Справа от них лежало небольшое возделанное поле — жалкое и бедное. На узком участке земли, окруженном каштановыми деревьями, рос лук и немного пшеницы с кукурузой. И больше ничего.
Тропа, по которой они шли, постоянно вилась по склону и казалось, что они никогда не достигнут вершины. А за этой горой придется еще пересечь долину между Мацумори и Такамори.
Эндо становилось все труднее дышать. Шагавший сзади с лопатой и веревкой Гастон видел, как двигались вверх и вниз его плечи, когда он старался схватить ртом воздух. Когда Эндо оборачивался и смотрел на него, Гастон видел, что ему больно. На его лбу выступили капли пота, а мокрые волосы прилипли к голове.
— Немного передохнем, — сказал Эндо и плюхнулся на придорожный камень, обхватив голову руками и тяжело дыша. Похоже, он не мог сделать больше ни шага. Подгоняемый ветром туман спускался с гор к небольшой роще криптомерий, где они остановились. Это уже скорее был мелкий дождь, который проникал через одежду до самого тела, и только Кобаяси мог не беспокоится: на нем был дождевик. К тому же он был армейским офицером и выглядел для своего возраста необычно энергичным.
Он смотрел на Эндо, сидевшего на камне в позе истощенного человека, неспособного уже ни на что, и легкая улыбка играла на его впалых щеках, как будто в душе он насмехался над киллером, таким слабаком. Определенно он что-то обдумывал, глядя на рощу криптомерии в дымке мелкого дождя.
Эндо встал и молча двинулся дальше. Раньше для Гастона такой подъем был бы нетруден, однако после приезда в Ямагату француз ни разу прилично не поел, а ночью спал всего два или три часа. К тому же он тащил на спине груз.
— Мы уже почти пришли?
— Нет, — холодно ответил Кобаяси. — Мы не прошли и трети.
Эндо отхаркивал все больше мокроты, в которой было все больше следов крови.
— У вас очень серьезный туберкулез, Эндо-сан, — заметил пораженный Кобаяси, и легкая улыбка опять поползла по его щекам. — В таком состоянии вы не дойдете до «Большого болота».
— Только попытайтесь от меня убежать! Я предупреждаю.
— Хорошо, хорошо. Я понимаю.
Внезапно в руках у Эндо оказался «кольт». Гастон встал как вкопанный и закричал:
— Эндо-сан, вы же обещали.
— Я не буду стрелять, если он не попытается бежать.
Чем выше они поднимались, тем гуще становился туман. Деревья и камни уже в нескольких метрах от них были окутаны густым, как молоко, туманом, и можно было различить только их очертания.
Эндо немного отставал от них, и временами его тоже скрывал туман, но они слышали его болезненный кашель и знали, что он по-прежнему тащится сзади. Долину, из которой они начали подъем, уже давно не было видно, и вокруг стояла сплошная стена тумана.
Ходить в подобном тумане — как путешествовать в другом мире, окутанном серым цветом. Как будто тебя засосало молочное болото, в котором нет ни времени, ни пространства.
Гастон не знал, куда они идут. Он потерял всякое чувство реальности, и ему стало казаться, что он — совсем не в Японии, а в своей родной провинции Савойя, на границе швейцарских Альп, где горы — высотой больше двух тысяч метров.
«Где я иду? Я поднимаюсь на одну из гор в Савойе? Я иду со своими друзьями собирать дрова?»
Но эту иллюзию нарушил сухой кашель Эндо, шедшего сзади. А впереди он видел резиновые сапоги и поношенный старый дождевик Кобаяси.
Да, конечно, это Япония, и он — на горе около города Ямагата, о котором раньше не мог даже мечтать.
В конце концов, что он сделал, приехав в эту Японию? Только доставлял неприятности другим. Только бродил вокруг, как брошенная собака, и сумел завоевать лишь ненависть этого человека, Эндо, которому хотел помочь.
Он никому не нужен. Если он сейчас умрет на этой горе, печально осознал Гастон, никто и не вспомнит о нем. Такамори и Томоэ, возможно, удивятся, но через месяц и они забудут его.
«Я всегда лишь тащился за другими», — думал он. Так же получилось и с Эндо. Он не смог заставить его изменить намерения и даже укротить его беспокойную душу. Все, что он смог сделать, — это следовать за ним.
Эндо вытер пот со лба и продолжал волочить усталые ноги, повторяя про себя: ну, еще только пятьдесят метров, только пятьдесят метров. Когда эти пятьдесят метров были пройдены, он сосредоточивался на следующих пятидесяти. В таком тумане было трудно предположить, что может выкинуть Кобаяси. Он вдруг вспомнил истрепанную Библию, которую брат послал ему после того, как его забрали в армию, и ту ночь, когда он впервые стал кашлять кровью.
«В моем нынешнем состоянии я был бы давно мертв, если бы не моя ненависть к этому человеку. Ненависть придает силы, чтобы жить дальше».
Наконец впереди, в разрыве тумана, показалась водная поверхность. Это было «Большое болото». Они не могли сказать, как далеко до другого берега — темную холодную воду покрывал густой туман. Часть его, с небольшой рощей, виднелась в пелене, как островок, а поскольку туман волнами двигался по-над водой, создавалось впечатление, что остров тоже движется.
На мокром берегу валялось шасси от брошенного старого автобуса. За ним была видна хижина, видимо построенная как укрытие для пеших туристов, приходивших сюда летом. Хотя сегодня никого не было видно, Эндо решил проявить предосторожность и убедиться в том, что она пуста.
— Гас, сходи туда и посмотри, что внутри, — сказал Эндо Гастону. — И посмотри, нет ли там чего-нибудь попить, хотя бы воды.
— Опасно посылать туда иностранца, ибо он вызовет подозрение. Я сам схожу за водой, — сказал Кобаяси, опасаясь, что странная наружность Гастона может испугать возможных обитателей Хижины.
Эндо и Гастон спрятались в брошенном автобусе, а Кобаяси, ступая по воде в резиновых сапогах, подошел к хижине и постучал в дверь. Оттуда вышел мужчина в крестьянской одежде; однако после того как Кобаяси что-то сказал ему, он вновь исчез внутри. Облокотившись на корпус старого автобуса и вытирая капли дождя, падавшие сквозь дырявую крышу, Эндо принялся чистить носовым платком револьвер. По его лбу бежали капельки пота. Его щеки еще больше ввалились и темные круги под глазами красноречивее слов говорили о том, что ему пришлось пережить за последние три дня.
— Эндо-сан, вернемся домой, — настойчиво, но тихо предложил Гастон.
Эндо ничего не ответил, но его руки продолжали работать. Он вытащил из револьвера барабан, проверил патроны, затем вновь щелкнул барабаном, поставил на предохранитель и положил револьвер обратно в карман.
Топая сапогами по лужам, вернулся Кобаяси и принес бутылки апельсинового сока.
— Больше ничего нет.
— Тот человек ничего не заподозрил?
— Нет, все в порядке. Он здесь на рыбалке.
— Вы случайно не позвонили оттуда в Ямагату?
— Не говорите глупостей. Какая бы мне от этого была польза?
Тем не менее Эндо продолжал смотреть на Кобаяси с подозрением, даже когда пил сок. Выпив лишь половину бутылки, он выбросил ее из окна автобуса в воду. Бутылка без звука исчезла в тумане.
— Хорошо. Ведите меня к этому месту.
— Не спешите. Я еще пью.
Поведение Кобаяси изменилось. Вместо прежней подобострастности в голосе его появились нотки высокомерия.
— Что вы сказали? — повысив голос, переспросил Эндо.
— Отсюда до места всего пятьдесят метров. То, что мы ищем, никуда не денется.
***
Служанка и администратор гостиницы, в которой жили Такамори и Томоэ, предположили, что, если Гастона нет ни в одной из городских гостиниц, он мог остановиться в гостинице в горах, рядом с минеральными источниками. Позвонив туда, они выяснили, что сейчас у них нет иностранца, который бы соответствовал внешности Гастона, однако четыре или пять дней назад один из постояльцев рассказал, что видел похожего иностранца — он шел по улице с японцем.
— А что, если вам поехать туда и лично навести справки? — предложил толстенький хозяин. От служанки Такамори и Томоэ узнали, что этот человек — влиятельный член местной Ассоциации альпинистов. — Это очень маленькая деревня, и если он еще там, вы сможете быстро найти его.
По словам хозяина, туда можно добраться на машине всего за полчаса. Год тому назад это было довольно процветающее курортное место, но после принятия закона против проституции оно быстро пришло в упадок и сейчас в плачевном состоянии.
После завтрака Такамори и Томоэ вызвали такси и отправились в горы по хорошо асфальтированной дороге. По пути они любовались цветением широколистной магнолии во дворах крестьянских домиков и за воротами школы.
Деревня на горе напоминала все подобные курортные места в Японии. По обе стороны дороги тянулись сувенирные лавочки, где продавались деревянные куклы кокэси, коробки с печеньем и тому подобное. Тут же располагались салоны игральных автоматов, тиры, а за ними были видны отели и японские гостиницы.
