И вот — через три года он ее позвал! «Если даже бросит меня, — размышляла Таня, сидя в поезде рядом с Алексеем Бойцовым, — останусь строить ГЭС, останусь с романтиками. Главное, преодолеть страх». О том, что она могла и сама поехать на далекую стройку и просто жить — без всякой любви и жертвы собой, ей в голову не приходило…
И вот — она здесь! Вокруг — обросшие тайгой огромные горы, свистит ледяной обжигающий хиус, кишмя кишит муравейник людей — русские и украинцы, хакасы и буряты, бывшие солдаты и бродяги, милиционеры и московские журналисты… А Хрустов оказался жив и здоров, такой милый, с бородкой, такой молодой, а уже начальник. Он ее обнял, замер… может, и правда любит, может, и правда, страдал в ожидании ее? И Таня бесстрашно зашла с ним в его квартиру, осталась у него, умирая от ужаса и надежды, что все будет не так больно, как говорят злые люди. А бедный Левушка… его срочно вызвали в котлован, на снег и ветер, и звезд ночной полет, и она спала и не спала, вздрагивая при любом шорохе за стеной и голосе на лестничной площадке — сейчас он войдет, ее мальчик, жених, муж… только не визжи и смотри, как взрослая, ему в глаза, и люби его беззаветно, в кино видела? Ну, вот.
Среди ночи, наконец, в дверь постучали. Таня вскинулась, вскочила на коленки среди постели.
— Ой, кто там?.. Входи, милый.
В окнах еще, кажется, темно. Бедный мальчик, конечно, замерз.
— Извини… не отдохнула? — донесся густой хриплый голос. «Наверное, простудился. Голос сел… какие герои! Надо открыть! Ключ остался с этой стороны».
— Я еще в постели, — успокаиваясь и стараясь улыбаться, в смертном страхе и любопытстве ответила Таня, прошлепала босиком до дверей, отперла и бегом вернулась в тепло одеяла. — Входи, милый.
— Молодец, что приехала, — продолжал охрипший голос. — Посмотришь, наконец, ГЭС. Может, работать останешься… я бы тобой гордился…
«Конечно, о чем ты говоришь! — подумала Таня. — Я не уж такая белоручка!» и высунула смеющуюся голову из-под белой простыни. И обмерла.
В прихожей горел свет. А прямо перед ней стоял высокий, совершенно незнакомый мужчина лет пятидесяти. Таня вскрикнула, натянула на лицо одеяло — открылись ее голые пятки. Таня завизжала, сжалась в комочек и от страха отбросила на пол подушку — ей показалось, что без подушки безопасней…
— Как вы смеете? — пролепетала она. — Э-эй, — слабым голосом позвала Таня. — Помоги-ите… — И собравшись с силами, завизжала. — Лё-ёва!..
— Что такое? — оробел и представительный человек у шубе, от которой несло бензином. — Простите… может быть, я ошибся дверью…
— Да-да! Уходите!..
— Но как же?.. — человек вглядывался в окружающие предметы. — Мои тапочки… гм… мои бумаги, образно говоря… Я еще не выписывался. И до воскресенья уплачено… Я — Григорий Иванович.
— А я… я — жена… Льва Николаевича.
— Кто это?
— Вы не знаете товарища Хрустова? — говорила Таня, осознавая, что происходит что-то ужасное.
Человек странно посмотрел на нее.
— Вы — из Москвы? Актриса? Это — восемнадцатая? — Он отходил к двери, разводя руками. — Может, они думали — не вернусь? А мне сказали — дочь приехала… извините…
Незнакомый человек вышел. И страх охватил Таню. Она начала быстро одеваться. «Что это? Почему?!» Она ничего не понимала.
Таня, кажется, попала в унизительное положение. Где же Лева? Куда он ее привел? А может быть, это дом гостиничного типа? И этот человек вправду просто перепутал двери? Или как-то был тут без Левушки — вот и оставил бумаги да тапочки? Она боялась думать подробнее — только начинала думать, как ей казалось — летит в темную пустоту. Где Лева? Почему он ее оставил?
Открылась дверь — быстро вошла какая-то старая женщина в коротком пальто. Бесцеремонно включила яркую люстру, и Таня со стыдом поняла: «Всё!» Такие безвыходные и двусмысленные ситуации снятся в снах.
— Ты кто?! — заговорила быстрым шепотом старуха. — А ну отседа!
— Вы мне? — прошептала Таня. — Я жена Хрустова. Льва Николаевича.
— Левки-баламута, что ли? — ехидно пропела старуха и хихикнула. — Ети его душу!.. Ох, дурачок-дурачок! Что делает! Что делает, а?! Тут ждут дочку товарища секретаря обкома… это он был сам. Ты как сюды попала, полоумная?! — негромко и страшно закричала багроволицая старуха, топая обутыми в валенки ногами. Вытаращенные ее желтые глаза мигали. — Я — тетя Рая! Ой, господи, уволят меня… Вставай же! Чего сидишь на чужой постели! Заполонили все общежитие женское, как привидения в замке Штирлиц… так мало — полезли в культурные очаги… еще пропадет чего… — бормотала она, мечась по квартире. — Из холодильника пила?
Таня стояла, как каменная, и шевельнуть пальцем не могла.
— Где твое пальтишко? Одевайся! Шнеллер! Ох, сгорела я, балда Прокофьевна! Ой, куда смотрела?!! И Машка тоже — дура. «Дай ключ». Скорей же выметайся, девка!!!
— Вы… вы зачем… на меня кричите?.. — наконец, заплакала безутешными слезами Таня. Левы не было. Она была одна. — Я к Левушке приехала… Его невеста.
Старуха изумленно воззрилась на девушку с коротко остриженными волосами, которая стояла с одним незастегнутым сапожком, закрыв лицо руками. Одета прилично.
— Heвеста?.. — воскликнула старуха. — Вылупился цыпленочек в вороньем гнезде! Тю-тю-тю. — Старуха сурово выпрямилась. — Есть у него и кроме тебя. Машка Узбекова. Давай-давай, живо, некогда мне. В милиции расскажешь!
Таня заплакала навзрыд.
— Тетенька… — бормотала она, путая слова, — я не виновата… не виновата… тетенька… я вчера… прие… приехала…
— Нашла «тетеньку», — проворчала старуха, не зная, как ей быть. — Ты из мраморного поселка? Кажись, там тебя видела? Как тя зовут, горе луковое?
— Та… Таня…
— Точно, — кивнула сухо старуха. — Таня. Там все Тани. Ну, давай-давай-давай… — Она сняла с вешалки ее шубу, с удивлением осмотрела, шарф, шапку — бросила ей. Таня не поймала, начала поднимать… увидела, что сапог не застегнут, повела «молнией» — вскрикнула, защемила кожу. — Левка-то еще ответит за обман коллектива, — продолжала бормотать старуха, собирая белье с постели. — Штрафанут, губодера!.. А тебя, так и быть… отпущу… Ты чего чемоданы-то хватаешь? Обрадовалась! За что хватаесси? Что ли, все твои?
— Да… приданое… — всхлипывала Таня, перетаскивая свой багаж за порог распахнутой двери.
— Ну-ка!.. — Старуха отодвинула Таню, нагнулась — отперла один из чемоданов. В ее руке оказались мужские подтяжки и другие предметы отнюдь не женского туалета. Старуха ехидно затряслась от смеха.
— Ой, дочка, беги, пока не поздно! Злая тетка Рая, да жалко мине тебя! Твои, скажешь?.. Али Хрустова?
Таня заалела до ушей, несчастная, потупилась:
— Это… это… Алеша перепутал… его чемодан…
— Какой теперь Алеша? Уже имя Хрустова забыла?! — Старуха как следователь сурово уставилась на девушку. — Ай-яй-яй! Давай, Танюша, давай, беги… покуда милицию не позвала.
— Борцов… Бойцов… — Таня из-за слез не могла говорить. Она схватила свою сумку и выбежала в коридор, зашмыгала там носом, оборачиваясь на страшную старуху.
Старуха, кажется, поняла, что девушка в самом деле приезжая. Она взяла со стола железнодорожный билет, который хотела на счастье сохранить Таня, посмотрела картонку напросвет. Потом наклонилась над другим чемоданом — извлекла женскую голубую рубашку.
— Моя!.. моя!.. — закричала из коридора в открытую дверь Таня. — Не трогайте! Стираное все!.. — и громко залилась горючими слезами…
Она плохо помнила, как старуха вывела ее на улицу, показала в какую сторону идти, чтобы попасть на вокзал. Поставив чемоданы на предрассветный сине-фиолетовый снег, Таня присела на один из них и застыла в ожидании.
Лева все-таки придет, Лева объяснит, что произошла ужасная ошибка. Может, раньше и был Левушка легкомысленным парнем, с Машей дружил, Таня понимала — чего с тоски не бывает! Тетя Рая судит о Левушке по прошлым временам, а сейчас Левушка вернется и все наладит, и этот дурной сон кончится, и они пойдут в какую-то другую квартиру, где тепло, уютно, никого больше нет…
Она ждала на морозе, и уже совсем не мерзла. Или закоченела напрочь. Обдав сухим снегом, мимо прошел огромный БЕЛАЗ. Каждое колесо было выше Тани. Ее обволокло жарким и горьким воздухом, и она закашлялась.
Какая-то собака с пышной белой шерстью и хвостом, свернутым в кольцо, несколько раз обежала незнакомую девушку и боязливо, время от времени останавливаясь, приблизилась. Таня вспомнила — у нее есть вчерашняя булочка. Она почувствовала, что и сама голодна, достала булочку и оторвала половину собаке. Белая собака осторожно приняла хлеб из ее пальцев, у нее были блестящие грустные глаза. Так они и завтракали — поглядывая друг на друга.
Потом Таня начала смотреть, как светает. Как между крутыми сопками тьма опадает в реку, как в домах гасят огни, и люди выходят на улицу, идут по синему снегу, пока неразличимые, словно фигуры из черной бумаги. Их ждут автобусы с заведенными двигателями, ждет котлован…
