Несколько чужих надписей успело все-таки протиснуться под броню его незаинтересованности — начиная от ярко-алого напоминания про усиленно продвигаемого музыкальной индустрией рэппера-сефарда:
АІРАС SHAKUR III RULES THE WORLD!
и кончая многословным отзвуком какой-то смешной девичьей обиды на листе бумаги, наклеенном поверх разноцветных непристойностей и святотатств:
ПОЗВОЛЬТЕ ЧЕРЕЗ ЭТО ДАЦЗЫБАО
ПРЕДЛОЖИТЬ ГОСПОДИНУ КУПРИЯНОВУ НАДЕТЬ РОЗОВОЕ ТРИКО, НАРИСОВАТЬ НА СТЕНЕ МОЮ ЧЕТВЕРТУЮ РУКУ И ЛИЗАТЬ ЕЕ ДО ПОЯВЛЕНИЯ НА ЯЗЫКЕ КРОВАВЫХ МОЗОЛЕЙ. НАТАША.
Сколько людей, столько настроений.
Даже тут надписи становились видны Кеше с учетом локализации — судя по обилию русского языка. И они хотят, чтобы мы верили, будто за нами и вправду не следят...
Как только эта мысль промелькнула в Кешином уме, она тут же получила подтверждение, увесистое, как удар поддых.
Он увидел ответ под одним из своих прошлых «fuck the system». Это была аккуратная надпись светло-голубой краской:
ЭТО НЕ ТЫ ИМЕЕШЬ СИСТЕМУ, БРО.
ЭТО СИСТЕМА ИМЕЕТ ТЕБЯ. ТЫ ПРОСТО ЕЩЕ НЕ ПОНЯЛ, КТО СВЕРХУ, А КТО СНИЗУ.
ТВОЙ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬ БАТУ.
То, что перед ним ответ, делалось ясно по «БРО». Но самым жутким был язык — русский, хоть Кеша всегда писал здесь по-английски.
Это могло означать, что отвечавшему известна его языковая локализация. Возможно, у него имелся даже доступ к метадате: он откуда-то знал, что совсем недавно Кеша смотрел программу про Бату Караева.
С другой стороны, все могло быть и случайностью. Неизвестного русскоязычного пользователя могло привлечь дацзыбао про господина Куприянова (мне бы их проблемы, подумал Кеша угрюмо), а Караев был настолько известным террористом, что каждый второй хомячок наверняка подписывал свои изречения на Стене его именем.
В любом случае следовало сохранять спокойствие и вести себя так, словно ничего не произошло. Потому что ничего еще действительно не произошло...
Но все-таки по дороге к выходу Кеша не смог удержаться от отрывистых (и, хотелось верить, невидимых для системы) размышлений:
«В чем-то он прав, этот доброжелатель. Ведь система действительно имеет меня прямо сейчас. Если бы было наоборот, разве меня так трясло бы? Разве мне надо было бы прятаться?»
Кеша успокоился, только выйдя на площадь — и решил считать случившееся простым совпадением. Виноват на самом деле он сам — не следовало дергать тигра за усы, развлекаясь подобным образом. Зачем ему вообще эта Стена Доверия? Чего, спрашивается, стоит наслаждение собственной лихостью, если в любую минуту его может сменить страх?
Словно услышав, страх вернулся — и снова дал Кеше подлых своим ледяным кулаком.
Из толпы на него глядела Little Sister.
Под ее левым веком темнел синяк, а в глазах блестели слезы свежей обиды. На ней был костюм, какого Кеша никогда раньше не видел — что-то вроде эльфийского доспеха, оставляющего открытыми руки и длинные тонкие ноги — и это, не мог не отметить Кеша, ей шло. Ее волосы были гладко зачесаны назад. Новая прическа.
Кеша вдруг понял, что сестричка сейчас подойдет к трем старым выдрам — и на ухо расскажет им все-все. И его возьмут прямо здесь.
Он не знал, как это будет выглядеть, но слышал — запрут в тюремном сне, из которого
можно будет просыпаться только в тот же самый тюремный сон... И никакой Ян Гузка ему не поможет, потому что на Кеше недостаточно черной шерсти, чтобы вызвать у великого гуманиста эмпатию и сострадание...
Кеше захотелось побежать к выходу из группового сна — но он понимал, что такая реакция выдаст его с головой. Он несколько раз глубоко вздохнул, обвел глазами площадь и снова посмотрел на сестричку.
Она уже исчезла.
Уйти она не успела бы. И затеряться в толпе тоже — народу вокруг было немного, рядом с ней гулял только выводок индийских толстух в пестрых сари.
Кеше снова захотелось побежать к выходу — и лишь чудовищным усилием воли он удержал себя на месте.
«Они за мной следят,— подумал он.— Они меня ловят. Провоцируют. Сначала эта галерея, теперь она... Все один к одному... Или я схожу с ума?»
Такой вариант был возможен. На коллективный сон могли наложиться личные видения, особенно при разболтанной нервной системе.
Не следовало торопиться с выводами. И, самое главное, надо было держать себя в руках. Помнить, всегда помнить древнюю мудрость — ничто так не выдает человека, как он сам.
Кеша повернулся и пошел к выходу, стараясь ступать медленно и расслабленно. Чтобы шагнуть в зеркальный коридор, ему пришлось сделать над собой серьезное усилие.
Зеркала пропустили.
Вспыхнула на миг оранжевая звезда, погрузив вселенную во тьму — и погасла. Фаза LUCID кончилась.
Переводя дыхание, Кеша стал всплывать из сна в явь — вверх, к смутно дрожащему свету фейстопа. Такого кошмара он не помнил давно.
Завтра никакой сестрички.
Добросовестный семейный секс с Мэрилин.
А потом какая-нибудь игра. Что-нибудь традиционное. Танки, да. Главное — побольше заячьих петель в метадате.
Сердце над головой Мэрилин, как обычно, горело с самого утра. А «ЛАВБУК ИУВКЩЩЬ» объявил тематический маскарадный день — «ЭПОХА АБСЕНТА». Выбор был простым.
Как разъяснили поп-апы, празднично стреляющие серпантином, Мэрилин сегодня за счет системы нарядят Надеждой Крупски, а сам он будет Владимиром Ульяновым. Вот бы еще знать, кто это такие. Наверно, какие-то древние художники. Абсент, Ван Гоголь...
Шэрящие свой интимный опыт парочки в окнах «ЛАВБУКА» пока что разминались — однообразные господа с козлиными бородками раздевали и щупали наряженных в длинные платья дам. Общим элементом для всех спален была пузатая бутылка с зеленой жидкостью, стоящая на столике перед кроватью. Как всегда в маскарадные дни, Кеша ощутил легкую приподнятость духа.
Войдя в семейную спальню, он иронично кивнул всем, кто мог смотреть на него в эту секунду. Если они были вообще, в чем он сомневался из-за низкого личного рейтинга.
Мэрилин в длинной темной юбке и кружевной блузке лежала на кровати, глядя в угол. Был виден ее сонный профиль — и профиль этот ни капли не возбуждал.
«Понятно, зачем спиртное»,— подумал Кеша философски, заметив рядом с кроватью пузатую бутыль. Странно, что алкогольный напиток назначили символом целой эпохи. Наверно, мрачное было время. Пыльное и безрадостное.
Кровать с Мэрилин вдруг затянуло мглистым квадратным поп-апом. В нем появилась пыльная и безрадостная — вот точь-в-точь, как он только что подумал! — улица доисторического уездного городишки в черно-белом разрешении. Сквозь окно одного из домов стала видна комната, подкрашенная сепией. За письменным столом среди канцелярских папок сидел похожий на Чехова русский интеллигент с бокалом в руке. Жидкость в бокале была ярко-зеленой — единственное цветное пятно в кадре.
Где-то пробили часы — их звук показался Кеше невыразимо тоскливым.
Интеллигент словно решился. Он залпом выпил зеленую жидкость, сбросил несколько папок на пол и вскочил на ноги — но Кеша так и не узнал, что тот хочет сделать: движение прекратилось, а картинка расцвела тысячью райских цветов, раскрасив восстающего из-за стола в какой-то небывалый радужный куст, проросший сквозь серо-коричневую сепию. Мгновение было прекрасно — и оно остановилось.
УПЕЙ СИБЯ ГОЛОВОЙ АПСЕНТУ!
Опять с локализацией обосрались, подумал Кеша с ленивым отвращением. Даже непонятно, что они такое пытались выразить.
Поп-ап стал гаснуть. Появились цены за разовое администрирование и недельный цикл — они были, надо сказать, круты. Потом сквозь них опять стала видна Мэрилин — и стоящий рядом столик с пузатой бутылкой и круглым бокалом. Кеша налил густой зеленой жидкости в бокал и понюхал. Судя по запаху, абсент был сладким ликером. Сейчас главное не кивнуть, пока цены не погасли окончательно — хотя сегодня скидка на абсент была пятьдесят процентов.
«Ну запах,— подумал Кеша,— это понятно. Через маску. А вот как делают рюмку и бутылку — когда я закрываю глаза? Через трэкпэд?
Я же их все время чувствую пальцами... Или нет?»
Он закрыл глаза. И сразу стало непонятно, есть у него что-то в руках или нет. Он опять открыл глаза. Бутылка и бокал по-прежнему были в его руках. Теперь он совершенно точно чувствовал их пальцами.
«Понятно, — подумал Кеша. — Трэкпэд подключили через зрительный канал... Или наоборот...»
Он вдруг поднес бокал к губам и сделал большой глоток. Потом еще один. А потом сообразил, что это было не осознанное решение, а спонтанный поступок. Даже чересчур спонтанный, чтобы быть его собственным. Но, поскольку на абсент сегодня была скидка, с этим можно было смириться.
Абсент оказался крепкой настойкой, далеким родственником всяких пастисов и перно — с очевидным мезальянсом в линии генетической передачи. И, видимо, в нем был какой-то наркотик — кровать с Мэрилин расцвела множеством дымных радуг, а сама социальная партнерша поманила к себе десятком выросших на ней прозрачных рук.
