Ознакомительная версия.
Через несколько минут Миша стоял на балконе всё в том же своём стареньком, но любимом халате, курил, мёрз, точно так же, как полтора часа назад. Но он ясно понимал, что за эти полтора часа произошло больше, чем обычно происходит между двумя сигаретами.
Миша смотрел на Москву, на горящий огнями видимый ему кусочек проспекта. Этот кусочек горел огнями и гудел.
– Ну что, родная, – выдыхая дым и пар, тихо, но отчётливо сказал Миша Москве, – ещё одного человека доконала?! Доконала и гудишь? Ну гуди, гуди… Что ты ещё можешь?…
***
Мишу часто удивляло то обстоятельство, что он, оторвавшийся от Архангельска, стал ощущать свой родной город как крошечный, тупиковый и непонятно как и чем живущий, хотя именно там, ему казалось, было сосредоточено то, что Мише было дорого, и то, что он старался любить. Именно там жили родители, брат, все другие ближайшие родственники, там остались друзья детства и юности, там было много дорогих и неслучайных мест. Со многими, очень многими улицами, домами, дворами было что-то связано.
А Москва? Миша ощущал и знал себя человеком, который в Москве живёт и понимает этот город. Но, в сущности, он в столице знал меньше людей, чем у себя там, в Архангельске. Город Архангельск Миша знал очень хорошо. Весь Архангельск был исхожен, излазан, изъезжен и изучен. А в Москве Миша неплохо знал центр, основные магистрали, свой околоток и несколько привычных маршрутов. В машине всегда лежала карта Москвы, и она часто была востребована и необходима.
Людей Миша в Москве знал довольно много, а вот общения стало существенно меньше. На общение в Москве нужно было много сил. Силы Миша в себе ощущал, но тратить их на общение в Москве не хотел. Рабочие контакты Миша общением не считал.
Хорошо ли ему было в Москве?… Даже в ту бессонную ночь он всё равно сказал бы – «хорошо!». Хотя в то же самое время он не понимал, чего же хорошего.
Интересно ли ему было в Москве? Да Миша и не видел эту Москву, и не за Москвой он ехал в Москву. Что он здесь видел? Чего хорошего он получал от Москвы как от города? Он, как только обосновался в столице, сразу стал её ругать, ворчать и сердиться на всё то, на что сердятся и ворчат все столичные жители и не только. На пробки, на жару летом, на холод и серость зимой, на усталость, на нехватку времени, на цены, на то, что никто не держит слова и все всё плохо делают, на всё, чего в Москве много, и даже на то, чего в Москве мало.
Почему именно в Москве Миша с особой гордостью подчёркивал, что он с Севера, что он из Архангельска, что он не местного замеса?
Каких только вопросов и ответов не промелькнуло, не проскочило в Мишиной бессонной ночи?! Сколько раз он вышел на балкон покурить? Он не считал.
Он некоторое время полежал на диване, на котором ему всегда было удобно смотреть телевизор, но в бессонную ночь на нём было совершенно неудобно. Он ходил из гостиной на кухню и обратно. Пару раз ставил греть чайник и оба раза забывал чаю выпить.
Мише открылась тогда удивительная и смешная вещь. Он обрадовался этой простой мысли и совершенно очевидному соображению… Чем отличается Москва от всех других городов страны и мира? Во всех других городах приезжих людей город, куда они приезжают, интересует как город. Кого-то в большей степени, кого-то в меньшей степени. Но люди едут в города, как в конкретные города. Он знал людей и слышал от них, зачем и почему они уехали в Париж, и именно в Париж. А кто-то рвался в Лондон. Кто-то взахлёб рассказывал о том, как понял, что такое настоящая размеренная жизнь, именно в Берлине. Сколько Миша читал прекрасных высказываний о Нью-Йорке. А кому-то сильно нравился какой-то конкретный маленький городок, конкретно на юге Италии. Миша знал людей, которые даже переехали в Санкт-Петербург!
И все эти люди говорили, что им так нравится в Париже гулять и пить кофе, именно где-нибудь в районе Трокаде-ро. Другие мечтали гулять не по Гайд-парку, а именно по Риджен-парку, и поэтому поселились на севере Лондона. Кто-то рвался в атмосферу Манхэттена. А кто-то очень любит ездить на выходные в Царское Село, а Дворцовая набережная даёт ему силы жить. Миша слышал это от многих, у многих писателей читал, да и сам ездил в европейские города за тем же.
Но он не слышал ни разу ни от кого и не знал ни одного человека и даже про таких не слыхивал… которые могли бы сказать: «Я приехал в Москву, чтобы иметь возможность прогуляться по Остоженке, чтобы бродить по Тверской, посещать Третьяковскую галерею, Большой и Малый театры и иногда выводить детей в парк имени Горького.
Никого из тех людей, которые заполняют отправляющиеся на Москву поезда или вылетающие в столицу самолёты, Москва как город не интересовала. «Все ехали и едут сюда за жизнью, – думал Миша, стоя у балконной двери, но на балкон не шёл. Сигареты он держал в руке. – Все хотят здесь жить и не так, как жили до этого. А как? Как тут жить-то?! – он продолжал стоять у двери на балкон. – Нет, пока курить не пойду. Нужно сделать паузу, а-то из ушей сейчас дым пойдёт», – решил он, да так и остался стоять у двери на балкон.
«А в Архангельске что?» – думал Миша и понимал, что от нехватки сна и какой-то липкой тягучести времени, которое в бессонную ночь – как капля смолы на сосновом стволе в тёплый день. И вроде капля и прозрачная, и чистая, но всё не капает, не падает. Миша чувствовал себя жуком, увязшим в этой бессонной ночи, как в капле смолы. Время той ночью было прозрачно, пронзительно и неподвижно. И из-за этой неподвижности мысли плелись и путались, как у пьяного. Но только Миша был не пьян, и мысли чувствительно задевали и при этом складывались во что-то, Мише неведомое, в какую-то пугающую конструкцию.
И Миша понял, что очень не хочет глубоких больших открытий и решений этой ночью. Он понял, что хочет утром поехать на работу, снова целиком погрузиться в дела, снова увидеть в этих делах безусловный смысл, а вечером встретиться с приятелями и выпить с ними. И в ту же секунду он понимал, что не может не углубляться этой ночью в свои мысли и переживания и, скорее всего, просто так, как обычно, на работу ему поехать утром не удастся. «Надо бы не углубляться», – говорил себе Миша.
– «Да! Так всё-таки, что же в Архангельске? – сам себе сказал он, вспомнив более простую, на его взгляд, тему… – Ты с мысли не сбивайся», – мысленно, стараясь перейти на шутливый тон, приказал себе Миша.
***
Но вспомнил Миша не Архангельск, а вспомнил Миша по законам бессонной ночи Норильск… «Вот где ужас-то», – подумал он.
Миша был там прошлой зимой. Прилетел на два дня, провёл переговоры. В процессе переговоров он понял, что столкнётся с большими трудностями, к которым не был готов. Он почти сразу решил, что в Норильске делать ничего не будет. Объёмы работ были небольшие, а специфика была очень серьёзная. Слетал впустую. Да на обратном пути застрял в Норильске на двое с лишним суток из-за нелётной погоды.
Он всегда считал себя северянином и гордился этим. Архангельск, Северная Двина, истории про мужественных и смелых людей Севера – поморах – это были предметы его гордости. Но в Норильске он понял, что про Север он ничего не знает и настоящего Севера не нюхал.
Когда Миша был в Норильске, температура ни разу не поднялась выше -50°С. По улицам, разумеется, он не гулял. В машине и в помещениях было тепло, но сам факт лютого холода, сам вид улиц, почти без людей и совсем без деревьев, само знание того, как далеко он от дома, ощущение просторов и мёртвой, тёмной и безжизненной тишины, которая лежала между ним и сверкающей всеми своими безумными мощными мышцами Москвой, наполняли сердце грустью и желанием немедленно вернуться в столицу.
В общем, тогда он слетал бесполезно, знакомых или приятелей не приобрёл, потому что решил, что дел никаких в Норильске вести не будет. Вечером второго дня он поужинал в гостинице в ресторане. Ел сильно зажаренную оленину с клюквенным соусом. Блюдо называлось незамысловато – «Северный олень».
– Так вот ты какой, северный олень, – сам себе сказал Миша, с усилием разрезая кусок мяса.
Он уже принял две рюмочки водки, собирался доесть, под последний кусочек выпить ещё одну и пойти спать. В гостиничном ресторане все столы были заняты, только Миша сидел в одиночестве. За другими столами ели шумно и компаниями. Были даже дамы в платьях с открытыми плечами. Равнодушно пел весёлые песни ресторанный певец, читая слова песен по бумажке. За одним столом сидела группа итальянцев, их было пять человек, и очень худая переводчица. То, что они именно итальянцы, Миша понял по языку, они очень громко говорили, перекрикивая музыку, и по-хозяйски хохотали. Да и по внешнему виду, и по тому, какие и как на них сидели рубашки и свитера, было видно, что они не местные металлурги.
«Им– то что здесь надо? – почему-то с неприязнью подумал про итальянцев Миша. – Им-то тут каково? Они у себя и снега толком не видали. За какие такие коврижки они тут мёрзнут? Хотя ведут они себя привычно, в одиночку водку не пьют. Жулики какие-нибудь, наверное. А в Италию сейчас неплохо бы», – подумал немного захмелевший Миша.
Ознакомительная версия.
