С тех пор как я последний раз уходила от конных преследователей, прошло почти сто лет (это было под Мелитополем во время Гражданской войны). Но когда за моей спиной тяжело застучали копыта, я сразу же вспомнила тот день. Воспоминание было живым и страшным – мне даже показалось на миг, что весь двадцатый век просто примерещился мне от жары и нехватки кислорода, а на самом деле я так и бегу из последних сил от пьяных буденновцев, гонящих меня к смерти по пыльной дороге. Жуткое ощущение.
Испуг придал мне сил. Кроме того, от страха моя супрафизическая трансформация зашла очень далеко, гораздо дальше, чем во время обычной охоты. Сначала это казалось мне преимуществом, поскольку теперь и бежала быстрее. Но затем я поняла, что это меня и погубит. Лапа, которой я прижимала курочку к груди, превращалась в обычную лисью конечность, которой ничего нельзя держать. И у меня не осталось контроля над этим процессом. Это было неостановимое сползание к пропасти: еще несколько секунд агонии, и я выронила курочку. Она кувыркнулась в воздухе и с возмущенным кудахтаньем вылетела на обочину. Я уже стала самой настоящей лисой – но теперь мне оставалось быть ею совсем недолго.
И здесь я вдруг заметила одну очень странную вещь.
Я вдруг поняла, что мой хвост, у которого вроде бы не было никакой работы, занят делом. Лиса немедленно догадается, о чем речь, а вот человеку объяснить трудно. Александр рассказывал анекдот про одного либертена, у которого был такой длинный пенис, что он мог шарить им по окнам ночных клубов. «Ой, кажется я кого-то люблю…» Если отбросить эротические коннотации, это было похожее чувство.
Больше того, я поняла, что делала это всегда. Скрытый поток гипнотической энергии, который я посылала в окружающий мир, не менялся так давно, что совсем перестал восприниматься: так бывает с жужжанием холодильника, которое замечаешь, когда оно вдруг стихает. Я проследила за лучом – на кого направлено внушение? – и поняла, что оно направлено… на меня саму.
BANG, как пишут в комиксах.
Контроль не изменил мне в эту минуту. Я по-прежнему ясно осознавала происходящее – и вокруг, и в собственном уме. Один из моих внутренних голосов громовым басом повторил слова Лаэрта, сказанные Гамлету после рокового удара рапиры:
– Всей жизни у тебя на полчаса…
– А почему полчаса? Что за яд был на рапире? – поинтересовался другой голос.
– Интересно было бы обсудить это с шекспироведом Шитманом, – заметил третий, – только он, бедняга, уже не с нами…
– Вот скоро и обсудишь! – рявкнул четвертый.
Мне стало страшно: у лис есть поверье, что перед смертью они видят истину, а потом все их внутренние голоса начинают говорить одновременно. Неужели? Нет, подумала я, только не сейчас… Но у меня не было гамлетовских тридцати минут. Было от силы тридцать секунд, и они быстро истекали.
Лес кончился. Тропинка оборвалась на опушке, вдоль которой, как всегда, гуляли женщины с колясками из окрестных домов. Меня заметили; раздался визг и крики. Из последних сил я пронеслась мимо гуляющих, увидела другую тропу, ведущую обратно в лес, и свернула на нее.
Но тело уже изменяло мне. Я почувствовала боль в ладонях, разогнулась и побежала на задних лапах – собственно, уже не на лапах, а на обыкновенных девичьих ножках. Потом я наступила на какую-то особенно колючую шишку, пискнула и упала на колени.
Подъехав ко мне, милиционеры спешились. Один из них взял меня за волосы и развернул лицом к себе. Его лицо вдруг исказилось яростью. Я узнала его – это был спинтрий из отделения милиции, куда я ходила на субботник. Он меня тоже узнал. Минуту мы глядели друг другу в глаза. Глупо рассказывать непосвященному, что происходит в такую минуту между лисой и человеком. Такое можно только пережить.
«Вот ведь дура, – думала я обреченно, – есть же пословица – не е… где живешь, не живи, где е… Сама во всем виновата…»
– Ну, попалась, стерва? – спросил милиционер.
– Ты ее знаешь? – спросил второй.
– А то. Она у нас субботник отрабатывала. У меня с тех пор герпес на жопе не проходит.
Милиционер демонстрировал редкостную даже для своего вида неспособность к пониманию причинно-следственных связей, но смешно мне не было. Будут бить, подумала я. Все повторяется, как тогда под Мелитополем… Может быть, я и правда до сих пор еще там, а все остальное просто сон?
Вдруг рядом оглушительно жахнул выстрел. Я подняла глаза.
На дорожке стоял Александр в своем идеально отутюженном сером кителе, с дымящимся пистолетом в руке и черным свертком под мышкой. Я не заметила, когда и как он там появился.
– Оба ко мне, – сказал он.
Милиционеры послушно пошли к нему – как кролики к удаву. Одна из лошадей нервно заржала и встала на дыбы.
– Не бойся, не бойся, – прошептала я, – не съедят.
Это, впрочем, было авансом с моей стороны: Александр не делился со мной планами. Когда милиционеры приблизились, он спрятал пистолет в кобуру и тихо что-то сказал, мне показалось – «доложить обстановку». Выслушав их, он заговорил сам. Я больше ничего не разобрала, но все было понятно из жестикуляции. Сначала он держал правую ладонь обращенной вверх, словно подбрасывая на ней небольшой предмет. Потом он повернул ладонь вниз и сделал несколько круговых движений, трамбуя что-то невидимое. На милиционеров это подействовало самым волшебным образом – повернувшись, они пошли прочь, забыв не только про меня, но и про лошадей.
Александр несколько секунд глядел на меня с любопытством, затем подошел и протянул мне черный сверток. Это было мое платье. В него было что-то завернуто. Развернув его, я увидела курочку. Она уснула. Мне стало так грустно, что на глаза навернулись слезы. Дело было не в сентиментальности. Совсем недавно мы были одним целым. И эта маленькая смерть казалась наполовину моей.
– Одевайся, – сказал Александр.
– Зачем ты… – я показала на курочку.
– Что, надо было отпустить?
Я кивнула. Он развел руками:
– Ну тогда я вообще ничего не понимаю.
Конечно, упрекать его было глупо.
– Нет, извини. Спасибо, – сказала я. – За платье и вообще.
– Слушай, – сказал он, – тебе не надо этого делать. Никогда.
– Почему?
– Ты только не обижайся, но ты не очень хорошо выглядишь. В смысле, когда становишься… Не знаю. В общем, не твое это.
– Почему нехорошо выгляжу?
– Какая-то ты облезлая. И на вид тебе можно дать лет триста, не меньше.
Я почувствовала, что краснею.
– Ясно. Типа баба за рулем, да? У тебя в каждом втором слове проглядывает отвратительный шовинизм самца…
– Давай только без этого. Я тебе правду говорю. Пол тут ни при чем.
Я быстро оделась и даже ухитрилась завязать разрезанную лямку в узелок над плечом.
– Куру возьмешь? – спросил он.
Я отрицательно покачала головой.
– Тогда пошли. Машина сейчас подрулит. И завтра в двенадцать ноль-ноль будь готова на выход. Вылетаем на север.
– Зачем?
– Ты показала, как ты охотишься. А теперь посмотришь, как охочусь я.
*
Раньше я никогда не летала на таких самолетах, как этот «Гольфстрим Джет». Я даже их не видела – судьба не заносила меня на спецаэродромы для upper rat. Мне было не по себе оттого, что в салоне так мало людей – словно безопасность полета зависела от числа пассажиров.
Возможно, кстати, что это правда. Ведь у каждого есть свой ангел-хранитель, и когда в «Аэробус» или «Боинг» набивается несколько сот человек, сонмы невидимых крылатых защитников должны если не увеличивать подъемную силу крыльев, то хотя бы страховать от падения. Поэтому, наверно, чаще бьются небольшие чартеры, на которых перемещаются по планете отягощенные злом ньюсмейкеры.
Пассажирский салон походил на курительную комнату с мягкими кожаными диванами. Александр сел рядом со мной. Кроме нас, в салоне был только Михалыч – он устроился в самом дальнем кресле и листал какие-то бумаги. С Александром он почти не переговаривался – только раз повернулся к нему и спросил:
– Товарищ генерал-лейтенант, тут в бумаге написано – «шейх-уль-машейх». Не знаете, что такое?
Александр задумался.
– Кажется, это начиная с сорока килограммов пластита. Но ты уточни на всякий случай, когда вернемся.
– Так точно.
Москва поплыла назад и вниз, потом ее закрыло облаками. Александр отвернулся от окна и достал книгу.
– Что читаешь? – спросила я. – Опять детектив?
– Нет. Взял вот серьезную умную книгу по твоему совету. Тоже хочешь чего-нибудь полистать?
– Да, – сказала я.
– Тогда посмотри вот это. Чтобы понятно было, что ты сейчас увидишь. Тут не в точности про наш случай, но довольно похоже. Я специально для тебя взял.
Он положил мне на колени потрепанный том с красной надписью «Русские сказки» – тот самый, который я видела на его рабочем столе.
– Там заложено, – сказал он.
