— Спусти, пожалуйста, трусы. Вот так, оттяни, чтобы я мог пощупать живот.
— Ваш брат, доктора, совсем не считаются с тем, что у человека может быть чувство собственного достоинства, — проворчал отец. Он старался не смотреть Деону в глаза, с невозмутимым видом разглядывал потолок.
Печень не увеличена. Селезенка вообще не прощупывается.
— Вздохни. Глубже.
Когда отец набрал полную грудь воздуха, Деон нажал пальцами под грудную клетку.
И ощутил под рукой что-то твердое.
Он осознал, что затаил дыхание, лишь когда закололо в груди. И медленно, осторожно выдохнул.
Может, это просто ребро. Конечно, ребро.
— Еще раз. Глубже.
Теперь уже не оставалось сомнений. Он чувствовал под пальцами расходящееся уплотнение.
Он выпрямился, и отец, перестав созерцать потолок, повернул к нему лицо.
— Вы кончили, доктор? Деон улыбнулся.
— Кончил.
— Ну, и что вы у меня нашли?
— Не знаю, похоже, ничего серьезного. — Деон заставил себя смотреть на отца и улыбаться, хотя один бог знает, чего ему это стоило. — Но лучше, если ты поедешь со мной в Кейптаун. Мне хотелось бы показать тебя профессору и сделать анализ крови.
— Сейчас? Сегодня?
— Сегодня.
— У Бота медовый месяц. На кого я оставлю ферму?
— Подождет с медовым месяцем, — жестко ответил Деон. — И с фермой ничего не случится. Это куда важнее.
Отец пожал плечами.
— Ну, ты доктор, тебе виднее.
Когда они спускались по скрипучим ступенькам гостиничной лестницы, отец хмыкнул и легонько хлопнул его по спине.
— Выше нос, мой мальчик. Как это сказано у Иова? «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями». — И он снова, как утром, улыбнулся чему-то известному, казалось, лишь ему одному.
Телефон. Телефон. Телефон. За эти месяцы он возненавидел этот проклятый аппарат: телефон диктовал ему жизнь, управлял всеми его действиями, без стеснения отрывал от еды и сна и заставлял тащиться в приемный покой Скорой помощи, или в палату, или в операционную.
— Ван дер Риет! — в изнеможении отчаявшегося человека выдохнул он, надеясь вызвать хоть какое-то сочувствие.
Безучастный голос больничной телефонистки возвестил:
— Вам звонят из города, доктор ван дер Риет. Не кладите трубку.
Деон только проворчал что-то в ответ. Он собрался было урвать несколько минут и вздремнуть после ужина. Но все равно пора было возвращаться в палату. Его тревожил этот малыш Янсен. Сегодня третий день после операции, а функция кишечника не восстанавливается. И вечером вдруг подскочила температура. Хорошо бы посоветоваться с Биллом дю Туа. Надо ему позвонить.
Телефонистка произнесла скучным тоном: «Говорите», и тут же включился молодой женский голос:
— Деон?
— Алло? — Вот уж ее звонка он никак не ждал. — А, здравствуй, милая.
— Здравствуйте, сударь, — сказала Лиз. — Я вынуждена была позвонить вам, чтобы убедиться, что вы живы.
— Слушай, это нечестно, — возмутился он. — Мы же виделись… мы виделись.
— Две недели назад, — подсказала она.
— В самом деле?.. — Он притворился удивленным. — Знаешь, дел было невпроворот, ей-богу. И моего старика снова пришлось взять подлечить.
— Как твой папа? — У нее вдруг потеплел голос.
Деон вертел в руке стетоскоп.
— Ему лучше. Анализы крови по крайней мере показывают некоторое улучшение.
— Я рада. Он у тебя прелестный старик. — И снова в голосе прозвучало необычное для нее тепло.
— Ага. Мне кажется, что и ты ему пришлась по душе, — сказал Деон. — Он о тебе спрашивал.
— Почему ты мне ничего не сказал? Он мне тоже понравился.
Для него все это оказалось совершенно неожиданным. Отец был в Кейптауне месяц назад, лежал в цитологии — подозрение на лейкемию. Деон еще под этим предлогом отменил как-то свидание с Лиз, потому что хотел побыть с отцом, так он сказал. Она тогда отнеслась к этому с пониманием, а когда он пришел к отцу в отдельную палату после утреннего обхода, то с удивлением обнаружил на тумбочке у кровати вазу с хризантемами.
Кто мог прислать отцу цветы? Сама мысль о таком подношении казалась по меньшей мере нелепой.
— У тебя подружка завелась? — спросил он. С тех пор как стал ясен диагноз: острая лейкемия, агранулоцитоз, в их отношениях что-то незаметно изменилось. Деон мог теперь позволить себе и пошутить.
— Кто это тебе прислал?
Отец прокашлялся, отложил книгу и снял очки.
— Меня явно с кем-то перепутали. Я не знаю никого по имени Элизабет.
— Элизабет?
Деон посмотрел на карточку из цветочного магазина. Просто имя, без фамилии.
— Может, ты знаешь какую-нибудь Элизабет? — спросил отец. Он смотрел Деону в глаза. — Элизабет, а? — Он снова надел очки. — Очень любезно с ее стороны — вот ведь, подумала о старом человеке, — сказал он серьезно. — Поблагодари ее от меня.
Деон сделал, как просил отец, и Лиз сказала:
— Как ты думаешь, он не будет против, если я навещу его? Конечно, в приемные часы.
— Навестить его? — Он подумал, что ослышался. Обычно она не скрывала брезгливости при одном упоминании о больных и болезнях, и он взял себе за правило не вести с ней никаких разговоров о своей работе в больнице. — Нет, — сказал он, чуть поколебавшись. — Не думаю, чтобы он был против. Если тебе действительно хочется.
Особенного удовольствия это посещение ни ей, ни отцу не доставило. Прежде всего обнаружился языковой барьер: африкаанс, на котором ей пришлось изъясняться, был у Элизабет на уровне начальных знаний; отец же сносно говорил по-английски, но сознание, что он не может блеснуть им в совершенстве, затрагивало самолюбие этого гордеца и делало его более чопорным и официальным, чем всегда. То и дело воцарялось молчание, которое Деон отчаянно пытался заполнить пустой болтовней. Правда, к концу этого, показавшегося им всем бесконечным получаса все-таки появилась сердечность и непринужденность.
— А вы верхом ездите? — неожиданно спросил отец.
Девушка вопросительно посмотрела на него.
— Да, — ответила она не сразу.
— Хорошо? — спросил отец. — Хорошо ездите?
— В тринадцать лет была чемпионом по конкурной езде среди юниоров, — сказала она. И, покраснев, искоса поглядела на Деона, а он смотрел на нее во все глаза; она ему какой только чепухи о себе не плела, а вот об этом никогда не рассказывала.
Старик с довольным видом кивнул и улегся поудобнее, откинувшись на подушки.
— Я это сразу понял по тому, как вы сидите, — пояснил он. — Фермеры — у них другая посадка, но и против конкурной езды я никогда ничего не имел. Иные у нас считают, что спортивная езда — так, баловство. А я нахожу, что для этого надо уметь хорошо ездить, лучше, чем многие фермеры. — Он ей озорно улыбнулся и сказал: — Вы должны приехать к нам на ферму поучить Деона и его брата ездить верхом. А то они сидят на лошади, как мешки с картошкой. — Он показал, ссутулившись, как. — Приезжайте к нам на ферму и покажите им, что ездить на лошади совсем не то, что на автомобиле раскатывать.
И вот теперь, вспоминая этот разговор и приглашение посетить Вамагерскрааль, которого редко кто удостаивался, Деон произнес убежденно:
— Знаешь, ты ему пришлась по душе. Он сказал: девушка что надо, хотя и англичанка.
Она рассмеялась.
— А когда он снова будет здесь?
— Точно не знаю, — осторожно заметил Деон. — Все зависит от…
— От чего?
— От того, сколько продлится то, что можно продлить… — Он ничего не мог точно сказать. Не мог заставить себя посмотреть фактам в лицо: никто ведь не знает, сколько будет теплиться жизнь в этом исхудавшем теле! — Ну, а ты-то как?
— Паршиво, — сказала она. — Когда я снова тебя увижу?
— Если бы я был себе хозяин, — промямлил он. — Эту неделю опять поставили на вызовы. Как тут ответить, когда я смогу вырваться, просто не знаю.
— Ерунда! — крикнула она, так что он даже вздрогнул от этого резанувшего ухо вскрика. Одна надежда была, что на коммутаторе не подслушивают.
— Ты же знаешь, что неправа, — возразил он.
— Конечно, ты мог бы что-нибудь придумать, если б захотел. Кстати, я сняла квартиру.
— Правда? Где?
— Рядом с тобой. В Ньюлендсе. Может, заглянешь по дороге?
— Ей-богу не могу. Честно, не могу.
— Хотел бы, смог.
Может, она и права? Может, ему просто все это надоело? Вначале они виделись почти каждый день. А теперь? Две недели без нее, и ему хоть бы что.
— Честно, не могу.
Она хотела и не смогла подавить вздох раздражения.
— Ну, может, хоть в этом вашем проклятом бунгало? Я приеду.
— Ну… — Ему очень не хотелось, чтобы она приезжала. Он устал. Он две ночи толком не спал.
