Филип Рот - Профессор желания

Я слышал, что одним из результатов ее болезни стало то, что она поправилась килограммов на десять. Если это было так, то теперь, кажется, она потеряла не только набранный вес, но и значительно больше. Она выходит из машины совершенно такая, какой была раньше. Ее кожа бледней, чем мне казалось раньше, но эта бледность совсем другого рода, нежели квакерская, к которой я теперь привык. Это бледность какая-то светящаяся и прозрачная. Только худенькие шея и руки выдают, что она перенесла тяжелую болезнь, а главное, что ей уже хорошо за тридцать. Во всех других отношениях она снова Сногсшибательное Создание.

Ее муж жмет мою руку. Я ожидал увидеть кого-то повыше и постарше. Наверное, так всегда хочется думать. У Лауэри коротко подстриженная черная бородка, круглые очки в черепашьей оправе. Он плотный, атлетического сложения. Оба они в джинсах, сандалиях и ярких водолазках. У обоих смелая стрижка. Единственное ювелирное украшение на каждом из них — обручальное кольцо. Это еще ничего не доказывает. Может быть, изумруды запрятаны в фамильном склепе.

Мы обходим дом вокруг, как будто они потенциальные покупатели, направленные сюда из агентства по продаже, недвижимости, чтобы осмотреть дом; как будто они новые соседи, которые заехали, чтобы представиться; как будто они те, кем и являются на самом деле: бывшая жена со своим новым мужем, кто-то, что ничего теперь не значит; предмет старины, почти не представляющий исторического интереса, случайно найденный во время обычных археологических раскопок. Да, то, что я указал им дорогу к нашей замечательной берлоге, оказывается, не было ни глупой, ни опасной ошибкой. Иначе, как мог бы я понять, что уже полностью де-эленизирован, что эта женщина уже не может ни навредить мне, ни очаровать меня, что я расколдован самой любящей и доброй из всех женских душ. Как права была Клэр, предостерегая меня от излишней эмоциональности до того, как сама разнервничалась, несомненно, из-за моего замешательства, вызванного телефонным звонком.

Клэр идет впереди с Лэсом Лауэри. Они направляются в сторону почерневшего сломанного дуба на опушке леса. В начале лета, во время сильной грозы в дуб попала молния и расколола его надвое. Все время пока мы шли все вместе вокруг дома, Клэр излишне возбужденно рассказывает об ужасных грозах, которые были в начале июля. Излишне возбужденно и чуть-чуть по-детски. Я не представлял себе, насколько встревожит ее появление моей бывшей жены, после всех моих рассказов о том, какой смутьянкой была Элен. Я, наверное, даже не осознавал, как часто рассказывал о проделках Элен в первые месяцы нашего знакомства. Не мудрено, что теперь Клэр сосредоточила свое внимание на тихом муже Элен, которому Клэр была ближе и по возрасту, и по духу. Выясняется, что он тоже подписывается на «Естественную историю» и журнал «Audubon». Несколькими минутами раньше она показала им необычные ракушки, которые собрала на заливе и разложила на плетеном подносе, стоящем в центре обеденного стола между старинными подсвечниками, что были подарены ей ее бабушкой по случаю окончания колледжа.

Пока моя подруга и ее друг осматривают обожженный ствол дуба, мы с Элен направляемся к веранде. Она рассказывает мне о своем муже. Он адвокат, альпинист, лыжник. Разведен. У него две дочери-подростки. Работая с одним архитектором в сфере жилищного строительства, он сколотил небольшое состояние. Недавно он попал на страницы газет в связи с тем, что помогал комитету по законодательству штата Калифорния раскрыть связи преступного мира с морской полицией штата… Я вижу, как Лауэри идет мимо дуба по тропинке, пролегающей через лес, к той крутой скале, которую Клэр фотографировала все лето. Клэр и Даззл, похоже, направляются к дому.

— Кажется, для Каренина он несколько молод, — говорю я Элен.

— Я думаю, что на твоем месте я тоже бы съязвила. Я удивилась, когда ты вообще подошел к телефону. Это потому, что ты хороший человек. Ты всегда был таким.

— О, Элен, что происходит? Оставь все эти слова о «хорошем человеке» для моего надгробья. Может быть, ты и начала новую жизнь, но это выражение…

— У меня было много времени на размышления, когда я болела. Я думала о…

Но я не хочу об этом знать.

— Скажи, — говорю я, перебивая ее, — как проходил твой разговор с Шонбруннами?

— Я разговаривала с Артуром. Ее не было дома.

— И как он отнесся к твоему звонку после такого перерыва?

— О, достаточно хорошо.

— Честно говоря, я удивлен, что он предложил свою помощь. И удивлен, что обратилась к нему за этим. Насколько я помню, он не был в особом восторге от тебя, а ты от них.

— Мы с Артуром изменили мнение относительно друг друга.

— С каких это пор? Ты, помнится, потешалась над ним.

— Больше я этого не делаю. Я не потешаюсь над людьми, которые сознаются в том, чего они хотят или хотя бы в том, чего не имеют.

— Ну и что же Артур хочет? Не хочешь ли мне сказать, что все это время он хотел тебя?

— Я не знаю насчет всего времени.

— О, Элен, мне что-то с трудом верится.

— Нет ничего легче, как поверить в это.

— И во что точно я должен теперь поверить? Когда мы с тобой вернулись из Гонконга, ты ушел, и я осталась одна, он позвонил мне однажды вечером и спросил, не может ли прийти ко мне и поговорить. Он очень беспокоился за тебя. Он приехал прямо с работы — было около девяти — и почти целый час говорил о том, как ты несчастлив. Я сказала, что не являюсь больше причиной твоих несчастий, и тогда он спросил, сможем ли мы с ним встретиться как-нибудь за ланчем в Сан-Франциско. Я сказала, что не знаю, я сама довольно паршиво себя чувствовала, и он поцеловал меня. Потом он усадил меня и сел сам и начал подробно говорить мне о том, что он не собирался этого делать и за этим не стоит ничего такого, о чем я могла бы подумать. Он счастлив в браке, их с Дебби связывают до сих пор тесные узы, и он, по существу, в долгу перед ней. А потом он рассказал мне душераздирающую историю об одной ненормальной девице, какой-то библиотекарше, на которой он чуть не женился в Миннесоте, и как она однажды набросилась на него за завтраком и ударила его вилкой в руку. Он не представляет, что могло бы случиться с ним, если бы он уступил и женился на ней. Он думает, что могло закончиться тем, что она бы его убила. Он показал мне шрам от вилки и сказал, что его спасло то, что он встретил Дебби и что он обязан всем ее преданности и любви. Потом он снова попытался меня поцеловать, а когда я сказала, что мне не кажется, что это хорошая идея, он сказал, что я права, что он во мне очень ошибался и хочет, чтобы мы встретились за ланчем. Я не хотела, чтобы эта неловкая ситуация продолжалась, и поэтому дала свое согласие. Мы договорились пообедать в одном ресторанчике в Чайнатауне, где, уверяю тебя, никто из его или моих знакомых не мог нас увидеть вместе. Вот так все и было. Потом, летом, когда они уехали на Восточное побережье, он начал присылать мне письма.

— Продолжай. И что же он писал?

— О, они были прекрасно написаны, — говорит она, улыбаясь. — Видимо, он по десять раз переписывал каждое предложение, пока не добивался того, что хотел. Наверное, такого рода письма мог бы писать по ночам своей подруге редактор поэтической рубрики университетского журнала. «Воздух чист, прохладен и свеж…» и так далее. Иногда он приводил цитаты из великих поэтов о Венере, Клеопатре и Прекрасной Елене.

— «Она достойна восхищения…»

— Да. Правильно. Это одна из них. Вообще-то я находила это несколько оскорбительным. Хотя, думаю, что в этом не могло быть ничего оскорбительного, потому что это «классика». Между прочим, он тем или иным путем давал мне понять, что отвечать не надо. Поэтому я и не отвечала. Ну что ты улыбаешься? На самом деле, это довольно мило. В этом что-то есть.

— Я улыбаюсь, — говорю я, — потому что и сам получал письма от Шонбруннов, — от нее.

— Невозможно поверить.

— Ты бы поверила, если бы увидела. В этих письмах не было ни строчки поэзии.

Клэр еще находится на расстоянии метров пятнадцати, но мы замолкаем при ее приближении. Почему? Кто его знает!

Лучше бы мы этого не делали! Почему я не продолжал говорить ничего не значащие вещи, шутить, читать стихи, все, что угодно, но только, чтобы Клэр не вошла через заднюю дверь, застав наше конспиративное молчание. Не пошла и не увидела меня, сидящим напротив Элен в безмятежном настроении.

Она тут же сделала каменное лицо и объявила о своем решении:

— Я иду плавать.

— А что делает Лэс? — спросила Элен.

— Пошел прогуляться.

— Ты точно не хочешь чаю со льдом? — спрашиваю я Клэр. — Почему бы нам всем не выпить чаю?

— Нет. Пока!

Короткое слово в сторону гостьи, и она ушла.

С того места, где я сижу, видно, как наша машина выезжает на дорогу. Какой заговор усмотрела Клэр? Какие интриги мы плетем?

— Она очень симпатичная, — говорит Элен, когда машина скрылась из вида.