Он дал задаток, пока мы собирали оставшуюся сумму, чтобы выкупить у хозяина права на нее.
Хозяин вел себя с Вентурой слащаво, учтиво, а на прощание сказал:
— Вы обязаны этим Валье. Если бы она так не пеклась о Пресенсии... Откровенно говоря, я мог запросить за квартиру больше. Рента очень старая.
Я почувствовала, что Вентуре не понравилось, что он называет меня по имени.
В подъезде он сказал: "Эта Валье..." И я подумала, что он догадывается об истинном положении вещей. И солгала ему: я хотела иметь нашу квартиру.
— Его жена приходится ей какой-то родственницей.
И вот прошло пятнадцать лет. В декабре было бы пятнадцать лет, как мы поселились в этой квартире. Но эти пятнадцать лет были всей ее жизнью, стоили того, чтобы их прожить.
— Вы известили хозяина? Нет, она ничего не сделала.
— Судебный врач приходил?
— Да.
Они заглянули в гостиную. Она увидела Асиса у окна. Когда успели прийти все эти люди?
Пока она находилась в соседней комнате? Как же она не слышала? Кое-кого она знала в лицо: товарищей Вентуры по университету, профессоров, его издателя. Невольно посмотрела на часы, и ей показалось, что жизнь начала покидать ее, что сердце ее останавливается. Они разговаривали с Асисом, стоя у окна. Он был бледен. Заметив ее, они подошли к ней, чтобы пожать руку и выразить свое соболезнование:
— Весьма сочувствую.
— Я так сочувствую вам... Он был замечательным человеком. Снискал к себе всеобщую любовь.
Выдержать. Выдержать. Только бы выдержать! Силы покидали ее. К горлу подступила боль, физическая боль, которая мешала ей говорить, душила ее.
Автоматически она проводила по коридору двух служащих из суда.
Дверь была приоткрыта. Кто-то толкнул ее снаружи. Вошел служка с поднятым вверх крестом. Прошел мимо нее. За ним — три священника в полном облачении. Они заняли всю прихожую, заполонили ее своими одеждами.
"Не ходи со мной, прошу тебя. Не ходи!.. Мне нужен Асис".
Она последовала за служителями церкви.
Один из них потеснил Асиса, чтобы занять место в изножье гроба. Они с любопытством взирали на покойника с закрытым челом.
Лица их приняли заученные выражения. И певучими голосами, совсем как в школе, священники запели:
— A porta inferi[2].
Пресенсия рухнула на колени. Поднесла к губам молитвенно сложенные руки и стиснула зубы. "Двери... врата ада... О господи, он не виноват. Только я. Я одна... Для него ад был в жизни.
Он проходил мимо церквей, словно зачумленный. И жил в противоречии со своими убеждениями.
Для него, человека мыслящего, верующего, это являлось пыткой. Он не мог даже служить примером своему сыну. О господи, спаси его! Смилуйся над ним, над тем, кто обратил свой последний взор к твоему кресту там, в больнице. Кто никого не имел, кроме Тебя, никого не видел, кроме Тебя... Ты вочеловечился ради него. Ради него страдал. Ради него умер. Спаси его, раз он твой! Закрой врата смерти..."
Наконец-то она плакала. Скупыми слезами, причиняющими боль.
— Он — ты хорошо это знаешь — дал мне прочесть Евангелие. Отвел меня к дверям церкви. Но не открыл их передо мной, потому что не мог, зато довел до самого порога. Церковь была для него стеною плача. Как-то он сказал: "Я хотел бы освободить вас". Ты услышал его мольбы. Ты отнял у меня его для того, чтобы теперь я смогла бы войти..."
Чья-то рука прикоснулась к ней, попробовала поднять. Она открыла глаза и не узнала лица того великодушного сеньора, который говорил ей:
— Вставайте. Уже пора.
А потом обернулся к Асису и проговорил:
— Поднимите ее!
Асис помог ей встать. "Я ухожу. Так надо". Она смотрела сквозь слезы. "Вентура, любовь моя... Вентура!" Сердце ее разрывалось. В отчаянии она посмотрела на гроб и заметила в комнате Фройлана, который помогал человеку из похоронного бюро поднять крышку, чтобы закрыть гроб.
И ушла. Разлучилась с ним навсегда. Почти ничего не видя от слез, цепляясь за стену, она ушла в соседнюю комнату и закрыла за собой дверь.
"Асис, сокровище мое... Я люблю тебя. Я посвящаю тебе всю мою жизнь. Все, что мне остается в жизни".
(Он пойдет навстречу страданиям и отдастся им. Только пройдя сквозь эти страдания, он станет настоящим человеком, проникнется любовью или милосердием, называй это как хочешь.)
Она слышала шаги рядом, в соседней комнате. Потом они раздались в коридоре. Разве уже несли гроб? "В последний путь по коридору, по прихожей. Здесь было столько поцелуев, сказано столько слов..." Шаги удалялись все дальше и дальше.
"Твой сын идет за тобой. Войди в него! Я знаю, ты — это он..."
Голоса затихали на лестнице. Она поднялась и подбежала к окну, выходившему на фасад, в свою спальню. Вошла и распахнула настежь окно. Наклонившись вниз, увидела, как выносили гроб. Он казался таким маленьким и ребристым сверху. Его задвинули в машину. Народу пришло немного. На улице там и сям стояли соседи по кварталу и крестились. Священники встали за машиной. Асис неуверенно прошел вперед. Фройлан занял место слева от него, а настоятель — справа. Пресенсия больше смотрела на Асиса, чем на машину.
"Сын мой, какая мука!"
Машина удалялась по улице Десампарадос. Пресенсия высунулась из окна почти наполовину.
— Я не говорю тебе "прощай". Я не говорю тебе "прощай", Вентура! Не могу этого сказать...
Она говорила громко, как будто он мог ее услышать.
Машина медленно двигалась по улице, так тесно сблизившей две жизни. А она все стояла, перегнувшись через окно, пока машина вдруг не исчезла за поворотом и она уже не смогла различить среди толпы силуэт своего сына.
И. Тертерян. Современный испанский роман. М., Художественная литература", 1972, с. 48.
Двери отверзи (лат.).
