В этот первый вечер мы остановились на ночлег в маленькой гостинице на берегу Луары. По воле случая, который предвещал любопытный поворот событий, почти все номера оказались занятыми гостями деревенской свадьбы… Свободной оставалась только комната с двумя большими кроватями, и мое сердце затрепетало при мысли, что мы все будем спать так близко друг от друга. Окно комнаты выходило на берег реки с красивым садом, украшенным множеством разноцветных лампочек. Как сказал бы занудливый Руссо, тут «царила атмосфера наивного и очаровательного сельского веселья». Одним словом, то, что я ненавижу! Два длинных сервированных стола ожидали начала пиршества, на которое хозяин гостиницы тут же, не подумавши, имел «любезность» нас пригласить. Без долгих колебаний мы сняли комнату с двумя кроватями, и под нажимом устроителей торжества были вынуждены принять приглашение на свадебное застолье. Но едва мы вышли из нашей комнаты, куда отнесли весь багаж, как хозяин гостиницы попросил меня сделать ему одолжение — съездить «на вашей прекрасной открытой американской машине» на другой конец деревни за молодоженами и привезти их в гостиницу. В чем, конечно же, я не мог ему отказать, хоть это и вызвало у меня некоторое раздражение. Вот так я стал шофером свадьбы. Я оставил Мариетту, Алекс и Шама, которые со смехом принялись подначивать меня по поводу моей новой роли, на попечение жены хозяина гостиницы, и она тут же увлекла их к обвитой зеленью беседке, где находился украшенный цветами буфет. Двое крестьян с красными мозолистыми руками, одетые метрдотелями, разливали напитки. Участие в этом сельском празднике сначала показалось мне забавным, но очень скоро я почувствовал, что сыт им по горло… пока мне, вдруг, не стукнуло в голову, когда я забирал молодых, — что эта ослепительная молодая женщина в обтягивающем и местами почти прозрачном платье предназначалась в этот вечер мне. Все молодые женщины красивы и безумно желанны в день своей свадьбы, и не просто красивы — они прекрасны, разве не так? И в этом нет ничего нового: принарядите любую девушку, подкрасьте ее поярче, наденьте на нее украшения и венок из свежих цветов, осыпьте ее бесчисленными комплиментами, и любая новобрачная на несколько часов станет самым прекрасным сокровищем на земле. И они все это знают, можно сказать, с пеленок. Как, впрочем, и то, что эта магия недолговечна. Да, они знают, что назавтра зеркало покажет им совсем другую женщину, и что они уже никогда не будут такими неотразимыми красавицами… какой была в тот вечер соблазнительная новобрачная с берегов Луары, в которую я влюбился на пару часов.
В знак благодарности за использование в интересах молодых «красивой американской машины» ее хозяина посадили за столом прямо напротив невесты. Стол был очень узким, и я тут же подумал о ее коленках, которые едва не касались моих. С извращенным удовольствием я прочитал во взгляде молодой женщины, что только теперь благодаря мне она осознала всю деревенскую глупость и ограниченность увальня-мужа, которого избрала себе в спутники по жизни. Неловкий в движениях из-за тесноватого свадебного костюма, он постоянно лез к ней целоваться, но она, словно пробужденная моим восхищенным взглядом, в котором сквозило неприкрытое желание обладать ею, уклонялась от неуклюжих объятий молодого и потом и вовсе запретила ему прикасаться к себе. Конечно, это выглядело как своеобразное кокетство, которое, с увеличением количества выпитого, стало объектом шуток гостей. Нет ничего необычного в том, что невеста ведет себя недотрогой по отношению к тому, кто взял ее в жены: в народе принято считать, что это часть игры в девичье целомудрие. Но то, что под настойчивым взглядом приезжего, актера, да еще мужа кинозвезды невеста вдруг проявляет отвращение к тому, с кем ей предстоит провести всю оставшуюся жизнь, может подействовать не хуже ледяного душа.
Тем временем, мне удалось зажать под столом между своими ногами обе ноги невесты. Я ел только одной рукой, а второй ласкал лодыжки и ступни прелестной крестьянки, с которой, несмотря на ее слабое сопротивление, потихоньку стянул туфли-лодочки. Как я уже упоминал, стол был очень узкий, и я без труда поднял ноги молодой и устроил их между своими, так что к десерту, когда сидящие за столом гости начали распевать обычные в таких случаях неприличные песенки, в такт которым невеста покачивала ногами, из-за мягких ритмичных прикосновений у меня случился сильнейший неконтролируемый оргазм, и я залил спермой ее чулки. Соседи по столу подумали, что приезжему стало плохо, и ему быстро подали чашку кофе. Ах, эти городские совсем не умеют пить! Жених, не скрывавший удовольствия при виде моей слабости, по-дружески обратился ко мне и заплетающимся языком сообщил, что алкоголь на него совершенно не действует. Все это время малышка Зерлин пыталась убрать свои ноги, которые я продолжал удерживать, плотно прижав к своему члену, ничуть не обмякшему после первого извержения…
Стоит ли описывать другие подробности свадьбы? Добавлю только, что на рассвете я, чужак в этой деревне, танцевал с молодой, тогда как ее новоиспеченный супруг, перебравший вина, уже давно спал, уткнувшись лицом в стол. И, сжимая в объятиях новобрачную, я думал о художнике Пикабия[57], который в двадцатые годы тоже попал на крестьянскую свадьбу, направляясь на юг на своем кабриолете. Но в отличие от меня он не был связан присутствием жены и пары сонных друзей. Протанцевав с невестой всю ночь, денди Пикабия на рассвете увез ее с собой. Поговаривали, что Дюшан[58], которому Пикабия рассказал о своем приключении, положил его в основу своего знаменитого «Большого стекла»[59]. Несмотря на мою склонность к отождествлению, я не стал повторять подвиг Пикабия, и на рассвете, получив от новобрачной все, что было можно, присоединился к Мариетте в нашей общей комнате. Она ожидала меня, лежа в постели, зато Алекс и Шам на соседней кровати спали как убитые.
— Ну что, паршивец, ты хорошо развлекся? — прошипела она.
— Надеюсь, ты на меня не сердишься?
— Конечно, сержусь! Алекс и Шам тоже… Мы пришли к выводу, что ты — отвратительный, гнусный тип…
— Неужели? Неужто и в самом деле отвратительный? Ты сердишься?
— Да. Очень.
— И Шам тоже?
— Конечно. Ты хоть знаешь, который сейчас час?
— А… скажи… Алекс… Наверное она тоже сердится на меня.
— Я понимаю, что ты хочешь от меня услышать. Нет, она не рискует проявлять ревность… как, впрочем, и я… Ты был омерзительно самодовольным и самоуверенным, так кичился своим превосходством… Ты мне отвратителен… Кстати, не могу понять, как эти придурки крестьяне, не отделали тебя кольями…
— Ну, полно тебе, Мари! Ведь это не я… они сами отвели мне роль сеньора. Американская машина, ты — подумать только! — кинозвезда… Алекс… и даже Шам…
— Верно, признаю это… И ты ее трахнул? Ты действительно посмел… Ты воспользовался… э-э… «правом», которое дали тебе эти крестьяне?
— Без всяких проблем.
— Подонок!
Удовольствие от обмана было слишком велико, поэтому мне не хотелось сознаваться, что, несмотря на некое гипнотическое состояние, в котором находилась новобрачная, я не смог воспользоваться ее слабостью. Да, я просто не смог этого сделать из-за — скажем так — осушения источника: кроме неконтролируемого семяизвержения под столом я несколько раз бурно кончал во время танго и медленных танцев в объятиях невесты, которая весьма умело выдаивала меня, ритмично прижимаясь ко мне бедрами.
Небо за окном постепенно светлело. Укрывшись простыней, мы с Мариеттой шушукались, чувствуя на губах теплое дыхание друг друга. Несмотря на легкую прохладу, которой тянуло с реки, нам было жарко, и вскоре скомканная простыня полетела на пол. Лежа нагишом по соседству с Алекс и Шамом, мы не смогли устоять перед соблазном быть захваченными ими врасплох. Мариетта взобралась на меня, а я, вцепившись в прутья изголовья, из всех сил выгибался вверх, невероятно возбужденный мыслью, что нас могли видеть с соседней кровати. Осознание того, что Шам и Алекс находятся тут, рядом с нами, быстро распалило меня, и я доказал Мариетте, что, несмотря на похолодание в наших семейных отношениях, ее чувственная игра произвела на меня ожидаемый эффект. Правда, все произошло очень быстро… Но любовные утехи рядом с Алекс и Шамом, можно сказать — перед ними, принесли мне неизведанное доселе наслаждение.
Пополудни мы тронулись в путь, провожаемые напутственными пожеланиями последних гостей свадьбы. Общение с крестьянами с берегов Луары произвело на нас довольно тягостное впечатление. Я молча вел машину, Мариетта дремала рядом со мной, а Алекс и Шам так же молча и неподвижно сидели сзади. Наконец я обратился к Шаму, слегка повернув зеркало заднего вида, чтобы поймать его взгляд:
