— Я видел вашего мужа, — сказал незнакомец.
Кейти села. Ей представилось тело мужа, плавающее в грязи…
— Он жив, — продолжал мужчина. — Он в тюрьме. Я — миссионер. Был в «Ханте», это тюрьма в Сент-Габриэль. Ваш муж там. Он дал мне ваш телефон.
Кейти засыпала его вопросами.
— Простите, это все, что я знаю. Мне нечего больше добавить.
Она спросила, как ей связаться с Зейтуном, в каких он условиях…
— Послушайте, я не могу больше с вами разговаривать. Это мне может дорого обойтись. Он жив-здоров, он здесь. Это все, я должен идти.
И повесил трубку.
Зейтун впервые за последние дней десять наслаждался прохладным душем. Зная, что вода в любой момент может кончиться, он позволил себе продлить удовольствие на несколько лишних секунд.
Он был готов эвакуироваться. С каждым днем жителей в их районе оставалось все меньше, скоро уже некому будет помогать и не за чем присматривать. Зейтун раздумывал, когда и каким образом покинуть город. Пожалуй, дня через два, три. Он бы мог сгонять на перекресток Сент-Чарлз и Наполеон и спросить у военных и сотрудников эвакуационного пункта, как это лучше сделать. Ему и надо-то всего только добраться до аэропорта в Новом Орлеане или в Батон-Руже и улететь в Финикс. Здесь делать больше нечего, еда на исходе, да и очень уж он соскучился по жене и детям. Пора уезжать.
Зейтун спустился на первый этаж.
— Твоя очередь, — сказал он Нассеру.
И позвонил Ахмаду в Испанию.
— Нам такое показывают по телевизору! — сказал тот.
Не прерывая беседы с братом, Зейтун краем уха услышал, как Нассер разговаривает с кем-то на улице.
— Зейтун! — позвал его Нассер.
— Что?
— Поди сюда, тут какие-то люди спрашивают, не нужна ли нам вода.
Зейтун повесил трубку и пошел к двери.
В холл входили незнакомые люди. То ли в полицейской, то ли в военной форме, не разберешь. Камуфляж. Бронежилеты. Почти все в солнцезащитных очках. В руках — винтовки М-16 и пистолеты. В холле стразу стало тесно. Зейтун заметил не меньше десяти единиц оружия.
— Вы кто? — спросил один из них.
— Я — владелец этого дома. Он мне принадлежит, — ответил Зейтун.
Теперь-то он их всех разглядел: пятеро белых мужчин и одна афроамериканка. Бронежилеты мешали рассмотреть форму. Местные полицейские? Женщина, очень высокая, в камуфляжной военной форме, скорее всего, из Национальной гвардии. Все жадно озирались по сторонам, словно наконец-то попали внутрь здания, за которым долго наблюдали издалека. Все шестеро напряжены как пружины, у каждого — палец на курке. Там же, в холле, один офицер стал обыскивать Ронни, другой прижал Нассера к стене рядом с лестницей.
— Документы! — потребовал кто-то.
Зейтун подчинился. Тот взял его водительское удостоверение и, даже не посмотрев, сразу же вернул.
— Давай в лодку, — приказал он.
— Вы ведь на него даже не посмотрели! — возмутился Зейтун.
— Двигай! — рявкнул незнакомец.
Зейтуна подтолкнули к входной двери. Ронни и Нассера уже загнали в огромную аэролодку. Это было военное судно, намного больше тех, которые Зейтун видел в городе после урагана. Там были, кажется, еще два офицера: стояли, наведя на них автоматические винтовки.
В этот момент к дому подплыла моторка — Тодд возвращался домой, завершив свои спасательные операции.
— Что тут происходит? — спросил он.
— Ты кто такой? — не отвечая, задал вопрос один офицер.
— Я здесь живу, — ответил Тодд. — Могу показать документы, они в доме.
— Залезай в лодку, — прозвучал приказ.
Зейтун не запаниковал. Он знал, что в городе объявлена принудительная эвакуация, и решил, что дело именно в этом. И не сомневался, что в том месте, куда их везут, все прояснится. Единственное, что необходимо сделать — это дозвониться Кейти, а уж она сама позвонит адвокату.
Но клочок бумаги с номером Юко остался на столике рядом с телефоном. Если его сейчас не взять, связаться с женой не удастся, номер-то он наизусть не помнил.
— Извините, — обратился Зейтун к одному из военных, — я оставил там, на столе, бумажку с телефоном жены. Она сейчас в Аризоне. Без телефона я никак… — И он, вежливо улыбаясь, направился в дом. До бумажки пятнадцать шагов; ее необходимо взять — от этого зависит его судьба.
— Стоять! — крикнул военный. Схватил Зейтуна сзади за рубашку, развернул и столкнул в лодку.
Всю дорогу пленные простояли в кольце из шести солдат. Зейтун попытался разобраться, кто они, но не смог — никаких опознавательных знаков. Двое или трое — во всем черном; не видно ни нашивок, ни знаков отличия.
Никто не произносил ни слова. Зейтун понимал, что не стоит обострять ситуацию, задавая вопросы, и решил подождать до разговора с начальством: тогда можно будет все объяснить. Их отругают за то, что они не подчинились приказу об обязательной эвакуации и остались в городе, и вывезут на север вертолетом или автобусом. Вот Кейти обрадуется, когда узнает, что он наконец-то покинул Новый Орлеан.
Лодка неслась по Клэборн-авеню, потом повернула на Наполеон-авеню; впереди показался перекресток Наполеон и Сент-Чарлз.
Военные вырубили мотор и подплыли к перекрестку. Там толклись человек десять или двенадцать в форме солдат Национальной гвардии; все, как по команде, повернулись к лодке. Была там еще кучка людей в бронежилетах, солнцезащитных очках и черных кепках; эти тоже сделали стойку. Их явно ждали.
Как только Зейтун и трое его товарищей вышли из лодки, к ним подскочила дюжина солдат. На Зейтуна набросились двое в бронежилетах и повалили на землю. Он ткнулся лицом в сырую траву; выплюнул грязную жижу. Кто-то, упершись коленом в спину, схватил его за лодыжки. Ощущение было такое, будто на него навалились и держат из последних сил три человека, хотя он не дергался и не сопротивлялся. Руки ему завели за спину и надели пластиковые наручники-стяжки. Потом связали ноги, не переставая выкрикивать приказы: «Не двигаться! Лежать на месте, сукин сын! Замри, козел!» Краем глаза Зейтун видел Нассера, Тодда и Ронни: все трое лежали на земле лицом вниз, сцепив руки на шее, припертые к земле чьими-то коленями. Фотографы снимали; солдаты наблюдали за происходящим, держа палец на курке.
Их подняли с земли — удержаться на связанных ногах было не просто — и погрузили в кузов большого белого вэна. Они рухнули на скамейки, друг против друга. Ни один не проронил ни слова. Молоденький солдатик уселся на водительское сиденье. У него было добродушное лицо; Зейтун решил рискнуть.
— Что здесь происходит? — спросил он.
— Я не знаю, — ответил солдатик. — Я сам из Индианы.
Так их продержали тридцать минут. Из открытого кузова было видно, что происходит вокруг: военные возбужденно что-то обсуждали и вели — судя по всему, — важные переговоры по рации. Зейтун бывал на этом оживленном перекрестке каждый день. Вон, на углу, ресторан «Копленд», в котором они с семьей часто обедали. Сейчас там военный пост, а сам Зейтун — пленный. Они с Тоддом переглянулись. Тодд был весельчак, пару раз уже имел дело с блюстителями порядка — неудивительно, что, даже сидя в армейском вэне, пребывал в прекрасном настроении. Он покачал головой и закатил глаза.
Зейтун, вспомнив про собак, которых кормил, обратился к одному солдату, проходившему мимо них.
— Я тут кормил собак… — сказал Зейтун. — Хотел бы дать вам адрес, чтобы вы могли их оттуда забрать и куда-нибудь отвезти.
— Будет сделано, — ответил тот. — Мы о них позаботимся.
— Так вы хотите записать адрес? — спросил Зейтун.
— Не надо, я знаю, где они, — сказал солдат и пошел дальше.
Вэн направился в сторону даунтауна.
— Мы, что, едем в «Супердоум»? — громко поинтересовался Тодд.
В нескольких кварталах от стадиона машина свернула на полукруглую площадь перед Новоорлеанским пассажирским терминалом — вокзалом, куда прибывали и откуда отправлялись поезда «Амтрак» и автобусы «Грейхаунд»[15]. Похоже, Зейтун был прав, предположив, что их принудительно эвакуируют. Почувствовав облегчение, он уселся поудобнее. Неправильно, что ему не разрешили взять с собой личные вещи; да и обращались с ними копы и солдаты довольно грубо… Но, кажется, все хорошо кончается: их посадят в автобус или поезд и отправят из города.
За годы жизни в Новом Орлеане Зейтун не раз подбрасывал сюда друзей и родных. Вокзал был открыт в 1954 году; с тех пор величественное здание в стиле ар-деко с роскошным газоном и пальмами перед входом из-за невнимания муниципальных властей слегка захирело. На газоне красовалась причудливая скульптура цвета вырвиглаз, похожая на кучу беспорядочно и бесцельно склеенных детских игрушек. Вдали высился громадный купол «Супердоума».
