Уилт, битых полчаса слонявшийся по главному вестибюлю клиники в поисках выхода, тоже не мог добиться своей цели — все двери были заперты. При этом на его белый халат слетелось аж четверо настоящих сумасшедших. Двое истово доказывали, что у них уже нет никакой депрессии и они больше не станут лечиться электрошоком. Два других, которые явно находились под воздействием чего-то психотропного, подошли бочком и страшненько захихикали.
Уилт, испугавшись психов и досадуя на свой идиотский вид, побежал дальше. За окном виднелся огороженный колючей проволокой участок газона, где, сидя на скамейках, грелись на солнышке либо бродили пациенты клиники. Попасть бы туда — уже легче. Но, раньше чем Уилт успел разыскать дверь на улицу, из комнаты для посетителей выбежала Ева и бросилась к нему:
— Генри, мы едем домой. Пойдем скорей. Этот ужасный инспектор порет невероятную чушь! Слышать его больше не желаю!
Уилт в кои-то веки спорить не стал. Он устал от здешней гнетущей атмосферы, от странных людей, блуждающих с отсутствующим видом. Вслед за женой он вышел через главную дверь и направился к машине, стоявшей на гравиевой площадке. Но не успели они до нее дойти, как из больницы донесся визг.
— В чем дело, что за шум? — сердито спросила Ева у пробегавшего мимо крошечного недоумка.
— Там у девчонки грудь ползает! — крикнул тот, в панике уносясь прочь.
Ева прекрасно поняла, о какой девчонке идет речь. Чертыхаясь про себя, она развернулась и решительно направилась к больнице. На ходу она расшвыривала в разные стороны несчастных психов, улепетывающих от страшной ползающей груди. Фредди, раззадоренный успехом представления и в то же время до смерти напуганный истошными воплями, исполнял привычный трюк с невиданной доселе прытью. При виде третьей девичьей грудки, с немыслимой быстротой снующей туда-сюда, запаниковали даже те, кто принимал очень сильные седативные средства. Они, конечно, знали, что больны — но не подозревали, до какой степени… Это намного хуже, чем галлюцинации.
Когда Ева добежала до Эммелины, крыса успела спрятаться в хозяйкиных джинсах. Истерика, охватившая сумасшедших, из вестибюля быстро распространилась по всей больнице, включая закрытое отделение. Ева, волоча за собой дочерей — хулиганки просто упивались эффектом, который произвела взбесившаяся грудь, — раскидала ополоумевшую толпу, скопившуюся у выхода, и, благодаря невиданной силе и размерам, вырвалась наружу. Наконец она и девочки подошли к машине, где на заднем сиденье прятался Уилт.
— Быстро садитесь и прикройте папу, — приказала Ева. — Охрана не должна его видеть.
В следующий миг Уилт очутился на полу. Девочки упирались в него коленями. Ева завела машину и, пока ехала к воротам, увидела в зеркале инспектора Флинта. Тот как ошпаренный выскочил из больницы, споткнулся — и упал, впечатавшись лицом в гравий. Ева прибавила газу. Через пять минут автомобиль вылетел из ворот клиники и помчался в направлении Оукхерст-авеню.
Инспектор Флинт вошел в свой кабинет, пребывая во власти полнейшего смятения. После разговора с Евой он окончательно убедился: во что бы ни вляпался Генри, к гибели Гарольда Ротткомба он не причастен. А кроме того, пока инспектор лежал носом в гравий и оголтелые психи топтали его своими копытами, он словно бы взглянул на мир глазами Уилта и понял: все случайно. Еще недавно Флинт твердо знал, что на всякое следствие имеется своя причина, но теперь его озарило: жизнь — это хаос, где нет места логике. Мир безумен, как обитатели клиники, откуда он только что возвратился.
Чтобы хоть как-то взять себя в руки, инспектор приказал сержанту Йэтсу принести протоколы перекрестных допросов Ругы-Шпицрутен, полученные от главного суперинтенданта. Флинт внимательно изучил записи и пришел к выводу, что Уилт не только никого не убивал, но и сам является пострадавшим. А все нити ведут к жене теневого министра. Кровь Уилта в гараже и в «вольво». То, что ее видели в Новом районе, а ночью засекла камера на шоссе. То, что она — инспектор нисколько в этом не сомневался — устраивала садомазохистские оргии с педофилом «Бобби Бо-бо» Бэттлби, владельцем сгоревшего дома. А кроме всего прочего, у нее имелся мотив. Далее. Уилт вроде бы ошивался на дороге за Особняком. Но его джинсы нашли только через два дня после пожара; при первоначальном осмотре места происшествия их там не было. Напрашивается вывод — штаны подбросили, чтобы подставить Уилта. И наконец, главная улика: рюкзак, носки и ботинки Уилта, которые обнаружили на чердаке Лилайн-Лодж. Не сам же он их туда притащил? Нет, все, решительно все указывает на миссис Ротткомб. Уилту теневой министр ничем не мешал, а вот у нее, если муж подозревал или, хуже того, знал о ее причастности к поджогу, были веские основания желать его смерти. Тут Флинт заметил в цепочке рассуждений слабое звено. Уилта не убили. Но он подвергся нападению молодых негодяев в Новом районе, куда его, без штанов и ботинок, привезла эта тварь Ротткомб. Зачем было их снимать? Какая-то мистика. Допустим, она хотела использовать джинсы как улику против Уилта, как доказательство, что он замешан в поджоге. Тогда почему подбросила их лишь через два дня? Загадка, загадка и еще раз загадка. Все, я сдаюсь, подумал инспектор.
Зато главный суперинтендант полиции Херефорда, на которого оказывала давление Даунинг-стрит, сдаваться не собирался. Он больше не подозревал Уилта ни в поджоге, ни в убийстве, но тем не менее приказал остонской полиции разыскать свидетелей его путешествия и по возможности точнее вычислить маршрут.
— Вы ведь уже в курсе, где он ночевал, — сказал херефордский суперинтендант остонскому инспектору. — А теперь пусть ваши люди разузнают, желательно — поподробнее, где он обедал, куда и откуда шел, а также где и когда закончился поход.
— Вы так говорите, будто в моем распоряжении целая армия, — запротестовал инспектор. — А у меня всего семь человек, причем двое из соседнего графства, их бросили нам на подмогу. Почему нельзя просто предъявить этому Уилту обвинение?
— Потому что он — жертва, а не преступник. Не только потому, что его избили в Ипфорде. В гараж Лилайн-Лодж он попал, уже будучи раненым, долго истекал кровью, и только потом хозяйка отвезла его в Ипфорд. В общем, он больше не подозреваемый.
— Тогда какая разница, куда он шел и откуда?
— Возможно, он видел поджигателя. Иначе зачем этой бабе понадобилось от него избавляться? Кроме того, у бедняги, по официальному заключению психиатров, амнезия. Совершенно не помнит, кто он такой и кто на него напал.
— Ну и дельце, — проговорил инспектор. — Повесьте меня, если я хоть что-нибудь понимаю.
То же самое могла бы сказать и несчастная Рута-Шпицрутен. Ей не давали спать, без конца вызывали к следователям, заставляли пить очень крепкий кофе. Она была в полном отчаянии и не могла вразумительно ответить ни на один вопрос. Из-за фальшивого свидетельства о рождении ее, кроме всего прочего, обвиняли в намеренном препятствовании отправлению правосудия, а из-за наговоров Бэттлби — в приобретении для него журналов педофилического содержания. Горе-журналисты Палач Кэссиди и Убъектив Кид повсюду размахивали исковыми заявлениями в суд, таблоиды с упоением обмазывали Рут грязью, а политические листки на ее примере громили оппозицию.
Уилту, дома, на Оукхерст-авеню, также приходилось нелегко. Он пытался доказать Еве, что, отправляясь в поход, действительно не знал, куда пойдет.
— Не знал, куда пойдешь? Хочешь сказать, забыл? — непонимающе спросила Ева.
— Да, — вздохнул Уилт. Иногда проще соврать, чем объяснить.
— Но ты говорил, что должен работать над курсом по Кастро и коммунизму, — настаивала Ева. — Тоже забыл?
— Нет, не забыл.
— Значит, те ужасные книги ты взял с собой?
Уилт горестно посмотрел на полку и признался, что оставил ужасные книги дома.
— Я думал, меня не будет всего две недели.
— Я тебе не верю.
Уилт вздохнул еще раз, громко. Как, не обращаясь к литературным реминисценциям, втолковать жене, что он просто-напросто хотел увидеть просторы милой Англии? Ева этого никогда не поймет. И непременно заподозрит, что тут замешана другая женщина. «Заподозрит» — еще мягко сказано, она будет абсолютно уверена. Уилт вспомнил, что лучший способ защиты — нападение.
— А почему ты так скоро вернулась? Вы же уехали на полтора месяца? — спросил он.
Ева замялась. Она, в известном смысле, тоже страдала амнезией, поскольку вычеркнула из памяти решительно все, что произошло в Уилме. А вернувшись домой и узнав, что Генри избили и он лежит в больнице и никого не узнает, испытала такой страшный шок, что вообще ни разу не вспомнила о том, почему у дяди Уолли стало плохо с сердцем, а тетя Джоан вышвырнула ее с девочками из дома. Поэтому Ева ответила мужу единственное, что пришло в голову — что им пришлось вернуться, потому что у Уолли случился двойной инфаркт.
