«И говорит-то штампами, дурак, как на партийном собрании, — академику вдруг стало смешно, и на душе отлегло. — Спектакль, дурацкий спектакль», — подумал он.
— К сожалению, с началом перестройки и бурными изменениями, переживаемыми российской наукой, многое изменилось и вокруг и, видимо, изменилось внутри нас самих. В последнее время сам Григорий Семенович и некоторые из его сотрудников поставили себя, как бы это выразиться, вне трудового коллектива нашего Института. Они не считаются с установленными правилами, грубо нарушают хозяйственный распорядок, ставят себя и свои нужды выше интересов остальных отделов и лабораторий.
В зале возник легкий шум, как будто ветерок пробежал по рядам и сразу смолк. «А крикуны были, — академик усмехнулся, — когда свободой запахло, петиции писали, демократов поддерживали. А сейчас боятся, самые активные разбежались, а эти сидят, держатся за скудный кусок хлеба.»
— В дирекцию нашего института уже давно поступали жалобы как от отдельных сотрудников, так и от целых трудовых коллективов лабораторий, в которых граждане обращали наше внимание на недопустимое положение в седьмом отделе.
— Ложь! — громко крикнул кто-то с галерки.
— Давно пора, правильно! — зашумели в средних рядах и поднялся какой-то глухой гул.
— Тише, граждане, тише! — Директор поднял граненый стакан, позвякивая толстым стеклом, налил в него воды из старомодного графина и выпил.
«Как в старом кино», — ситуация становилась анекдотичной, и академик с интересом ожидал развития событий.
— Мы решили разобраться в поступающих к нам жалобах и выяснили ряд совершенно недопустимых в нашей организации нарушений.
— Например! — кричал тот же парень, который перед этим выкрикнул «Ложь».
— Пожалуйста, — директор надел очки. — Мы все знаем, что фонды заработной платы организациям Академии Наук были резко сокращены и сотрудники во многом зависят от грантов, получаемых от Российского фонда исследований, международных организаций. Так вот, мы подвели некоторую интересную статистику. Из двенадцати грантов, полученных Институтом за последние четырнадцать месяцев, восемь, я повторяю — восемь, — он сделал многозначительную паузу, — были выделены отделу номер семь! —В зале поднялся недовольный гул, как будто в гнездо ос бросили булыжник. — Интересно, граждане, что Григорий Семенович входил в ряд комиссий Академии Наук, ведающих распределением этих грантов, а также пользовался своим личным влиянием в международных комиссиях и своими, так сказать, знакомствами во влиятельных международных научных кругах.
— Это неправда! — академик вскочил с места. — Деньги мы получали за работу, за первоклассные научные результаты. Я никогда не опускался до того…
— Григорий Семенович, мы вам дадим слово, пожалуйста сядьте! Проявляйте уважение к Ученому Совету, — дебиловатый замдиректора тряс своим кадыком, и на лице у него появилось злобное выражение, как у барбоса, отгоняющего незваного прохожего от хозяйского забора.
— Это еще не все, — директор прищурившись посмотрел на следующую страницу, — давайте посмотрим, как именно распределялись эти деньги. Большую часть их в виде зарплаты получили всего четыре — пять человек, так сказать, особо приближенные, а на остальную сумму заслуженный руководитель устроил себе две зарубежные командировки, из которых, как говорится, вернулся не с пустыми руками!
— Безобразие! Распустились совсем! Нахапали долларов! Чушь собачья! — крики неслись из средних рядов.
«Ну и сволочь, — академик передернулся от отвращения, — это же надо опуститься до такой низости. Скотина, хоть я и знал, что подонок, но такого не ожидал». — Он встал, и лицо его налилось кровью.
— Я попрошу уважаемого директора отдавать себе отчет в своих голословных утверждениях. Я готов полностью, до последней копейки отчитаться во всех средствах, полученных и потраченных отделом…
— Сядьте! — на этот раз кричал директор. Он снял очки и смотрел академику прямо в глаза. — Вы за все отчитаетесь по закону.
— Так вот, — директор взял листок, — у нас имеется заявление, подписанное пятью членами трудового коллектива отдела, излагающее факты нарушений.
— Это ложь! Подделка! — академик почуствовал, что у него сдавило сердце.
— Подделка? Сергей Михайлович, пожалуйста!
«Сережа? Не может быть!» — академик широко раскрыл глаза. Он тянул изо всех сил этого худенького и какого-то синюшного паренька, казалось, выбравшегося из закопченных заводских окраин, пробивал для него общежитие, добавки к зарплате и вот…
К трибуне подошел Сережа и, стараясь не смотреть в глаза академику, начал говорить:
— Мы в отделе давно возмущались тем, как Григорий Семенович собственной властью распределяет деньги и создает вокруг себя верных ему людей, снабжая их американскими долларами…
У академика стало кисло во рту. «Врешь, Сережа — подумал он. — И тебе немало доставалось от общего пирога, но ведь ты же не работал, ведь всем известно, что с работы таскал детали домой для своего мелкого кооперативчика, а я тебя, дурака, покрывал, понимал, что детей кормить надо…»
— Более того, — Сережа вдруг ясным взглядом посмотрел академику прямо в глаза. — Григорий Семенович на моих глазах пытался продать результаты работы коллектива Израильской оборонной промышленности. Он связывался с представителями Израильской стороны и назначал им цены за получаемые в отделе материалы. — Зал застонал.
Это уж была совсем чушь. Академик переписывался и пару раз звонил Грише, своему бывшему ученику, работавшему в Израиле и ставившему эксперименты в Тель-Авивском университете.
— Сколько их не корми, все в лес смотрят! — отчетливо раздался чей-то грубый и наглый голос.
— Это, это, — академик задыхался. — Я обращусь в Президиум, не имеете права… Как вы смеете, Сережа, как вы могли, после того как я вас…
— В последнее время Григорий Семенович вообще очень активно занимался пропагандой сионистских взглядов среди евреев, еще работающих у нас в Институте, — холодно продолжал Сергей. — Они все время проводили какие-то непонятные встречи и о чем-то договаривались между собой.
— Спасибо, Сергей Михайлович! — директор продолжал говорить ровным голосом. — Григорий Семенович, как у вас обстоит дело со счетами в иностранной валюте, например в израильских шекелях? У меня, например, таких счетов нет. Хочу довести до вашего сведения, граждане, что этим вопросом сейчас активно занимаются компетентные организации, и я не сомневаюсь, что им удастся обнаружить истину. — В зале стало шумно. — Более того, граждане, касательно последних слов Сергея Михайловича. Так вот, мне в руки недавно попал прелюбопытный документ. Я бы сказал, страшный документ. Я бы никогда не поверил в его существование, если бы мне его не принес лично в руки один из наших сотрудников еврейской национальности, нашедший его на своем столе и не пожелавший участвовать в этом заговоре. Да, да, хоть и противно это произносить, в сионистском заговоре, имевшем место в стенах нашего Института. Кстати сказать, роль Георгия Семеновича в этом заговоре еще предстоит выяснить, особенно в связи с только что выяснившимися подробностями о его связях с Израильскими военными.
— Это что еще за заговор? — выкрикнули из зала.
— Информирую вас, товарищи. Вот на этом листочке, — директор потряс бумажным листом, — содержатся инструкции всем ученым-евреям нашего Института стараться захватить руководящие посты, пользуясь свободой и демократией, стараться продвигаться в дирекцию, оттеснять от руководства сотрудников — неевреев, распределять фонды заработной платы и финансирование исследований, действовать в интересах государства Израиль….
— Вот это да! Не дождутся! — зал возмущенно гудел.
— Да, граждане, мне просто стало страшно, когда я эту листовку увидел. Вы знаете, мы все привыкли иронизировать над советской пропагандой, все подвергать сомнению, — директор театрально развел руками. — У нас в последнее время сложился даже стереотип, что евреев в России только и делали, что притесняли, а Израиль это просто замечательное государство. Да я и сам так уже думал. Но что прикажете делать, когда видишь перед собой такое? Все-таки мы с этими людьми родились в одной стране, работали бок о бок долгие годы, и вот националистический дух, чувство своего превосходства над окружающими, подогреваемое сионистской пропагандой, ударило им в головы и заставило их объединиться в какую-то просто-таки волчью стаю.
— Что за чушь! — на этот раз кричал старый профессор Войцевич, но его голос с трудом прорывался сквозь басовый гул, издаваемый толпой раскрасневшихся людей.
«Как рой шмелей,» — автоматически отметил Академик. Он потерял дар речи и никак не мог поверить в реальность происходящего, судорожно щипая себя за руку.
