Андрей Донцов
THE ОФИС
Офисные легенды о жизни менеджеров среднего звена в компаниях средней руки с руководителями среднего ума
Все совпадения имен и жизненных судеб в этой книге настолько случайны, что не стоит и пытаться в ком-то себя узнать. Тем более что в наше время никто уже давно не мечтает поехать в Москву на заработки и не стремится работать в офисе, где есть факс, доска и маркеры.
ДО КРИЗИСА
АПОКАЛИПСИС БОРЗУХИНА
1
Водитель Валечка Борзухин не любил свое новое место работы. Чем-то оно ему сразу не понравилось. После начальника РОНО, с его вполне понятной и объяснимой страстью к групповухам в сауне, в этой корпорации все бесило.
У начальника РОНО – у него все было просто.
Поставили за счет сбора родительских денег в каждой школе у дверей на месяц охранников – угрюмых лузеров, далее пошли система видеонаблюдения и прочие проекты на ниве школьной безопасности, на что выделялись еще большие средства… Вот и весь источник внезапного финансового благополучия РОНО.
График работы – тоже проще некуда.
Доставил шефа на службу, затем вернулся, отвез его ребенка в школу, привез начальника на обед, отвез ребенка из школы домой (или на секцию), привез начальника в сауну, съездил в агентство за девочками, отвез девочек на работу, отвез начальника домой, по пути забрав (или не забрав) из секции ребенка, – вот и все операции.
Возможные отклонения от графика происходили в трех случаях: ребенок начальника болел или был на каникулах, начальник посещал одну из вверенных ему министерством школ или в хорошем расположении духа заезжал в агентство за девочками вместе с Валей и проводил кастинг по новой, утверждая, как он выражался, «новый педагогический состав».
Эти нечастые изменения привычного расписания не упрощали и не усложняли рабочий день Борзухина. Но все спокойное и размеренное в этой жизни рано или поздно заканчивается – таков закон джунглей – и неожиданно уступает нервному и бесшабашному. Так случилось и с карьерой Вали Борзухина.
Два месяца поиска работы привели его в уныние. Никаких предложений, адекватных тому, что он зарабатывал у начальника РОНО.
Через два месяца уже пришлось хвататься за то, что есть. Без особых раздумий и пафоса. Не до жиру – быть бы живу. Семья без денег ворчала, старая теща и вовсе кричала как белый медведь в жаркую погоду. Даже любимая дочь, возвращаясь из института, смотрела с легкой укоризной. Или, быть может, Борзухину это только казалось…
Борзухин вспомнил, как прощался с ним начальник РОНО. Как по-человечески накрыл стол на даче, пригласил к себе в дом. Как Борзухин, сняв у порога обувь, застеснялся запаха своих носков и подумал, что в первый раз снимает обувь в присутствии начальника (хотя самого его видел как в простыне, так и без нее, в компании несостоявшихся одиннадцатиклассниц). Вспомнил, как сидели, пили водку, в первый раз за одним столом. Да и в последний. Как вытащили на террасу караоке и стали петь песни. Причем знали, что вот ты сейчас поешь – а тебя слышит добрая половина поселка: минимум пятнадцать домов. И потому – стараться надо. И пели, обнявшись:
Прощай, со всех вокзалов поезда
Уходят в дальние края…
Хороший человек. Таких людей сейчас мало осталось. С душой и принципами…
А все ученицы виноваты – запалили. Хоть Москва и большой город, так и человек был видный. И сам по себе крупный, и чин фактуре соответствующий. Они его, быть может, и не узнали бы, так он сам их всех узнавал. Как начнет в сауне расспрашивать, из какого района, из какой школы, да про учителей трепаться, если ведомство его. Своим выпускницам платил больше, приезжих недолюбливал. С принципами человек – ничего не скажешь…
2
Свою новую контору Борзухин не любил. Здесь было слишком много молодежи. Гиперактивной, фамильярной, борзой, ушлой… Молодежи, которой было по большому счету все равно, что происходит на работе. В шесть они еще были в офисе, в восемь – уже в клубе. В пять утра они еще были в ночном клубе, в девять – уже на работе. Куда это годится? Нельзя сказать, что к нему относились предвзято. Не придирались, не наказывали… Никак не относились. Как к пустому месту. А ведь он был коренной москвич, прокрутивший баранку двадцать лет, знавший каждый кусок дороги и каждую улицу. Он-то был здесь своим, а они в Москву приезжали словно на большую дискотеку. Ни история ее, ни география их совершенно не интересовали. И машины их, пришедшие на смену «Волгам», «Жигулям» и современным уродливым «Ладам», смахивали на иноземных мерзких животных, которые, словно саранча, за какие-то пять лет так наводнили город, что нормально не проедешь. И рекламой своей названия домов и улиц завесили…
«Э-хе-хе… – приговаривал про себя Борзухин, – жизнь, она ведь к лучшему не меняется!» Но делать нечего. Приспосабливаться надо, жена вот на пенсию вышла, и это ощутимо усложнило их существование. Он же такой ошибки, как выход на пенсию, да еще по собственному желанию, совершать не хотел. Потому и терпел все. Даже стал водителем «Баргузина», машины, на самом деле куда менее престижной и легендарной, чем «Волга». Ничего не попишешь: дочь только пошла на первый курс. Вот что значит поздний ребенок.
Тогда и не думали, что в стране так поменяется жизнь и так тяжело станет учить детей. Когда родилась – радовались. Назвали Валей, в честь отца. Когда была маленькой, читал ей все время: «Валя, Валя, Валентина, где же ты теперь?» – «Здесь, папа, здесь», – тревожно отвечала ему кроха, удивленно стуча себе в грудь кулачком. Все вокруг смеялись. Этот номер неоднократно повторялся в гостях на родственных посиделках.
Тяжело растить поздних детей стало в наше время. Ты уже старый, а они только в институт. Правильно показывают в иностранных фильмах, как все – полицейские, врачи, юристы, преступники… – откладывают деньги на учебу детям с самых младых лет. У нас раньше думали, что учеба будет бесплатной. А бесплатной учеба стала для тех, кто потом за бесплатно собирался работать.
Ну, «Баргузин» так «Баргузин». По крайней мере не буржуйское название, а восточное. Почти как «бар грузин», чудно, ей-богу, так машину называть.
Когда поменяли директора и здесь, и нового назначили из своих молодых да ранних, каждую пятницу начались корпоративы. Борзухина, как человека непьющего и на гулянки никогда не претендующего, гоняли до трех-четырех утра.
Ладно хоть платили сверхурочные. Вон, молодому коллеге на «Киа Рио» и не платили. А Борзухину сказали: лови старик, но не распространяйся.
Вот же был начальник РОНО. Какие неприятности на работе ни случались, с кем бы днем ни встречался, какая бы оргия у него там в бане ни проходила, а в одиннадцать всегда оказывался дома, причем трезвый и свежий как огурец.
«Баргузин» для корпоративов оказался вещью незаменимой. У молодых даже пословица такая была: «Сколько „Баргузин“ водкой ни грузи, а Борзухину все равно два раза ездить!» Так его машину и называли – «Недогрузин».
Этим летом, спустя год алкоголических марафонов, с приходом нового руководителя по снабжению, тоже молодого сосунка тридцати годов, концепции вечеринок стали меняться. Алкоголя закупалось теперь все меньше и меньше, а веселье длилось все дольше и дольше.
«Эх, жизнь, она лучше не становится, – вздыхал Борзухин. – Не к добру это».
До того всегда плавно выскальзывавшие из нетрезвых мужских рук женщины вдруг стали сами инициировать свальный грех на природе. Особенно преобразилась в последнее время главбух Татьяна Степановна. Вот уж от кого не ожидали – солидная полная женщина в очках… Интересовалась творчеством Баскова… И тут – в каждом танце давала фору обеим молоденьким секретаршам.
Закончилось все очень странным образом. Однажды на поляне в лесу шефу приспичило устроить просмотр фильмов. Загрузили в «Недогрузин» колонки, проектор, экран, радостно показывали друг другу обложку фильма со словами «долби сюрраунт» и смеялись, что «теперь совсем без алкоголя можно обойтись». «Что, даже пиво не возьмете, что ли?» – спросил Борзухин. Все заржали еще больше. «Есть средство, усиливающее восприятие кинематографа, а пиво – оно его уменьшает…» – и ржут.
