– Я покажу вам мой дом, – тихо сказал он. – Покажу все, что в нем есть. Такое, чего нет нигде больше.
– Он у вас как музей? – спросила Ольга полушепотом.
– Ага, – засмеялся Никита. – Я в нем смотритель.
– Как бабушки, которые сидят в музеях? – Ее голос звучал увереннее. – Когда я вхожу в пустой зал, не знаю, здороваться с ними или нет.
– Вы не знаете, как их воспринимать? Как выставочный экземпляр или как живого человека?
– Наверное, – кивнула она.
– Как же вы поступаете? – Ему стало любопытно. Он узнал себя.
– Здороваюсь, если на меня смотрят.
– На вас наверняка смотрят. – Никита поднял руку, убрал с ее щеки светлую прядь, она упала на плечо.
Ольга рассмеялась, но сделала вид, что не обратила внимания на его хозяйский жест.
– Смотрят потому, что все остальное они уже видели, – сказала она.
Никита хотел признаться, что тоже смотрел бы на нее, что готов смотреть всю жизнь. Но это прозвучало бы совсем глупо. Как его детский крик, который он запомнил навсегда: «Мама, не уходи! Останься со мной!» А она все равно уходила...
– Давайте займемся делом, – сказала Ольга. – Я привезла фотографию. Времени очень мало.
– Да вы командир, – усмехнулся Никита. – Можно подумать, вы сами принадлежите к этим атабаскам. Но ваши краски – лицо, волосы, веснушки, наконец. – Никита покачал головой. – Ох, простите, видимо, ваш... близкий человек принадлежит к этому роду.
– Да, – сказала она. – Принадлежит. Я не хочу, чтобы его и его людей лишили земли.
– Но я обещал показать вам кое-что. – Никита подвел Ольгу к шкафу. – Смотрите, это пермские боги. – Опасаясь услышать неловкий вопрос, который задают неспециалисты, Никита поспешил объяснить: – Видите, уважаемый коллега... – Она быстро подняла голову и посмотрела на него – смеется? – Вы историк, я помню. Эти скуластые идолы – пример взаимопроникновения культур – западноевропейской и отечественной. В них соединились языческие традиции: финно-угорские и славянские.
– Идолов нашел ваш отец? – спросила Ольга, рассматривая фигурки.
– Сначала – дед, потом – отец. Дед был первый, кто вынес их из уральской тайги.
– Может быть, они служили чем-то вроде тотемов для местных людей? – спросила Ольга, старательно возвращая Никиту к главной цели, как она уверяла себя, своего появления здесь.
– В общем, да, – согласился Никита.
– Отнять тотем – навлечь беду, – пробормотала Ольга. – Так говорят в Арктике.
– Так говорят? – повторил он.
Но разве он сам не знал? Если разобраться, беда в их роду уже случилась. Он сам ее результат, он пытается выбраться из нее. Но... ему пришла в голову неожиданная мысль: не послана ли ему эта женщина для того, чтобы положить конец бедам рода Дроздовых? Она ищет тотем, чтобы отдать его тем, кому он всегда принадлежал. Как только это случится, у атабасков не будет проблем. Он поможет найти тотем – значит, ему это зачтется?
– Теперь сядем и посмотрим на снежного барана, – настаивала Ольга.
– Пойдемте в кабинет, – предложил Никита. – Сюда, за стол...
Ольга вынула из сумки отпечаток в файловой папке. Осторожно вынула его из прозрачной пленки.
– Вот он, смотрите.
– Очень бледный, – с сожалением заметил Никита.
– Сделан со старой фотографии, – объяснила она.
– Понимаю. Кое-что можно прочитать. Это карта, о которой вы говорили? – спросил он, указывая на тонкие линии, прочертившие бок барана.
– Да. Карта земли атабасков.
– Сравним с географической. – Никита встал, подошел к шкафу и вынул атлас. – Та-ак... – бормотал он, пытаясь понять что-то, что вертелось в уме.
– Вот, – указала Ольга. – Путоранское плато, их земля здесь. – Она водила указательным пальцем по карте, Никита смотрел на ее розовый ноготь. Ему нравились такие ногти у женщин – аккуратные, без кроваво-красного лака.
– Вам не кажется, что в фигурке есть какое-то несоответствие... – пробормотал Никита.
– Чего с чем? – Ольга быстро повернулась к отпечатку.
– Мне кажется, карта на боку барана должна читаться слева направо, от головы к хвосту. Но здесь – наоборот. Она нанесена на другой бок фигурки, что было... неудобно для мастера.
Ольга молчала, стараясь увидеть то, что заметил Никита.
– Погодите... – бормотала она, он чувствовал, что она не понимает.
– Можно подумать, – продолжал он, – этого барана сделал левша.
– Левша! – Ольга схватила Никиту за руку. – Прекрасно! Значит, мы легко отличим оригинал, не польстимся на копию, если она нам даже попадется!
– Почему вы так решили? – теперь не понимал Никита, о чем она.
– Тот, кто ищет тотем, леворук. Его предки, которые вырезали из кости мамонта этого барана, тоже. Леворукость передается из поколения в поколение. Поэтому тотем, который мы найдем с помощью этой фотографии, никто не сможет объявить подделкой.
– Вот как. – Никита взглянул на Ольгу. – Мужчина, который ищет барана, леворук?
– Да, тот, кто ищет тотем, – левша. Только это женщина, – сказала Ольга.
Она почувствовала в его вопросе особенный смысл и следила за лицом Никиты, стараясь угадать, понравился ли ему ее ответ.
Она улыбнулась, она догадалась...
Никита почувствовал, как дыхание успокоилось – «женщина». Значит, Ольга старается ради женщины. Завтра же он поедет к Мазаеву, покажет ему фотографию. Он снова попытался вспомнить фигурку барана, которой так радовался Мазаев. Но перед глазами возникало расплывшееся темное пятно. Видимо, подумал он насмешливо, коньяка в стакане было не так уж мало.
– Я все понял, – сказал он. – Завтра я кое-что выясню.
– Спасибо, – сказала Ольга. Потом неожиданно встала, наклонилась и поцеловала его в щеку.
Никита не мог подняться со стула. Как будто это был не поцелуй, а удар по голове. Ольга подхватила куртку и выскользнула за дверь.
Мазаев открыл дверь сразу, Никита усвоил его манеру: повесив трубку домофона, Владилен Павлович припадал к дверному глазку. Никита выходил из лифта, а Мазаев уже выглядывал из двери своей квартиры.
– Входите, Никита. – Хозяин махал рукой, подзывая, а сам отступал внутрь, протягивая руку.
– Здравствуйте. – Никита пожал руку, сбросил куртку, повесил на рога. Он повернулся в открытой двери гостиной, шагнул и замер на пороге. Ковер сверкал нестерпимым блеском. Он зажмурился.
– Только не падайте, не надо. Не дай Бог, приземлитесь на мои сокровища, – тараторил Мазаев. – По стеночке, по стеночке, прямиком к дивану.
Владилен Павлович был в синем тренировочном костюме и клетчатых тапочках.
Никита подчинился, но на диван не сел.
– Опускайте ваше седалище, – ухмыльнулся Владилен Павлович. – Никаких коварных неожиданностей под пледом на сей раз. Клянусь.
Никита сел не без опаски. Глаза забегали по ковру.
– Послушайте. – Он потряс головой, словно освобождаясь от наваждения. – Это же елочные игрушки! – Он поднял глаза на Мазаева, в них, как и в голосе, сквозило недоумение. – Игрушки! – повторил он.
– Разумеется, – хихикнул Мазаев, – но разве я сказал, что вам показывают россыпи рубинов и алмазов? Игрушки – страсть моего детства. Не утоленная до сих пор. Пытаюсь сделать себе приятное.
Никита всматривался в траченое лицо Мазаева, пытаясь увидеть на нем отсвет детства. Самое удивительное – он был, этот отсвет. В улыбке, такой счастливой, какой до сих пор Никита не видел у Мазаева. Казалось, улыбаются не только губы, но даже толстый нос, обвислые щеки, каждая морщинка возле глаз, на переносице, даже на лбу. Улыбались уши, отогнанные назад пухлыми щеками.
– Всю эту компанию вы развесите на одну несчастную елку? – не унимался Никита.
– А вот тут, должен заметить, есть одна толстая тонкость. – Мазаев засмеялся своему каламбуру. Потом шумно вздохнул. – Чем больше у тебя игрушек, тем меньше их на твоей елке. – Никита ждал объяснения. – Да жалко, вот и весь сказ.
Никита пожал плечами. В его детстве было множество елок с игрушками, похожими на эти и непохожими. Он относился к ним равнодушно; единственное, что он помнил, – Деда Мороза с лицом отца. Эту куклу из папье-маше сделали на заказ друзья Дроздова-старшего. Она и сейчас в шкафу, среди самых ценно-бесценных вещей.
– Откуда они... – начал Никита.
Его пальцы покружили над ковром. Ему в глаза смотрели молочница с теленком на руках, повариха в белом колпаке с кружевами. Перехватив его взгляд, Владилен Павлович объяснил:
– Шестидесятые годы, самое начало.
Никита оглядел милые домики в снегу, самолетики из картона, золотые и серебряные звезды и звездочки. Было видно – Мазаев прошелся по ним щеткой и тряпочкой, игрушки сияли и переливались. Как праздник, который придет, хотя и очень не скоро.
– Откуда они? – не мог успокоиться Никита.
– С помойки жизни, я думаю, – фыркнул Мазаев. – Но не я их оттуда вынимал, – торопливо добавил он. – Купил. Скупил все, которые обнаружил на знакомом вам блошином рынке.
