– К тому же я перед тобой в долгу.
– О каком долге ты говоришь?
– Ты сам прекрасно знаешь. Ты спас мне жизнь, подставившись под нож тем вечером. Тебе хватило мужества.
– Но я, скорее, защищал свою жизнь, чем твою.
– Антонио, я все отлично видел. Моя рука застряла в рукаве куртки, пока тот засранец целился мне в грудь, а ты отвел нож ладонью. Я запомню это до конца жизни, особенно выражение боли на твоем лице, пока ты отстранял лезвие голыми руками. Этот эпизод навсегда врезался мне в память. Его уже не стереть, Антонио.
– Не беспокойся, – ответил я, – если бы я понял, что удар направлен против тебя, черта с два я полез бы тебя защищать. Я же не дурак!
Йорге сменил тему:
– Я прочел все документы Интерпола, касающиеся тебя. Господи Боже, что ты затеял на Сицилии?
“Это еще только начало”, – подумал я.
– Антонио, меня пугает мысль о том, что тебя могут убить, как твоих родственников. Послушай-ка, доверься государственным властям. Это наилучший выход. Попроси защиты у соответствующих органов.
– Перестань, Йорге, – прервал я его. – Италия не Германия, ты прекрасно знаешь. Я благодарен за то, что ты сделал для меня, и никогда этого не забуду. Перед смертью я обязан свести счеты с теми, кто уничтожил мою семью и хочет убить меня. Пойми, я так просто не сдамся…
– Да неужели вы и вправду такие упрямцы, со всеми вашими традициями и “ценностями”? Неужели не понимаете, что разрушаете жизнь себе и родным? Вам никогда не приходило в голову, что все эти традиции и есть главная причина кровопролития?
– Это ты ничего не понимаешь, Йорге.
– Нет! Ты! – закричал мне Йорге.
Я растерялся. Я не мог объяснить другу все, что хотел, на немецком языке. И предпочел промолчать.
Йорге продолжал кричать. Казалось, он сошел с ума. Он не мог взять себя в руки. Тогда разозлился и я:
– Ты думаешь, что знаешь лучше меня, что мне нужно?
Йорге не ответил. Он встал, обошел свой огромный письменный стол и снова уселся в кресло.
– Нет, Антонио, я не знаю лучше тебя. Если бы я сомневался в твоей правоте, я спокойно дал бы тебя арестовать. Я лишь боюсь допустить серьезную ошибку, не остановив тебя вовремя. Если с тобой случится беда, я не прощу себе этого.
– Нет, друг, – сказал я, прослезившись, – ты и так сделал уже больше, чем можно было сделать. Арест не спас бы мне жизнь, со мной разделались бы и в тюрьме. Поэтому не волнуйся: что бы ни произошло в будущем, знай, что сейчас ты спас меня. – Я помолчал. А потом добавил: – Знаешь, ты поступил верно. Жаль только, что я доставил тебе уйму хлопот и заставил идти против закона. Я не хотел этого.
Но Йорге не унимался:
– Неужто мне не удастся отговорить тебя ехать на Сицилию?
– Не удастся.
– Слушай, а поезжай-ка на несколько месяцев в Бразилию. Будет время для раздумий.
Я встал со стула и, отбросив всякую сентиментальность, перешел к разговору о более практичных вещах:
– Мне нужно поговорить кое с кем из друзей. Можешь устроить так, чтобы меня не засекли? Никто, кроме тебя и твоего отдела, не знает, что я в Гамбурге.
Йорге позвонил кому-то по телефону и поговорил на странном немецком диалекте, которого я не понял, а потом сказал мне:
– Сегодня пятница. Даю тебе три дня, до понедельника ты должен покинуть территорию Германии: в понедельник утром мы предоставим всю информацию о тебе следователям из отдела по борьбе с терроризмом. Согласен?
– Согласен, – ответил я.
Я дал ему номер телефона Фофо и попросил пригласить моего друга в какой-нибудь из ресторанов в Киле. Потом я подошел к Йорге и обнял его. Некоторое время мы стояли так и молчали. Затем Йорге повернулся к столу, выдвинул ящик и достал оттуда крошечный мешочек, перетянутый шнурком.
– Вот, возьми. В долг.
Я открыл мешочек и увидел три бриллианта. Я удивленно посмотрел на Йорге.
– Напрасно ты это, – сказал я, хотя и был очень доволен. Оценив караты и чистоту цвета, я сообразил, что камешки стоят не меньше ста тысяч марок. Кругленькая сумма. – Не знаю, смогу ли вернуть долг.
– Пообещай мне не умирать.
Я не ответил. Я попрощался с ним взглядом, развернулся и направился к выходу, но прежде, чем открыть дверь, попросил его уделять больше времени своей прекрасной семье, не нарушать закон и, главное, завязать с кокаином.
– А я никогда его не принимал, – ответил он мне.
Я посмотрел на Йорге исподлобья, упрекнув за наглую ложь.
– А ты уверен, Антонио, что тот порошок, который я вдыхал у всех на виду, был кокаином?
“Вот сукин сын!” – подумал я.
С тех пор я начал осознавать, до чего зыбка грань между миром закона и преступным миром.
Благодаря Йорге я понял, что не следует недооценивать секретные службы. Никогда.
Тогда у меня не нашлось подходящего ответа, но сегодня, если бы мне удалось поговорить с Йорге – увидеться с моим другом в любом уголке земли, за исключением того места, где я нахожусь сейчас, и – я сказал бы ему те слова, которым меня научил мой учитель философии, исключительный человек. Я сказал бы Йорге: “Чувства идут вразрез с этикой”.
Фофо ворвался в бар и принялся беспокойно искать меня глазами. Не увидев меня, он уселся за стол и стал ждать. На его лице отображалась тревога. Он смотрел прямо на меня, но не узнавал. Я рассмеялся, Фофо так и просиял. Он чуть не бросился обнимать меня.
Итак, мой грим безупречен.
“Если меня не узнал даже Фофо, вряд ли остальные меня раскусят”, – подумал я.
Фофо сдержался и не стал меня целовать. Мы много раз обсуждали наш глупый обычай целоваться при всем честном народе. Он вполне соответствовал шаблонному представлению о нас среди немцев, почерпнутому из фильмов о сицилийской мафии. Именно поэтому я не хотел становиться живой иллюстрацией всех этих стереотипов. Северяне, в отличие от нас, южан, при встрече обменивались строгим рукопожатием.
Я рассказал Фофо все, что счел нужным рассказать, опустив детали, знать которые ему не следовало: я заботился о Йорге и о самом Фофо. Впрочем, Фофо жил в безопасности, поскольку промышлял только азартными играми, держался подальше от наркотиков и не совал нос в преступный мир.
Наш разговор был достаточно короток. Мы понимали, что пришло время расставаться. Конечно, в душе я надеялся вернуться к Фофо, когда закончится моя война. Но разум подсказывал, что лучше не питать напрасных надежд. Я закончу в могиле или в тюрьме. И главное, я вовсе не надеялся выиграть войну. Я часто повторял себе, что невозможно нанести поражение такой сильной организации, как мафия, история которой насчитывает века. К тому же я сам толком не понимал своих конечных целей.
Сколько раз я задавался вопросом, что стану делать, если отомстить все-таки удастся. Вопрос оставался без ответа.
“Я буду рад, если расквитаюсь по крайней мере с Джуфой и Неторе. Тогда можно и помереть спокойно”, – думал я.
– Когда мы с тобой впервые встретились в Милане, ты был растерянным желторотым мальчишкой. Помнишь? – спросил Фофо.
– Еще бы я не помнил!
– Ты был напуган суетой большого города. Полон сомнений… Сегодня ты кажешься таким хладнокровным, расчетливым, решительным… в чужих глазах. Но для меня ты по-прежнему желторотый мальчик, может быть, даже более напуганный, чем тогда. В то время я понимал, что могу пригодиться тебе, а сегодня знаю: мне нечего предложить. Ты верно сказал, что должен обломать рога этим козлам. На прошлой неделе прибыли “дружки” с Сицилии. Они искали тебя. Расспрашивали меня, наглые твари…
Я насторожился. Но Фофо успокоил меня: ему удалось убедить их, что я покинул Гамбург.
– Я клеветал на тебя, что ты якобы напуган и в бегах…
– Ты правильно сделал, Фофо. Обещаю, что больше ни один наглец не придет допрашивать тебя. В противном случае им придется умолять тебя, чтобы я их помиловал…
– Меня не интересуют эти глупости, Антонио. Ты должен выжить любой ценой. Подумай о будущем, ведь ты еще мальчишка. Эти ублюдки не остановятся ни перед чем. Только вообрази: прежде чем убраться, они попросили у меня в долг семьдесят тысяч марок.
– И как ты выкрутился?
– Решил потянуть время, пообещав летом приехать на Сицилию и привезти им деньги.
– Послушай, Фофо, я могу дать тебе эти деньги.
– Ну вот еще! Ты сдурел? Черта с два я им привезу эти деньги, я кое-что сберег для тебя…
– Нет, я не нуждаюсь, – сказал я твердо.
Ясно, что мои враги хотели вытянуть деньги у Фофо и частично перекрыть мой возможный источник дохода. Они не понимали, что я черпаю деньги из других источников. Я припас двести миллионов лир, не говоря об оружии.
Я хотел убивать. Я был ослеплен ненавистью.
Прежде чем расстаться, мы с Фофо договорились о паролях и условных знаках. Я оставил ему один из бриллиантов Йорге, поручив продать его и передать вырученную сумму на хранение нашему общему другу.
– И еще, прошу тебя, держись подальше от Казамарины. Если тебя увидят рядом с моим домом, ты в опасности. Понял? – добавил я.
