— Отсюда можно пройти еще дальше? — осведомился Дональд, указывая на вторую железную дверь.
— Да, — отвечал Брубек, — в погреба. — Он подскочил к двери, открыл ее и зажег там свет.
Дональд заглянул в теплое темноватое помещение, где слева высилась арочная перемычка над коридором, уходившим куда-то вдаль. Справа в углу стояла громоздкая штука, прикрытая мешковиной.
— Это старые сушильные печи, — пояснил Брубек, — очень хорошее было устройство. Ими и сейчас можно было бы пользоваться, они еще в полном порядке. Надежно сделаны. Но теперь в подвалах центральное отопление. Я и летом, случается, пускаю его в ход. Сырость как рукой сняло, а о мокроте и говорить не приходится. Гляньте-ка, мистер Дональд, это я укрепил здесь лет тридцать тому назад, когда печи ставили, а они уж сделали свое дело. Сырости и в помине нет.
Брубек хлопнул рукой по огромному листу бумаги, покрывавшему чуть ли не всю заднюю стену. Плакат, конечно, давно бы рассыпался, будь здесь так сыро, как раньше.
Дональд обернулся. И тотчас вспомнил, вернее, узнал изображение на плакате: неистово пылающая пасть печи, высоко поднятые руки, сжатые в кулаки, справа и слева растущие из туловища печи; бегущие, рыдающие пары и пятна плесени. На краткий миг Дональд снова ощутил непостижимо яростное отвращение, сразу признав это тем, чем оно, собственно, и было воспоминанием о мучительном впечатлении детства. Но тут же опять забыл его, Дональд был человеком, воспринимающим лишь внешний мир. В нем не было, если так можно выразиться, внутренней рутины. А ведь и внутренние случайности надо уметь вовремя схватить за хвост.
Итак, он сказал еще что-то Брубеку и пошел наверх. Удивительно было хотя и лежало на поверхности, — что во время обеда (на котором полагалось присутствовать и Августу, одетому с иголочки) отец упомянул о коммерции советнике Гольвицере. Они были приглашены к нему на soirée[17].
* * *
Роберт Клейтон, однако, не смог присутствовать на вечере у коммерции советника. Он в это время лежал в постели, чихая, кашляя и ругаясь; принимал пирамидон, пил виски без содовой, связанный с внешним миром только воронами пророка Ильи, то есть Дональдом и Хвостиком. Поскольку из-за насморка он почти ничего не видел, то даже не мог развлечься чтением; здесь уже в игру вступал Август, по вечерам читавший своему дяде отрывки из выдающегося труда графа Кромера «Современный Египет». В результате насморк заполучил не только Август, но и весь «Меттерних-клуб». Впрочем, Дональд и Хвостик этой участи избегли.
Дональд подумал было в свою очередь отказаться от посещения Гольвицера, раз отец вынужден был это сделать, сославшись на жестокую простуду. Но Роберт об этом и слышать не хотел. Дональд во что бы то ни стало должен там появиться. На этом он стоял неколебимо.
Итак, в назначенный вечер длинная «найт-минерва» снова ждала у подъезда в слабом свете роскошного фонаря; в тесной и голой прихожей слуга уже помогал Дональду надевать шубу.
Машина тронулась с легким гудением. С моста Дональд видел далекие огни, отражающиеся в изгибе канала. Потом она проехала мимо завода, погруженного в темноту, светилось только одно окно в проходной; позднее там, отдыхая между своими обходами, сидел ночной сторож.
Поездка длилась довольно долго, вверх по Вольцайле — подъем, в те годы еще высокий, «найт-минерва» взяла легко, — дальше мимо собора, потом через Грабен, где было потише, и, наконец, через Хофбург; вскоре они уже въехали, если можно так сказать, в открытое море темноты и простора, где фонари попадались лишь изредка. Дональд ощущал сегодня обычно ненавязчивый запах лавандовой воды, резкий и острый, он пробивался под шубой из выреза вечернего костюма там, где крахмальная манишка (какие еще носили тогда к визиткам) немного топорщилась на груди. Он, видимо, налил многовато «Аткинсона» на белье и носовой платок. Машина шла уже вверх по Мариахильферштрассе: эту часть Вены Дональд почти не знал. Тот, кто всегда ездит в машине с хорошо знающим местность водителем, сравнительно медленно узнает город. Дональду был известен, пожалуй, только Пратер и тот район Вены, где находилось Высшее техническое училище со всеми своими институтами.
Едва Дональд успел вылезти из машины перед большой виллой с ярко освещенными окнами, как почувствовал, что оказался совсем в другом мире, чем мир Харбахов и им подобных. Уже прибытие гостей — карета подъезжала за каретой, а время от времени автомобиль — было шумным и фамильярным; большинство приветствовали друг друга еще на улице, а в просторном вестибюле не стояла та формальная тишина introitus[18], в которой обычно снимают пальто и шубы, а, напротив, беззаботнейшая болтовня. В первой гостиной гости здоровались с хозяином дома, смеясь и громко что-то восклицая.
— Как поживает ваш папенька? — осведомился Гольвицер, и Дональд, уже заразившийся общей веселостью, со смехом отвечал:
— Благодарю вас, господин коммерции советник, он лежит в постели, чихает и огорчается, что ему нельзя быть здесь.
В тот же момент Дональд сообразил, что из-за своей дурацкой бесхарактерности опять совершил неловкость — расхохотался прямо в лицо Гольвицеру; произошло это в суете и давке веселого прибытия гостей. Ему сразу не пришло на ум, что для человека в возрасте Гольвицера, а теперь уже и его отца простуда значит больше, чем для молодого. Так или иначе, но по лицу коммерции советника прошла тень, когда он настойчиво продолжал:
— Что же, у вашего папеньки высокая температура?
— О, нет, — отвечал Дональд, уже взяв себя в руки. Его тут же подхватила волна новоприбывших и унесла в соседние гостиные; эту волну разделяли только лакеи с большими подносами, уставленными бокалами с шампанским, более или менее зорко следившие, чтобы все гости пили. Невозможно было хоть на мгновение остаться с пустым бокалом в руках или, боже упаси, вообще без бокала. Лишь досада на себя заставляла Дональда пить. Вообще-то он пил вино, разве что следуя светским обычаям, а виски из уважения к отцовским привычкам. Повторяем, досада на себя принудила его до дна осушить бокал, второй, немедленно очутившийся у него в руках, он отставил в сторону. С этим Гольвицером всегда было так, стоило только с ним соприкоснуться, и тебя уже ждала неприятность. Он вытягивал из человека любую слабость, как штопор пробку из бутылки.
Анфилада гостиных кончилась, и перед Дональдом неожиданно открылся большой зимний сад.
Инцидент с Гольвицером (а именно так воспринимал вышеописанный разговор молодой Клейтон) все-таки еще не дал ему возможности простейшим образом объяснить себе атмосферу этого дома, столь отличную от других известных ему домов — он почувствовал ее с первого же мига прибытия гостей, — а именно что это дом богатого холостяка, многих приглашавшего только из-за того, что они ему подходили и его развлекали, при этом он ровно никаких целей не преследовал. По крайней мере эти гости здесь не выглядели неуместными, но были как бы оттеснены на второй план. Однако самое главное — не было здесь хозяйки дома и, что еще важнее, хозяйской дочери, а следовательно, не было и связанных с ними намерений, ловко или неловко проводимых в жизнь.
К тому же Дональд вскоре понял, что большинство гостей здесь принадлежит к той породе людей, которую не встретить в кругах венских промышленников. Конечно, и там, изредка можно увидеть известного актера из Бургтеатра, профессора университета или художника, в особенности если тот прославился как услужливый и приятный портретист. Но здесь, пожалуй, едва ли не все преследовали те жизненные цели, о которых на Райхсратштрассе, вероятно, многие даже понятия не имели. Дональд, переходя из гостиной в гостиную, уловил это по обрывкам весьма оживленных разговоров; в них он при всем желании не мог бы принять участия из-за полного непонимания, о чем они, собственно, ведутся.
Он ходил по мелкому гравию вокруг большой группы пальм посреди зимнего сада и вскоре очутился в полном одиночестве. Никто даже по ошибке сюда больше не забрел, не показал примера другим, хотя здесь везде стояли удобнейшие плетеные кресла; едва заглянув в дверь и увидев пустое помещение, все предпочитали оставаться в комнатах, где было полно народа. Между деревьями был большой и довольно глубокий бассейн — пруд малого формата с прозрачной водой и каменистым дном.
Дональд, глядя в него, размышлял, как бы ему отсюда удрать. Он ведь уже приветствовал хозяина дома (и говорил с ним), как, впрочем, и с несколькими знакомыми; словом, он здесь побывал, теперь можно уходить. А не показаться ли еще раз в гостиных?
«Пруд» был разделен на два сегмента изящной стеной, выложенной в виде буквы S, из середины которой бил низкий и сильный фонтан — вода из него лилась в обе половины бассейна. На одной из сторон, среди мелких плавающих кувшинок, Дональд увидел двух медленно приближающихся толстых золотых рыбок. Светло-красные, они, казалось, так и светятся. Эти декоративные твари плыли элегантно и неторопливо, затрачивая минимум сил на движения хвостовых плавников.
