— В какой квартире провёл ночь мистер Эллиот? — Клинтон злобно посмотрел на меня, затем откинулся на спинку кресла. Его правая нога нервно подрагивала.
— В квартире двести сорок пять, сэр. — Риндквист даже не посмотрел в свои записи. — Там проживает…
— Это неважно, — впервые заговорил О’Мэлли. — К делу это не имеет никакого отношения.
Губы Риндквиста уже сложились в слово «Джоанна». Сбитый с толку, он начал запинаться. — Подозреваемый часто там ночует. — Риндквист перевёл взгляд с Клинтона на Марча, затем на О’Мэлли, не понимая, где допустил ошибку.
— Знаете, кто вы все? Паршивые ублюдки, — заметил я. Оскорбление идеально подходило к каждому из присутствующих, включая меня самого.
— Около полуночи, — продолжал Риндквист, снова обретя спокойствие, — я поехал к дому подозреваемого и произвёл там обыск, обнаружив наркотики и множество порнографических изданий.
— И прихватил двадцать долларов, — добавил я. На моё замечание никто не обратил внимания.
Я понял всю бессмысленность сопротивления и начал готовиться к завершению дела.
— На следующий день, — Риндквист спешил закончить свои показания, гордясь успешно проведённым расследованием моих похождений. Я понимал, что выводы уже сделаны, оставалось только объявить приговор, — я возобновил наблюдения, когда подозреваемый вышел со стадиона после тренировки. Он поехал к дому некоего Харви Лероя Белдинга, подозреваемого в употреблении и продаже наркотиков, известного революционера и агитатора.
— Настоящий Че Гевара, — пробормотал я.
— Пока подозреваемый находился там, я обыскал его автомобиль и сфотографировал найденные там наркотики. Фотографии я передал вам.
— Клинтон Фут поднял два поляроидных снимка над головой. Его рука заметно дрожала.
Детектив закончил описывать события моей недели, упомянув драку в Рок-Сити и снова не сумев опознать ни одного из присутствующих, за исключением Шарлотты. Он не забыл упомянуть о её странных отношениях «с молодым ниггером».
— Я рад, что всё это было на самом деле, — улыбнулся я. — Мне начало казаться, что у меня мания преследования.
Клинтон Фут перевёл глаза с Риндквиста на меня. Его глаза блестели.
Риндквист закончил своё повествование тем, что я поднялся по трапу самолёта, «якобы вылетавшего в Нью-Йорк», и сел. Клинтон взглянул на него и показал глазами на дверь. Полицейский встал и вышел из кабинета.
— Спасибо, Джордж, — сказал Клинтон в сторону закрывшихся дверей и повернулся ко мне. — Хочешь добавить что-нибудь?
— Во-первых, — медленно начал я, — мне хотелось бы поблагодарить всех присутствующих за их хлопоты.
Клинтон Фут потерял самообладание.
— Да кто же ты такой, ради всего святого? — завопил он. Его лицо перекосилось от ярости. — Всего лишь игрок с неисчислимым количеством травм. Такие продаются за полтинник дюжина. Ты полагаешь, что на тебя снизошла благодать?
У меня пересохло во рту.
— Ты здесь потому, что мы тебя купили, — продолжал он, обведя рукой собравшихся в комнате. — Мы, и никто другой. И шестьдесят миллионов болельщиков согласятся со мной. — Он показал жестом на Даллас за окнами комнаты.
— Может быть, лучше спросить их самих? — ответил я, придя в себя после взрыва его ярости.
— Что? — Голова Клинтона повернулась ко мне. На его лице была гримаса удивления и гнева. — Мы дали тебе работу, платили хорошие деньги. — Из кучи бумаг, лежащих перед ним, Клинтон вытащил мой стандартный контракт игрока. — Попробуй где-нибудь это заработать.
Марч схватил его за руку. Клинтон попытался вырваться, затем посмотрел на Марча.
— Ну ладно, — сказал он наконец и опустился в кресло.
— Так вы хотите что-нибудь добавить? — спросил Марч. Я покачал головой.
— Фил, — заговорил тренер, — ведь я беседовал с тобой за те годы, которые ты провёл в клубе, не один раз?
Я кивнул.
— О чём мы говорили?
— Ну, главным образом о том, почему мне лучше сидеть на скамейке запасных.
— По моему мнению, ты, Фил, превосходный ресивер, — продолжал он. — Ни у кого в лиге нет таких рук, как у тебя Ты — отличный игрок, но и остальные ребята в клубе ничем не хуже. Именно поэтому все вы играете в нашей команде. Однако для футбола нужен не только талант. Он требует дисциплины и преданности. Нужно не только брать у спорта, но и что-то давать взамен.
— Б. А., — произнёс я. — Мне трудно стоять, я не могу дышать носом, ни разу за последние два года я не спал более трёх часов подряд — и всё из-за того, что части моего тела разбросаны по футбольным полям отсюда до Кливленда. Разве я не отдал что-то спорту?
— Я имел в виду нечто другое, — возразил тренер. — Ты должен жить по правилам, созданными теми, кто любит игру и многое принёс в жертву ради неё. Нельзя менять то, что не нравится тебе.
— Это действительно забавно, Б. А. — прервал я. — Вы меняете всё по своей прихоти, превратили футбол в деловое предприятие ради одного — денег.
Тренер нахмурился.
— Ты считаешь себя умнее других, — сказал он. — Мне знакомы все бесконечные аргументы о коррупции в профессиональном спорте. Я им не верю. И к тому же я слишком хорошо знаю тебя.
Он взял со стола папку с результатами моих психологических тестов.
— Ты стремишься достичь спортивных вершин, полагаясь только на себя. У тебя нет близких друзей или родственнике. Тебе никто не нужен. Ты представляешь угрозу для команды именно по той причине, по какой ты полезен для неё. Стремясь достичь многого, в случае неудачи ты приходишь к выводу, что тебя предали. Если тебя не сдерживать, ты разрушишь всё, что кажется причиной твоих неудач. — Он посмотрел на меня. — Нам нужен способ контролировать людей, подобных тебе.
— Почему бы вам не прибегнуть к фронтальной лоботомии?
— Ты упорно не хочешь понять меня, — продолжал тренер. — Тебе претит мой холодный, логический подход к футболу. Но ты не можешь подавить в себе личные чувства. Ты отказываешься жить по правилам.
— Ну разве вы не видите это сами? — Я начал терять самообладание. — Вы контролируете мою жизнь, но не хотите считать меня человеком. Я — ваша собственность, но иметь со мной что-то общее вы отказываетесь. Как должен я понимать это?
Лицо тренера оставалось бесстрастным.
— Моё дело — выигрывать футбольные матчи, а не заниматься чьими-то личными чувствами, — равнодушно сказал он. — Мне наплевать, нравлюсь я тебе или нет, но я настаиваю, чтобы меня уважали.
— Б. А., нельзя заставить людей уважать себя. У вас нет равных в искусстве выигрывать матчи, но это ещё не делает вас исключительным существом, исполненным божьей благодати.
— Самое главное в футболе — это побеждать! — Тренер старался скрыть эмоции за маской равнодушия. — Для этого многое приносится в жертву. Но именно это превращает игроков в настоящих мужчин, превратило нашу страну в величайшую страну мира. Нас боятся и уважают. А ты отказываешься идти на жертвы.
— Если для этого нужно походить на вас, то я действительно отказываюсь. Если вы полагаете, что это простое расхождение во взглядах на жизнь, тогда вы глупы. — Я опустился в кресло, измученный битвой, которой даже не было.
— Ну что ж, — сказал тренер. Его глаза были холодны, как кусочки льда. — Вопрос прост. Люди должны, и я подчёркиваю — должны, поддаваться контролю. Ты не хочешь. Значит, ты должен уйти.
Рэй Марч достал из кармана сложенный лист бумаги и внимательно прочитал его. Затем посмотрел на меня.
— Когда президенту лиги впервые сообщили о выдвинутых против вас обвинениях…
— Обвинениях? Я не слышал никаких обвинений. Всего лишь отрывки из дневника жирного соглядатая.
— Мистер Эллиот, вы всё ещё думаете, что это суд. Вы ошибаетесь. Нас интересует только одно — поведение игрока, подрывающее репутацию профессионального футбола. Именно в этом вы обвиняетесь, и не без оснований.
— Так чем же вам не нравится моё поведение?
— Вы курите марихуану.
— И что ещё?
— Близкие отношения с девушкой, — ответил Марч, подобострастно глядя на Конрада Хантера, сидящего напротив.
— Но ведь она не замужем. — Я видел, насколько всё это бесполезно.
Наступила тишина. Присутствующие смотрели друг на друга усталыми глазами. Всем давно надоела эта комедия. Меня охватило предчувствие неминуемого конца. Я начал задыхаться.
— Послушайте, — начал я, стараясь овладеть собой. — Вы не можете не понимать, что этого слишком мало. Значит, есть какие-то другие причины. Мне искренне жаль, если я причинил вам неприятности. Но, чёрт побери, до начала прошлой недели-девушка даже не была обручена. Что касается марихуаны — господи, я вынужден принимать куда более сильные наркотики только для того, чтобы выйти на поле. И вы сами даёте их мне.
— Курение марихуаны преследуется по закону, — прервал меня Клинтон Фут.
— О, бросьте, — простонал я. — Вы отлично знаете, что большинство игроков курят марихуану, принимают наркотики. Один парень из Бостона сказал мне, что способен играть только благодаря им. А что девушка? У нас игроки спят с жёнами друг друга. И каждый…
