— Почти сразу мы ушли ко мне. Ленка приготовила холодный ужин, но аппетита у нас не было. Я еще не видел Ленку такой нервной Видимо, Залеска еще раньше чем-то угрожала ей — не знаю, зачем она это делала. Но остается фактом, что они друг друга не любили. Ленка была неспокойной, не могла минуты усидеть на месте. Потом сказала, что скоро вернется, и ушла. Это ее «скоро» продлилось до двух ночи. Я ждал, не спал, мучился… Вот и все.
— Все? Мне кажется, маловато. Когда она долго не шла, не отправились ли вы ее искать? В замке или, может быть, в окрестностях?
— Нет. Она вела себя… непристойно. Я сказал себе: придет — хорошо, не придет — тоже. Но уснуть все равно не мог.
— Надо понимать так, что вы не покидали своей комнаты?
Гакл задумался, потом посмотрел на капитана и кивнул.
— Значит, будете сидеть в той комнате завтра.
— Зачем? У меня работа…
— Мы проведем следственный эксперимент — реконструкцию событий. Поэтому все вы должны оставаться в замке.
— Понятно.
Настало молчание. И так как никто больше не задавая вопросов, Гакл поинтересовался:
— Я уже могу идти?
— Еще минуточку. Мне кое о чем нужно спросить вас, как друга Залеской. Вы знаете, что ее бывший муж продолжал поддерживать с ней контакты?
— Она что-то говорила об этом.
— Он снял для нее домик. Где-то в Слапах. Вы были там когда-нибудь?
Гакл отрицательно покачал головой.
— Но вы знали об этом? Она ездила туда работать.
— Знал. Вы не совсем точно информированы. Залеский не снял, а купил бывший дом священника.
— Почему вы нам об этом ничего не сказали раньше? — не удержался Коварж.
— Я… но это же не связано…
— Как это не связано, — перебил Янда. — Мы подробно осмотрели все, что осталось после нее, и вдруг выясняется что вне нашего внимания оказался целый дом. В каком точно месте он находится?
— Не знаю, поверьте мне. Мария туда почти не ездила Спросите Залеского, он знает, где…
— Странно, что вы, ее друг, ничего об этом не знаете.
— Мария никогда не вспоминала о доме. Не дорожила им.
— Хм… Жаль, что вы не можете нам помочь. Поездка к Залескому означает для нас задержку.
— Мне тоже очень жаль.
— А пани Альтманова? — спросил Петр. — Она была близкой подругой погибшей. Может быть…
— Она точно не знает!
— Почему вы так уверенно говорите?
— Ну… мы с ней были в одинаковом положении. — Он сглотнул слюну. — Оба близкие друзья, но Мария от нас таилась. Эмила там тоже никогда не была.
Дверь приоткрылась, и в комнату осторожно заглянул доктор Гронек. Встретившись взглядом с капитаном, он виновато улыбнулся.
— Можешь заходить, — пригласил его Янда. — Мы заканчиваем.
— Если ты не будешь сердиться… — Адвокат быстро скользнул в комнату.
— Почему я должен сердиться? Говорю же, можешь…
— Потому что хочу попросить кое о чем пана Гакла. — Гронек расплылся в улыбке. — И вообще это не имеет отношения… к вашим делам.
— Ну если пан Гакл не будет возражать, — пожал плечами капитан.
— Будьте любезны, не можете показать мне ваш прекрасный антикварный перстень? — обратился Гронек к Рудольфу. — Я заметил его сразу… Видите ли, антиквариат — моя страсть. Спросите капитана Янду, какой мебелью заставлена моя квартира.
Рудольф охотно снял с пальца золотой перстень с лазуритом и подал его адвокату.
— Это, собственно, не настоящий антиквариат, — объяснил он. — Примерно конец девятнадцатого века, романтическая имитация под старину. Но для меня он имеет огромную цену, — Гакл понизил голос, — потому что я получил его в подарок от Марии.
— Да, — кивнул Гронек, возвращая ему перстень, — потому это и произошло.
— Что произошло? — быстро спросил Гакл.
— Ничего, просто мой приятель любит всякие загадочные изречения и произносит их к месту и не к месту, — Янда бросил на адвоката свирепый взгляд. — Благодарю вас, до завтра прошу оставаться в замке. И пошлите к нам, пожалуйста, Дарека Бенеша.
— Посмотри, что у меня есть! — сказал после ухода Гакла Коварж, помахивая пакетиком с молотым кофе.
— Надеюсь, тебя не подкупил какой-нибудь правонарушитель, — рассмеялся Янда.
— В этот раз нет. Когда ты нас выгнал отсюда, мы пошли в магазин.
— А еще купили сахар и бутерброды, правда, не первой свежести, — сообщил Чап. — Плитка в углу, осталось найти воду и чашки.
— Это предоставь хозяину, он как раз входит, — показал Янда на фотографа, в некоторой растерянности стоявшего в дверях. — Проходите, Дарек. Ведь вы ночуете в этой комнате? Значит, сумеете сварить на своей плитке кофе?
— Сумею, пан капитан. — Бенеш слегка поклонился.
— Вы сегодня выглядите намного лучше. Вот что значит чистая совесть. Стыдно вспоминать ваши с Альтмановой показания — сплошная ложь! Ладно, берите кофе, сахар я принимайтесь за дело. Кто хочет кофе? Все, значит, четверо. Дарек пятый.
Бенеш поставил воду на плитку, вынул из степного шкафа чашки.
— Вы у нас сегодня последний, потому что с вами все более или менее ясно, — объяснял между тем Янда. — Да и мы уже немного устали. Поэтому вместо допроса предлагаю беседу за чашкой кофе.
Все дружно одобрили идею капитана.
— У вас здесь собрался довольно занятный коллектив, — продолжил Янда. — И очень пестрый. Я имею в виду уровень образования. Мы, естественно, наводили обо всех справки, и мне эта пестрота кажется странной. Вот вы, например. У вас диплом среднего художественно-промышленного училища, отделение фотографии. Вы — человек на своем месте.
Дарек улыбнулся и начал разливать кофе в чашки.
— А взять, скажем, Беранека… Как он вообще мог попасть на это место?
— Для меня это тоже загадка, — произнес серьезно Бенеш, неся кофе Янде. Коварж и Чап стали помогать ему разносить чашки. — Может быть, это сделано преднамеренно, кто-то хотел, чтобы в хранилище… было больше беспорядка.
— Не исключено, — кивнул Янда. — А что вы думаете Ленке? Училась в гимназии, не закончила ее.
— Здесь много недоучек, — заметил Петр.
— Ленке не повезло. Ее выгнали за два месяца до экзаменов.
— Сурово, — возмутился Янда. — Так же не делают.
— Там у нее… — фотограф поймал плечами. — Она устроила какую-то дикую вечеринку. Курили наркотики. Четверых увезли в больницу, едва спасли. Но Ленку можно только пожалеть. У нее было несчастное детство. Ее отец…
— Был алкоголиком, — прервал капитан. — Да и с отчимами ей не везло, только последний — приличный человек. Я уже сегодня это слышал… Ну, а Гакл? Что скажете о нем?
— Этот тоже недоучка, и вообще… — поморщился Бенеш.
— А что он, собственно, не закончил?
— Последний раз факультет истории искусств. Выгнали с третьего курса, — охотно ответил Дарек.
— Что значит — последний раз? — удивился Петр.
— Потому что перед этим изучал архитектуру, там его выгнали уже со второго. Злые языки утверждают, что еще раньше учился в художественно-промышленном училище, по всего полгода. Только прошу вас, — он неожиданно понизил голос, — не говорите ему, что это я вам рассказал. Он такой спесивый, какого вы, наверное, никогда не встречали.
— Но он стал все-таки руководителем отдела, — как бы с сомнением заметил Петр.
— В отделе два с половиной человека, — махнул рукой Бенеш. — Руководителем его сделали только потому, что написал книгу, которая его прославила. Но как он пыжится! А сейчас книгу представили на какую-то премию. После этого с ним невозможно будет общаться.
— Видимо, он одарен литературными способностями, — размышлял вслух Янда. — Иначе при таких амбициях жизнь его сложилась бы трагически.
— Но самое непонятное происходило с Яначеком, — неожиданно изменил тему Дарек. — Это был прекрасный специалист, знал свое дело. Но его несчастьем была жадность.
— Простите мне мое старческое любопытство, — вмешался Гронек. — А какой была Залеска? Ведь вы, пан Бенеш, неплохо ее знали. Я же видел только фотографии, на которых она выглядит прекрасно.
— Это ничто, — покачал головой Дарек. — Она была не очень фотогеничной. В жизни — намного красивее. Красота ее заключалась в движении, в цветах и оттенках. У нее были голубые глаза и смоляные волосы… Кожа имела слабый золотистый оттенок… А длинная шея, а посадка головы…
— Королевская, — дополнил Гронек. — Это видно и на фотографиях… А мужчины ее оставляли. И последний — Гакл. Думаю, для всех это было настоящей трагедией, ведь она его так любила.
— Еще как! — воскликнул Бенеш. — С ума по нему сходила!
— Но ведь они были так непохожи, верно?
— Что такое любовь? — неожиданно драматическим тоном произнес Дарек. — Биолог вам будет говорить что-то о железах и гормонах. А в Древней Греции утверждали, что виной всему — стрела Купидона. И от нее нет спасения. Поразит она, скажем, прекрасную царицу Титанию — и та влюбится в осла.
