рейса, он обнаруживал, что жилье, на которое он прицелился, подорожало ровно на такую же сумму, какую он привез из рейса.
И это издевательство продолжалось три года. Более серьезное доказательство бессмысленности земного и морского существования на свете тяжело было придумать. Эти три года онанирования в морях по девять месяцев из двенадцати – и как итог те же тридцать с хвостиком тысяч, не хватающих для покупки квартиры на Палехской улице, неподалеку от Лосиноостровского лесопарка.
Это были еще времена, когда репутация банков не вызывала доверия, особенно у проводящих вдали от родины большую часть времени людей, а что такое ипотека, знали тогда лишь студенты экономических вузов.
Словом, Прокопу понадобился отдых. Желательно, не подразумевающий тусовок в ночных клубах с тратой денег на девок, которые то ли дадут, то ли нет.
Отдых для разума, а не для тела. Чтобы все оставили в покое и не задавали глупых вопросов: «когда снова в рейс?», «чем занимаешься целый месяц?» и тому подобных.
После долгих раздумий Прокоп выбрал занятный способ передышки – закосил под сумасшедшего.
Закупил книг по философии – которых до этого не читал никогда – Ницше, Кьеркегор, Шопенгауэр, Фуко, затарился грибами питерского областного производства и приступил к отдыху.
Внешний вид безумца он долго выбирал из кинематографа и наконец остановился на классике – Каннибале Лекторе из «Молчания ягнят». Просмотрев этот фильм раз двадцать, Прокоп стал умело копировать и манеру говорить, и пластику, и мимику персонажа.
И он своего добился – ему опять захотелось в море.
Ради этого купил корочки о повышении своей штурманской квалификации – если что, перерыв в работе можно объяснить желанием подучиться.
Адекватность в общении и отсутствие привычки кривляться Прокоп стал тренировать, приходя на чердак к Евгению для игры в преферанс и шахматы.
4
Каждую среду к Евгению приходил играть в шахматы двоюродный брат, айтишник на зарплате, который сопровождал свои приходы то взятием денег взаймы, то возвращением долга.
А по четвергам вечера были и вовсе особенные: Евгений пил мартини с соком и учил играть в шахматы долговязую Светку – бывшую манекенщицу, которая одно время работала у них в офисе секретаршей, а сейчас вроде как «вернулась в модели».
Светке нравилось остроумие и спокойствие Евгения, его неспешность и рассудительность, она слабо прогрессировала в шахматах, зато все охотнее опиралась локтями о стол по обе стороны шахматной доски, предоставляя Евгению для лихой кавалеристской атаки свой тыл – единственное место, которое можно было соотнести с ее профессией без всяких оговорок.
Все остальные позы и варианты с креслом и со стульями были неудобны, и через два месяца у них сложился четкий ритуал: проиграла партию – развернулась, нагнулась.
Так Евгений одерживал за вечер по пять-шесть блистательных шахматных побед, уже возбуждаясь в конце каждой партии, когда дело приближалось к мату.
Иногда, во время процесса «награждения», он абстрагировался и пытался смотреть на себя со стороны. Даже подвесил для этих целей под самый потолок зеркало. Нравилось ему отражение в этот момент.
