Ознакомительная версия.
– Я сегодня хоронил близкого человека, Лёня, – стараясь не сердиться и понимая то, что только что было сказано, как можно спокойнее сказал Миша.
– Знаю я, Миша, знаю! – почти отчаянно сказал Лёня. – Можно подумать, я никого не хоронил. Ты прости меня, но мне просто по-человечески обидно! И даже если ты завтра эту проблему решишь, мне всё равно будет обидно. Я сегодня опять целый день убил на этот Петрозаводск. И всё напрасно. Тебе надо подключаться.
– Понял, Лёня! Так и сделаю завтра. Успокойся. А то я сейчас рассержусь и сделаю всё назло наоборот. Ты же меня знаешь.
– Знаю! Но ты сам сейчас мне позвонил, а не я тебе.
– Вот именно, Лёня, – Миша улыбнулся, – давай завтра с утра этим вопросом займёмся. И вот увидишь, никуда от нас этот Петрозаводск не уйдёт.
– Посмотрим, – грустно, но примирительно ответил Лёня.
– Посмотрим. Пока, – ответил Миша.
– До завтра, – услышал он в ответ, и разговор закончился.
Миша помнил, что Лёня совсем недавно, меньше года назад, почти подряд, схоронил отца, а потом очень скоро и мать. Но держался он молодцом, и на его работе это горе практически не отразилось. Миша не хотел с Лёней спорить. К тому же тема Петрозаводска его в тот момент не очень сильно волновала. Его вообще ничто сильно не волновало в тот момент. Он просто не знал, чем себя занять в тот вечер, и страшился не уснуть и пережить бессонную ночь. А Миша не любил бессонные ночи.
Потом Миша позвонил Стёпе. Стёпу он разбудил. Стёпа сказал Мише, что долго ждал от него звонка, волновался, но рад, что всё прошло хорошо. Они поболтали немного и договорились встретиться завтра вечером, где-то посидеть, поужинать, выпить-поговорить, а дальше решить, что делать. Стёпа сказал, что Сергей тоже, наверное, сможет.
– Да, Сёпа, – согласился Миша, – это было бы здорово, если вы с Серёгой сможете! Я бы этого хотел. А то последние дни что-то совсем тяжёлые были. Но только, Сёпа, компания должна быть сугубо мужская, ладно?
– Понял! – ответил Стёпа. – Желание больного – закон.
– И Серёге, если сможешь, скажи. Пусть будет один. Хотя бы немного посидим, поговорим. Я прям чувствую, что мне это надо. Ага?
– Договорились.
Больше Миша никому, кроме Сони, звонить не хотел. Но прежде чем её набрать, Миша тихонечко прошёл в гостиную. Там было темно и тихо. Дверь в детскую комнату осталась приоткрыта. Из детской выбивался уютный, тусклый и какой-то кремовый свет. Слышно было, как Аня читает вслух: «А храбрый ёжик фыркнул и побежал прямо навстречу…»
Миша постоял, послушал. Он знал, что старшая Катя тоже там, за дверью, занимается своими более взрослыми делами. Рисует что-нибудь или читает. Миша постоял, послушал, посмотрел на нежный свет из-за двери детской комнаты, вернулся на кухню, прикрыл дверь и набрал Сонин номер.
– Привет! Ты можешь говорить? – приглушённо, но не шёпотом сказал Миша в телефон, когда Соня ответила.
– Привет, Мишенька! – сказала Соня своим отчётливым и всегда каким-то конкретным голосом. – Что с тобой стряслось?
– Со мной? Ничего не стряслось, – ответил Миша. – А почему тебе показалось, что со мной что-то обязательно случилось?
– Да уж показалось, дорогой! Стал бы ты интересоваться тем, что мне там приснилось, а главное, когда приснилось, если бы ничего не стряслось.
– Ну так и что же приснилось?
– Да, ерунда, Миша! Теперь и говорить об этом смешно. Ну что мы с тобой, школьные подружки, что ли, чтобы сны обсуждать? Да и, по-моему, нет ничего скучнее, чем выслушивать, что там кому-то приснилось.
– Сонечка! Милая! Я не припомню, чтобы мы с тобой хоть раз болтали про сны и прочую ерунду. Но ты сама мне сказала, что я тебе снился. И снился как раз в ту самую ночь, когда действительно случилась беда.
– Но беда же случилась не с тобой…
– Соня! Как же с тобой трудно! Ты что, не можешь просто рассказать и всё, – Миша чуть было не заговорил громко, но сдержался, правда, при этом отчаянно жестикулировал.
– Ну правда, чепуха приснилась! – чуть растягивая слова, сказала Соня. – Мне просто сны конкретные вообще редко снятся. Обычно снится какая-то… Но чтоб конкретные и реалистичные сны… Это редко. Да ещё чтобы такой длинный сон, такой утомительный, и к тому же я запомнила всё, что снилось. Вот я и заволновалась. Очень ты меня во сне напугал и утомил, Миша, – пошутила Соня, но Миша пропустил эту шутку мимо ушей. Он молчал и ждал. – Так вот, – продолжила Соня, – ты мне приснился очень реально. Я не понимаю, в каком это было помещении, но всё вокруг… Ну, в том помещении, которое мне снилось, было белое-белое. Мебели никакой. Белый пол, стены, занавески, всё белое, и белый свет из окон. Помещение большое.
А ты там был такой грязный-грязный. Весь! С головы до ног в грязи. Ты был в пальто, брюках… Всё грязное, мокрое. Грязь с тебя течёт ручьями на белый пол. А ты идёшь ко мне… А мне от тебя убегать как-то неудобно. Ты берёшь меня за руку, а я одета чисто-чисто, во что-то светлое. Мне так противно… А ты грязный хочешь меня обнять… И говоришь всё время: «Подожди, подожди», и что-то ещё бормочешь, как пьяный, и снова: «Подожди, подожди!» И так это было утомительно, противно и реально, что я проснулась… Вот и запомнила этот сон. Видишь? Ерунда! А я даже спрашивала одну приятельницу, она сказала, что сон не плохой, а может быть, даже хороший. Мол, грязь во сне – это не страшно, а наоборот.
– Да-а-а! Неприятно… – сказал Миша медленно и задумчиво, – знаешь, даже извиниться захотелось за такое своё поведение. Прости, не ведал, что творил.
– Так что случилось-то? – снова своим конкретным голосом спросила Соня. – Что за беда?
– Знакомая умерла той ночью. Очень близкая знакомая. Практически родной человек. А я ничего не почувствовал тогда, и мне ничего не приснилось. Спал спокойно, а она умерла.
– Ты её любил? – быстро спросила Соня.
– Да… Но не в том смысле! Ей сорок девять лет… было. Так что…
– Это значения не имеет, сколько лет…
– Говорю же, не в том смысле, – жёстко оборвал Соню Миша. – Она была мне ближайшим старшим другом, мудрым помощником, учителем, наконец… Воспитателем, если хочешь… Но прежде всего другом.
– А что случилось? Болела?
– Да нет.
– Убили, автокатастрофа?… Сама?…
– Что значит «сама»? – быстро спросил Миша.
– Ну, самоубийство?
– Почему?…
– Угадала, да?
Миша думал несколько секунд.
– Да, угадала, – тихо сказал он, – она сама это сделала.
– Какой ужас! Прости Миша! Я не хотела…
– А как ты догадалась? – перебил её он.
– Никак. Просто, когда мне говорят, что кто-то молодой умер не от болезни, у меня первое предположение – либо автокатастрофа, либо самоубийство.
– Почему так?
– Да потому, что есть опыт и того и другого. Но ты лучше не спрашивай…
Но Миша, конечно же, тут же стал расспрашивать, сказал, что тоже бывал в авариях и вообще. Но Соня сказала совершенно спокойным голосом, что она побывала в аварии, в которой выжила только она одна. Авария произошла на трассе далеко от города, и она в полном сознании провела много времени одна, зажатая в машине вместе с мёртвыми близкими людьми.
– А за год до этого я себе вены резала. Поэтому и ношу длинный рукав или широкие браслеты надеваю. Такие вот у меня были приключения… Миша, Миша! Ты меня ещё слушаешь? Ты не думай, это давно было. Не бойся, я теперь нормальный и уравновешенный человек.
Миша был так изумлён услышанным, что не знал, что сказать.
– А твоя знакомая одна жила? Дети-то были? Или разъехались уже?… Или не было детей?
– А это что-то объясняет, Сонечка? Не было у неё детей. Одна жила. Это что-то объясняет? – Миша говорил и чувствовал сильнейшее желание услышать от Сони что-то простое, категоричное и ясное. – Но её, знаешь, все любили, у неё была куча друзей. В ней многие нуждались…
– Да ничего это не объясняет! – задумчиво сказала Соня. – Ты думаешь, я больше твоего в этом понимаю. Резать вены в девятнадцать от обиды, неразделённой любви и под сильной химической дурью в голове – это совсем не то же самое, что почти в пятьдесят надеть петлю на шею.
– А как ты узнала, что она повесилась?… – вздрогнув, спросил Миша.
– А разве ты не говорил? – искренне удивилась Соня.
– Не-ет… Кажется, нет…
Они ещё поговорили минут пять, и разговор иссяк.
– Нет, Миша, ты не думай про этот сон. Полная ерунда. Не бери в голову, – сказала Соня, явно готовясь проститься.
– Спасибо тебе, Сонечка, сказал Миша.
– Да за что же? Бог с тобой! – она хохотнула. – Ну вот, теперь ты знаешь, если надо сон разгадать, погадать, приворожить кого-нибудь, это, значит, ко мне.
– Надо бы увидеться, – сказал на это Миша.
– Да я-то всегда рада, только у нас кто-то всегда занят.
– Теперь, мне кажется, я стал посвободнее, – Миша усмехнулся сам себе и тому, что сказал, – во всяком случае, мне так кажется. Давай созвонимся на днях. Грустно мне, Соня. Очень грустно и тревожно…
Ознакомительная версия.
