Первый подарок дарит Фрида, следом за ней подходят Марион и Эмили. Мальчики тоже принесли подарки. Фабиан купил на материке красивую коробку конфет. На открытке он написал: «Эрике. Красные розы — счастья цветы, они прекрасны, прекрасна и ты. Фабиан». Все смеются. Фабиан тоже смеется. Покраснев, Эрика обнимает его и благодарит, она даже и не знала, что так ему нравится. Она кладет голову ему на плечо.
— Эрика встречается с Рагнаром, — громко говорит Лаура. Все умолкают и смотрят на нее.
Эрика вскакивает со стула, но тут же садится обратно.
— Исчезни, Лаура, — говорит она, — просто исчезни.
— По вечерам Эрика уходит из дома, идет в его секретный домик в лесу, и там они всю ночь обжимаются, — продолжает Лаура.
Все смотрят на Эрику. Сначала над столом повисает тишина. Лишь с моря доносятся шипение волн и крики чаек. Дуновение теплого ветра, поглаживающего щеки.
Фабиан выпускает руку Эрики, а Марион засовывает палец в рот и говорит: «Фу!» Тут все вновь принимаются смеяться.
— Исчезни, — шепчет Эрика Лауре.
— Нет! — отвечает Лаура.
— Это неправда, — громко заявляет Эрика, — она сама не знает, что болтает. — Эрика поворачивается к сестре: — Маленькая мерзавка!
— Я просто пошутила, — шепчет Лаура, но видит, что все уже отвернулись и продолжили разговор, и тут же жалеет о сказанном. — Я просто пошутила. Но это все равно правда.
Марион берет Лауру за косу и спрашивает:
— А сколько тебе лет?
— Мне скоро тринадцать, — отвечает Лаура.
— Ей только двенадцать! — кричит Эрика. — Убирайся отсюда, Лаура.
Все смотрят на нее. Все смотрят на Лауру.
— А еще я знаю, где его секретный домик! — говорит она.
Эрика делает круглые глаза:
— Все знают, где этот дурацкий домик!
— А я не знаю, — говорит Марион.
— И я! — вторит ей Фрида.
Остальные тоже качают головами.
— Пора заглянуть в лес, — говорит Фабиан.
Все смеются.
Все смеются. Они встают из-за стола и смеются. Обежав дом, они направляются к лесу, потом по тропинке налево, потом по другой тропинке, и все смеются, вопят и воют, и спустя двадцать пять лет Эрика уже не вспомнит точно, кто показал им дорогу. Была ли это сама Эрика, которая идет вместе с остальными, рядом с Фабианом, выкрикивая «нет, нет, теперь налево, за поворот, а тут надо через кусты». Или может, это Лаура, бегущая впереди с болтающейся косой. Или Молли, которая вопит и скачет вприпрыжку в длинном ярко-алом плаще-невидимке до пят. Лес становится густым. Тропинка исчезает, превращаясь в узкую полоску земли. По ней кто-то прошел — это видно, но продраться сквозь кусты непросто. Под конец лишь Молли может идти, не наклоняясь. Словно маленький алый солдатик, она бодро марширует вперед. Всем остальным приходится нагибаться, отстраняя ветки, перелезать через бурелом и пробираться сквозь кустарник. Исколовшись о колючки и ободрав колени, они выходят на полянку. Лаура прижимает указательный палец к губам. Тихо — не смеяться. Не разговаривать. Даже Молли затихает. Убежав обратно в лес, она ложится за кустом, потом вскакивает, отбегает в сторону и прячется за другим кустом.
Возле маленького покосившегося домика стоит тележка, доверху груженная камнями. В остальном — ничего необычного. Зеленая полянка. Кривое дерево. Домик, который выглядит так, будто вот-вот рухнет. Эрика делает несколько шагов, останавливается и тихо стоит. Она надеется, что его там нет. Сжав руки, она шепчет: «Пожалуйста, пусть его там не будет».
К ней подходит Марион:
— Думаешь, он там?
— Не знаю, — пожимает плечами Эрика.
— Может, пойдешь проверишь?
— Не знаю.
— По-моему, тебе стоит туда сходить.
Марион обнимает Эрику, и та кладет голову ей на плечо. Однако Марион вовсе не этого желает. Ей не хочется, чтобы они стояли вот так на полянке, обнявшись. Эрика чувствует толчок в спину. Это Марион подталкивает ее вперед.
— Сходи проверь, — говорит Марион.
Когда, открыв дверь, Эрика видит Рагнара на раскладушке все в той же надвинутой на брови шляпе, она сперва думает, что он так и сидит тут с прошлого вечера. Сейчас в домике почти темно, однако на столике горит свечка. На нем новая футболка с портретом Джимми Хендрикса.
— Привет, — говорит Эрика.
Рагнар поднимает взгляд. Она видит его лицо — глаза, нос, рот, — освещенное пламенем свечки.
— Привет, — кивает Рагнар.
— С днем рождения, — говорит Эрика.
— И тебя.
— Новая футболка? — спрашивает Эрика.
— Это мне один друг из Стокгольма прислал, — отвечает Рагнар.
Эрика кивает.
Рагнар опять опускает глаза:
— Зачем ты пришла, Эрика?
Эрика смотрит на него, набирает воздуха, чтобы сказать что-нибудь. И принимается плакать.
Вскочив с раскладушки, Рагнар отталкивает ее в сторону и подходит к двери. Открывает дверь и выглядывает наружу.
— Черт! — говорит он. — Вот черт, Эрика!
И он бежит.
Рагнар бежит, бежит и бежит по лесу. Он не может оторваться от них — они подобрались слишком близко, поэтому он бежит коротким путем, к побережью. Его дыхание сбивается. Твое дыхание сбилось, Рагнар. Он пытается дышать ровнее, но у него не получается. Его тошнит. Ему нужно остановиться и согнуться, но на это нет времени. Некоторые ребята уже совсем рядом, еще десять — двадцать метров — и они схватят его. Он дышит. Они наверняка слышат его дыхание. Они чувствуют его запах. Деревья расступаются, и он выбегает на пустынный каменистый берег. Рагнар бросается к морю, волны расступаются перед ним и принимают его к себе, потому что он — самый желанный.
Молли вприпрыжку бежит по лесу, а это нелегко, ведь на ней длиннополая ярко-алая ветровка Эрики. Иногда, падая, Молли обдирает колени. Виновата в этом не только длинная ветровка. Виновата еще и темнота. «Бэрланге» означает день. А что тогда ночь? Все остальные убежали вперед, и она хочет отыскать их. Они не подождали ее. Они ее не видели. Это не из-за плаща-невидимки. Это потому, что она спряталась за кустом.
Она выбегает на берег.
А потом она останавливается и смотрит.
А потом они бросают камни в Рагнара и перекрикиваются друг с другом.
А потом она запрокидывает голову к небу и кричит: «Эй! Эй! Эй!»
Эрика не знает, кто именно начал первым бросать камни. Рагнар бежит вдоль кромки воды, из-под ног его разлетаются брызги. Внезапно он поворачивается и, размахивая руками, кричит: «Ха! Ха! Ха! Ха!», все смеются и тоже начинают размахивать руками и кричать: «Ха! Ха! Ха! Ха!»
Кажется, что все они поют одну нескончаемую песню. Кто-то спрашивает, а кто-то отвечает. Рагнар танцует, отступая все дальше в море. Он уже по колено в воде. Он подносит руки к лицу и кричит им:
— Нет! Не надо! Нет!
Однако никому не известно, кто начал бросать первым и чей именно камень угодил ему точно в лоб, так что Рагнар упал прямо в воду.
— По-моему, ночью погода испортится, — сказала Роза, закрывая окна, выходящие на море.
Исак оторвался от газеты.
— Это не могло долго продолжаться, — сказал он.
— Что именно? — спросила Роза, не оборачиваясь.
— Жара, — ответил Исак. — Она не могла долго продолжаться.
Подул сильный ветер, и Розе пришлось изо всех сил удерживать оконную раму, чтобы задвинуть шпингалет. По стене застучала ветка, а волны на море стали грозного грязно-белого цвета. Роза поглядела на берег.
— Надо бы убрать велосипеды в гараж, а то их смоет, — сказала она.
Исак сидел в кресле перед телевизором, а Роза стояла у окна, спиной к Исаку. Ему пришло в голову, что хорошо бы исчезнуть из этого мира и стать частью ее широкой спины, обтянутой легким цветастым платьем, или плеч, на которые она каждый вечер набрасывает серую шерстяную кофту.
— Но дождя-то еще нет? — спросил он.
Не оборачиваясь, Роза продолжала стоять перед окном.
— Нет, ты только посмотри на эти тучи. — Она показала рукой на небо. — Уже стемнело. Вчера в это же самое время мы сидели на улице и пили вино, а сегодня вдруг словно осень наступила.
Исак посмотрел на часы, тихо тикающие в углу. Эта гостиная, подумал он. Эти часы. Кресла. Телевизор. Секретер. Сосновый стол с синей керамической вазой на нем. Иногда вечером Роза говорит, что она хочет пройтись, что ей надо немного побыть одной. Она укладывает Молли — чужого ребенка, ребенка Руфи, и уходит. Спустя некоторое время она возвращается с целой охапкой полевых цветов. Красных, желтых, белых. Роза наливает воды в вазу и ставит цветы. Ничего нельзя менять. Ни ремонтировать. Ни красить. Ни обдирать. Здесь все должно оставаться таким, как есть, и никто из них не должен говорить о том, что было и что будет. Нет. Здесь они будут завтракать, обедать и ужинать, смотреть телевизор и каждый вечер заботливо желать друг другу спокойной ночи. Здесь они вместе состарятся и умрут, не тревожа друг друга и не предъявляя никаких требований, в тишине и спокойствии.
