Аганя смутно, из младенческого детства, припоминала, что и русские в деревне её отца танцевали похоже. Может быть, чуть медленнее, протяжнее, но также сходились округлым подсолнухом и расходились его листами, сближались солнышком и распадались его лучами. Да и вся жизнь, которую они, искатели и строители нового, молодые энтузиасты, обретали, будто бы уже была, она её смутно, но знала, видела. Успела застать. Память все настойчивее вызволяла склад похожего минувшего: как миром ходили на поле, собирали урожай, молотили зерно, как возвращались с песнями. Как и они теперь, в строящейся новой жизни.
Алмазной виделись в том времени — три круга. Один — праздничный, как каравай, круг вечерок и хороводов; другой — всё более углубляющаяся оспина в земле, делающаяся рудным карьером. И третий — круг, по которому все были связаны работой: одни добывали, выскабливали из земного дупла кимберлит, другие — везли на фабрику, третьи долбили руду и мельчили, просеивали, чтобы в конечном счёте из «отсаженного продукта» в цехе доводки были отобраны в чистоте своей маленькие прозрачные кристаллики. Земные, «невидимые миру слёзы». Самый твердый — «неодолимый» — минерал. Самый ценный и самый простой. Как правда.
В завершение всего, будто через игольное ушко пропущенные, кристаллики — итоги общего круглосуточного труда — поступали в лабораторию, где и работала Аганя. А вместе с ней стал работать и Андрюша: то ли он так нацелился на безмужнюю бабу с ребенком, будто других мало, то ли не лежала у него душа к карьеру после виденного или примнившегося.
— А ты не придумал тогда, с княжной? — допытывалась Аганя.
— Как бы я придумал? — сразу начинал выходить из себя Андрюша. — До сих пор перед людьми…
— Так ты её все-таки видел?
— Не знаю теперь сам. Экскаваторщик меня оставил одного: я при нём-то, в учениках, ловко работал. А без него… Сам не пойму, как такое могло причудиться?
— А лицо какое у неё было?
— Лицо?
— Ты говорил — русское?
— Русское. — Смотрел парень на Аганю как тогда, в карьере.
— А какое? На кого похожа — можешь описать?
— Не знаю, не помню я. Русское, да и всё, — краснел Андрюша. — Ну, что ты, опять, говорю же, причудилось!..
Агане очень хотелось спросить прямо: похожа ли была «княжна» на неё, но почему-то не решалась. Так и не спросила. Причудиться, действительно, могло.
В тот год, когда встало на поток производство, легендой ходила история о том, как Первый секретарь Якутского обкома партии Семён Захарович Борисов в обыкновенном портфеле привёз и принёс для наглядного отчета главе государства Никите Сергеевичу Хрущеву первые мирнинские алмазы. Об этом рассказывали друг другу по секрету, с большой доверительностью, не переставая удивляться. Ведь Москва-то, она — ого-го! Там палец в рот не клади — побывшие в столице северяне, как правило, возвращались с вывернутыми карманами. Что не мешало взахлёб восторгаться метро с движущимися ступеньками — эскалаторами — «стоишь, а лесенка тебя сама поднимает!», Большим театром, Мавзолеем и ВДНХ! И вот, с портфельчиком-то, в котором… на миллионы! А представлялось-то, что Семён Захарович, так же на метро, с пересадками, попутно прикупив в «Детском мире» подарков для детишек, со всем этим, зажав под мышками, — к главе государства! А ведь там, в Москве-то, в переходах этих, там не только наши жулики, там тебе, может, и английская разведка, и американцы не дремлют… Словом, дошел товарищ Борисов до самого Никиты Сергеевича, и алмазики ему — фш-шить — на стол!..
И никого не удивляло, когда, закончив смену, Аганя или Андрюша брали мешочек с алмазами, садились на лошадку, и ехали двадцать верст до аэродрома: до ближайшей взлётной площадки. В полном одиночестве, если не считать, что лошадь, тоже душа живая. По пустынным местам. С пистолетом, правда, системы «наган». Знай себе, погоняй!
Алмазная впервые отметила, что это может быть удивительным, когда к ней стали приходить разные люди с расспросами о прошлом. «С целым состоянием в мешочке?» — неизменно улыбались они и круглили глаза.
А кому оно было нужно? Кабану или лосю?
Хотя, конечно, ездить приходилось с опаской. Метель загуляла, стала путать тропку. Смерч закружил, а из него, покажется, кто-то зловещий глянул, и пошёл, пошёл кругом, подбираясь. Птица истошно прокричала, будто приколдовывая. Невидимая Хозяйка листами прошелестела. От такой боязни даже, ой как, замирало сердце! И пришёптывали губы слышанные или выдуманные заклинания — местные ведь многое сочиняли на ходу. Так, как в детской «взаправдашней» игре, она и дорога короче: села на коня — слезла с коня.
— Не приходило ли в голову, взять этот мешочек, с алмазами, да и… махнуть куда-нибудь в Рио-де-Жанейро? — спросил Алмазную паренёк: журналист, что ли?
Она не сразу сообразила, о чём это он? А когда растолковали, то лишь развела руками: куда махнуть? Тайга же кругом!
— Нет, в принципе! — настаивал журналист. — В принципе, мысли такие появлялись: взять, да и… прибрать к рукам, так сказать?
Ей опять принялись объяснять. И она, в общем-то, понимала, даже усмехнулась: причудинка какая-то никак не вкраивалась в её мозги, зазоринки не совпадали.
— Мы же были не рабы, — пояснила Алмазная, от чего у парня почему-то отвисла челюсть.
Ко дню открытия треста, в двадцать пять лет Аганю уже называли «ветераном алмазодобывающего фронта». Так объявили, когда в числе нескольких отмеченных «ветеранов», «ударников труда» профком поощрил её путевкой на Юг. Она была, что называется, ни седьмом небе, держала в руке свернутый листок с рисунком большого трехэтажного здания и склонёнными к нему клубастыми деревьями. Во сне не снилось ей побывать там, куда её направляли: в тёплых края, где растут яблоки и виноград, которые она видела в кино, цветут розы, про которые читала, на Чёрном море, про которое сложено столько песен! Фабрика и страна заботились о ней!
Товарищ Ленин.
Я вам докладываю, —
Трубно звучал голос Бернштейна. Он, геолог, изыскатель, стихами любимого поэта напутствовал и воздавал славу производственникам.
Не по службе, а по душе:
Работа адовая будет сделана.
И делается уже!
Много позже, когда у Алмазной стали складываться свои рифмованные строчки, вдруг как по голове тюкнуло: а почему «адовая»? Почему он «адовая-то» написал? Это ведь совсем иное получается, если адовая?
Кому это было важно тогда? Как ни назови, адовая, каторжная или героическая: каждый бы услышал одно — работа, которую нужно сделать, делается уже!
Они были — первооткрывателями, первопроходчиками и первостроителями новой производственной отрасли в стране! Они были не просто первыми — они были авангардом передового рабочего класса! В считанные годы они сумели сделать то, на что капиталистам потребовалось столетие! Причём, капиталисты пристроились разрабатывать алмазные копи в тёплой жаркой Африке, а они это сделали здесь, в условиях экстремального Севера. Преодолели целую эпоху! Они даже обогнали капиталистов: те до сих пор отделяли алмазы дедовским «жировым» способом — алмаз, как и северянин, любит жирок, прилипает к нему. А у них был разработан и внедрён в производство новейший метод «люминесцентной сепарации». Сами названия говорили за себя: «жировой» — и «люминесцентный!» Основанный на том, что алмаз не пропускает рентгеновский луч! Они и сами, сбитые единым ядром, высвечивали будущее пронзающим лучом.
До аэродрома повёз её Андрюша. Устроились «сменщики» верхом, друг за дружкой на их спокойной лошадке, и «почохали». «Чох»- так понукают буряты. Но и у них стали говорить: «Почохал». Оно, видно, с языка не слетает про якутскую лошадку сказать: «поскакал».
Тот, кто рожден был у моря,
Тот полюбил навсегда…
Радовался за неё и напевал Андрюша. Будто и сам был рождён на море и навсегда полюбил белые мачты на рейде.
По пути они приостановились, сошли с лошади, повязали салама на священном дереве: он не мог её отправить без этого. Каждый попросил о своём. Аганя подумала о сыне, о матери и о… Васе: ему ведь всех тяжелее, ему бы сил да радости. О чем просил Андрюша, она не знала.
Поехали просекой дальше. Андрюша молчал. Она почувствовала, как потихонечку стал приближаться к ней спиной. Не потому, что лошадь качнула, или повода натянул, да откинулся назад. А притираться так, настороженно. Она была женщиной с ребёнком — иногда даже сама себе казалась замужней женщиной с ребёнком. Он — молодым парнем, младше её годами. Отведёнными большими пальцами Аганя с силой ткнула в бока Андрею и засмеялась. Тот припрыгнул на месте и понужнул коня.
