Гидеон начинает считать про себя: один, два, три, четыре…
И верно, не успевает он досчитать до десяти, как Молли начинает возиться с одной из накидок и объявляет нараспев, но уже не противным голосом, что у нее астма.
— Видишь ли, — произносит она, наклоняясь к Лиаму и показывая ему сценарий, — в пьесе немало сцен с такими комментариями: OscarcobreaLuciaconsupe-sadoyamor. — Молли саркастически улыбается. — Ты слишком большой и мускулистый, чтобы наваливаться на меня. — Она закашливается и с отвращением держит меховую накидку на расстоянии вытянутой руки. — Фу. — Она делает точный бросок, и накидка приземляется на вешалке. — Soymuydelicada36, — произносит она, пожимая плечами, словно показывая, что решение зависит не от нее. Она даже хватает Лиама за его большой накачанный бицепс и говорит: — Ну сколько ты весишь? Килограммов восемьдесят пять — девяносто? С ума сойти, — сокрушается она, — ты меня раздавишь.
Гид еле слышит ее. Вообще-то, он едва ощущает свое тело. Он просто оцепенел от изумления. Потому что, хотя это кажется непостижимым и невероятным, Лиам действительно будет играть собаку. Лиам в роли собаки!
Точно так же он чувствовал себя, когда разочарованный директор сказал, что они с Калленом и Николасом могут возвращаться в общежитие.
Они прочитывают пьесу по ролям. Точнее, Гид и Молли читают, а Лиам дуется и использует бумажный лист, на котором написан сценарий, в качестве зубочистки.
— А лаять обязательно по-испански? — спрашивает он наконец. — Они как-то странно обозначают лай, «гав-гав» — это я понимаю, но «guau, guau»? Я так не могу. Буду глупо выглядеть.
— Пойду в костюмерную, взгляну, есть ли у них собачьи маски, — говорит Гид. Он просто не может удержаться.
Да и зачем ему сдерживаться?
— Yoquieroelperro, — читает Гидеон, пытаясь держать визуальный контакт с Молли и одновременно читать строчки.
— Тебе надо научиться произносить букву «р», — замечает Молли. — Давай сделаем перерыв.
Они репетируют всего семь минут. Лиам снимает маску.
— Слава богу. У меня весь нос расплавился, — говорит он, лежа на боку. Он перекатывается на другой бок, потом на спину. — И на боку лежать больно, — жалуется он.
— Не надо извиняться, — говорит Молли, — у тебя отлично получается. Ты действительно ведешь себя, как собака.
Она наклоняется и чешет ему животик. Лиам лягается.
Лиам встает с пола, хмурится и отряхивает пыль с модных потертых джинсов.
— Можно я пойду? — спрашивает он Молли. — Серьезно.
Он делает вид, что встает на задние лапки. Молли кидает вымышленный мячик, и Лиам бросается вслед за ним и исчезает в ночи.
Лиам уходит, а Молли продолжает улыбаться чуть дольше необходимого, отчего Гиду становится неуютно.
— Не знаю, как ты, — говорит она, садится на металлический стул, откидывается на спинку и кладет ноги на спинку второго стула, — но мне кажется, испанцы слишком одержимы вопросами любви и смерти. Ну что им стоит написать, скажем, зажигательный мюзикл?
Гид кивает. Он полностью согласен. Пьеса еще страннее, чем кажется. Вчера Молли принесла найденную в Интернете информацию об авторе. Оказалось, что он написал эту пьесу на пятый год тюремного заключения. Он был женат на женщине и на мужчине одновременно. А по мнению некоторых, собака в пьесе символизирует Франко — Молли сказала, что когда-то он был диктатором в Испании.
— Франк О.? — недоумевает Гид. — Если он был такой важной птицей, почему бы им не использовать его фамилию полностью?
Гиду кажется, что это очень умное замечание, и он совсем не понимает, почему Молли пытается сдержать улыбку.
— Это одно слово. Как Чаро. Если ты и его не знаешь… то как «Сбарро»!
Гид довольно кивает. Он знает, что такое «Сбарро» — любимая придорожная забегаловка его отца.
— Вернемся к Франко, — говорит Молли. — Дело не в том, что я не понимаю, как собака может символизировать диктатора. Мне просто кажется, что это глупо. Они боятся собаки, но заботятся о ней и обеспечивают ее существование. Это я могу понять. Боятся диктатора, но все равно хотят, чтобы он правил. Это так глубокомысленно или я чего-то не понимаю?
А эта Молли умница, думает Гид. Пожалуй, она даже умнее его, хотя он считает себя очень умным. Но он не всегда понимает, о чем она говорит, и поэтому ему бывает трудно поддерживать разговор. Он думает, не обратить ли все в шутку, но ничего смешного на ум не приходит.
Гид постукивает пальцами по губам.
— Я иногда жалею, что не курю, — говорит он. — Правда, здорово было бы сейчас выкурить по одной?
И это все, что он может придумать?
— Ты даже не ответил, что думаешь о том, что я только что сказала, — раздосадованно говорит Молли. Плохо дело. Гид припоминает, как мать жаловалась, что говорить с его отцом — все равно что пытаться что-то втолковать банану.
— Знаешь, — говорит он, — кто я такой, чтобы судить? Я даже испанского почти не знаю. Откуда мне знать, что хорошо, что плохо?
— Уже лучше. По крайней мере, в тему. Молли берет сценарий.
— Тогда я могу перевести. «Я люблю эту собаку. Ты любишь эту собаку. Мы любим эту собаку. И мы ненавидим эту собаку. Кто эта собака? Собака говорит нам, кто мы такие». — Она швыряет сценарий. — Может, я деревенщина из Буффало, но не надо быть гением, чтобы понять, что это самая ужасная чушь из всего когда- либо написанного!
— Может, выберем другую пьесу? — предлагает Гидеон.
— Ну уж нет, — Молли качает головой. — Мисс Сан Видео эта пьеса понравится. Она же такая претенциозная зануда.
— Правда? — удивляется Гидеон. — А мне кажется, она хороший преподаватель.
Молли наклоняется вперед и кладет руки ему на колени. Ого-го! И как это понимать? Мальчишки так странно реагируют на физический контакт — или приходят в восторг, или боятся.
— Интересно, почему тебе так кажется?
— Ну… — Гид борется с желанием заглянуть к ней в вырез. Она сидит как раз под нужным углом.
— Потому что она издевается над тобой? Потому что одевается сексуально? — подсказывает Молли.
— Не думаю, что она надо мной издевалась. Мне кажется, она просто пытается пристыдить меня, чтобы я наконец занялся испанским. И этот метод работает.
Молли смеется, и правильно. Она так хохочет, что роняет сценарий. И когда наклоняется за ним, Гид смотрит на ее задницу. Сперва он с разочарованием вспоминает, что сегодня на ней нет юбки, но потом приходит в восторг, заметив, что она надела более облегающие штаны.
Он думает, что в этих брюках у нее очень симпатичная задница, — и заливается краской.
— Думаю, ты очень точно проанализировал ситуацию с психологической точки зрения, — замечает Молли.
— Правда? — Гид доволен. — А ты делаешь такие умные наблюдения по пять раз в день. — Сказав это, он краснеет: ведь это все равно что признаться, что она ему нравится.
Ну, — с сарказмом замечает Молли (если она и заметила смущение Гида, то не подала вида), — уверена, однажды ты станешь таким же умным, как я! — Она замолкает и смотрит на него. — Ты в порядке? Ты весь красный!
— Я… я… — Гид решает сказать правду, но лишь на- половину. — Я просто вспомнил один неловкий случай.
Ему хочется, чтобы Молли спросила, что это. Но она лишь кивает и вскакивает с места.
— Со мной такое постоянно случается, — говорит она. Раздается осторожный стук в дверь. Дверь открывается, и появляется Эди и ее вечная сумка с книгами.
— Привет, — бросает она Молли, — мне нужно показать тебе свой проект по американской истории. — Она бросает на Гидеона короткий взгляд. — Привет.
Гид встает, желая быть учтивым.
— Вы с Калленом в одном классе, да? Как приняли его проект с игрушечными солдатиками?
Эди мотает головой из стороны в сторону — всем понятный знак «так себе».
— Я смеялась, — говорит она.
— А было смешно? — спрашивает Молли. Эди пожимает плечами.
— Я так хохотала, что не успела поразмышлять об этом.
Они обе начинают смеяться.
— А ты что за проект подготовила? — спрашивает Гид. Не знаю, заметила ли Молли, но он уделяет внимание Эди лишь для того, чтобы повнимательнее заглянуть Молли в глаза. Думаю, Гиду придется научиться общаться со всеми девчонками, не только с теми, кого он хочет соблазнить, чтобы во время разговора с теми, кого он хочет соблазнить, это не было так очевидно. Эди — не могу понять, нравится он ей или нет, — отвечает на вопрос.
— Я пишу дневник от имени Бетси Росс. За тот период, когда она делала флаг. Гид видит, что Эди краснеет, замечает, что Молли встала рядом с ней, словно оберегает и защищает ее, и понимает, что Эди не привыкла о себе рассказывать.
Гид кивает.
Эди продолжает:
— Но там не про войну. А именно про флаг. Например, я придумываю, в какие лавки ей пришлось зайти и как она ткала материю, и как ей пришлось вызвать ремонтника, когда сломался ткацкий станок. Это может показаться странным, но таким образом я изучаю, как в те времена работала экономика.
