Абсент оказался крепкой настойкой, далеким родственником всяких пастисов и перно — с очевидным мезальянсом в линии генетической передачи. И, видимо, в нем был какой-то наркотик — кровать с Мэрилин расцвела множеством дымных радуг, а сама социальная партнерша поманила к себе десятком выросших на ней прозрачных рук.
«Угу,— подумал Кеша, наклоняясь к ней,— теперь понятно, почему такне цены. А другие, интересно, пьют?»
Одного взгляда на ЛАВБУК хватило, чтобы убедиться — пьют, и еще как.
Номером одни в рейтинге было большое разноцветное дерево, которое рубил огромным членом веселый железный дровосек. Номером два — звездная ночь с гигантскими воронками разноцветных звезд. Далеко в черную пучину неба падала красная черепичная крыша и возвращалась оттуда, ухая,— а потом падала вверх опять. На третьем месте были два елозящих друг по другу отрезанных уха: большое, волосатое и желтое — и маленькое, румяное и розовое. На четвертом — извивающийся на дне могилы вампир в черном фраке, уже пробитый в нескольких местах регулярно падающим сверху осиновым колом.
Да, подумал Кеша, таких не догонишь. Хотя...
Он заметил, что его руки превращаются в два бича, и понял — Мэрилин будет совсем не против, если он ее немного накажет. Хлестнет раза три или четыре... Или даже пять-шесть.
Но Мэрилин не реагировала на щелчки бича. Видно, хотела, чтобы он взял ее неподвижную и покорную. Ну что ж, можно. Вот только получится ли задрать ей юбку двумя бичами?
Это получилось.
Отвалившись через несколько минут от удовлетворенной партнерши (она так и не сказала ничего, просто красное сердце наконец погасло), Кеша стряхнул с себя остатки абсентного глюка и вспомнил про метадату. Пока все идет по плану. Социально ответственный секс уже был. Теперь поиграем. В танки.
Кеша выглянул из окна спальни на свой фейстоп — и кивнул Игроку, чуть наклонив голову влево. Это отработанное движение запускало танкосферу сразу, в обход папки.
Игрок послушно превратился в Микаэля Виттмана — мужественного эсэсовца в черном мундире танкиста. Сдвоенные молнии на его мундире были прикрыты черными целомудренными полосками социальной цензуры, отчего казалось, что на рунах выросли маленькие квадратные усики.
Виттман щелкнул каблуками. Железный крест на его груди стал расти, превратился в раскрывающиеся ржавые ворота — и через пару секунд Кеша был уже в своем боевом ангаре.
Здесь все было по-прежнему. Каменные плиты пола, грубый кирпич стен, полки с разной механической требухой, тяжелые снарядные ящики. Пахло маслом и соляркой, пороховой гарью и железом.
Говорили, что приложение «Танки» при реконструкции восстановили почти в том же виде, в каком оно существовало на плоском экране в начале двадцать первого века — только перевели из формата «2D» в «5S», сделав погружение полным. В те времена, когда игру придумали, железные боевые машины еще встречались в реальности. От этого приложение казалось особенно аутентичным.
Еще говорили, будто из небытия игру возродили в основном по политическим причинам — чтобы яснее определить коллективную карму русскоязычных пользователей, показав, что гомофобия была не единственной культурной основой русской национальной идентичности (еще там присутствовало механизированное насилие, шутил Игрок). Как уверял Анонимус, из тех же соображений сняли и свежайший сериал «Крейсер «Чайковский»». Так или нет, но перед каждым сеансом игры приходилось слушать культурологический комментарий из убедительно воссозданного на стене пузатого 20-телевизора. Кеша старался пропускать комментарий мимо ушей, но информационные осколки все равно звякали по броне.
Вот и сейчас в телевизоре возник горящий танк — и заиграла музыка. Мужские голоса затянули скорбное и певучее «у-у-ууу». А следом на экране появился знаменитый Ян Гузка.
Кеша сразу узнал знакомое лицо, хоть сегодня оно выглядело слегка шутовским — ко лбу философа была косо приклеена танковая пушечка.
— Вы только что слышали музыку,— сказал Гузка,— которую заводили в старину после поражения команды танкистов. По замыслу авторов она должна была вызывать в сердце вихрь националистических эмоций. Но что это? Русские виртуальные танкисты отпевают своих боевых друзей с такими амбивалентными интонациями, что немедленно понимаешь глубинную причину их интереса к танкам — лежащую, разумеется, в предельной маскулинности и фаллоцентрично-сти этого агрегата, позволяющих игрокам хоть украдкой, хоть косвенно, пусть даже втайне от самих себя, реализовать свою подавленную гомосексуальность в символическом группенсексе, кое-как закамуфлированном лязгом виртуального железа. Не будем в этой связи окончательно отрицать мерцающую «русскую Европу» в пространстве культуры и духа. Возможно, правы те, кто говорит — нельзя огульно обвинять в гомофобии народ, подаривший миру Чайковского и поговорку «Нас ***1, а мы крепчаем»...
Гузку тут же закрыл поп-ап сериала «Крейсер «Чайковский»». Это была мыльная сага про Россию двадцать первого века: Совет Европы в последний раз требует допустить геев к армейской службе, и Россия делает медвежий пиар-маневр — собирает всех флотских геев на новейшем стратегическом крейсере, призванном служить витриной якобы уже достигнутой в стране толерантности. Но у подводников-геев много врагов среди стремящихся начать ядерную войну националистов-хардлайнеров в штабе флота, и не меньше — среди православных мракобесов в аквалангах, шныряющих мимо иллюминаторов с абьюзными плакатиками в резиновых пальцах...
Поп-ап, однако, появился не на самом экране телевизора, а прямо в воздухе перед ним — отчего несколько нарушилась историческая достоверность танкового ангара.
Кеша в очередной раз подивился, как гладко и неприметно профессионалы культуры подводят разговор к точкам контекстной прокачки.
Но на то они, собственно, и интеллектуалы...
Или это не Еузка, а он сам? Он ведь только что вспоминал про «Чайковского»...
Пошел фрагмент сериала: штормовое море, внешняя палуба радужной подводной лодки, мужественный выступ ракетного отсека, похожий на огромный гульфик... Крепкой раскорякой замерший у ограждения боцман затянулся последний раз сигаретой, сморщил обветренный булыжник лица и бросил невидимому за спиной партнеру суровое:
— Ну люблю, люблю...
Лубрикативный баритон тут же запел аутентичный древний шлягер из «Чайковского»:
«Глубиной своего погруженья я любовь измеряю твою...»
Сериал, как утверждалось, был настоян на золотых крупицах сохранившегося русского гей-фольклора — и передавал быт эпохи с предельной точностью. Но к тому моменту, когда камеру захлестнула символическая пена, Кеша уже исключил из зоны осознаваемого и Гузку, и промо-ролик. Он пошел по ангару мимо стоящих в боксах танков, обдумывая предстоящий выезд.
Легкие танки, которые Кеша когда-то коллекционировал, все были разбиты и сожжены: в боксах чернели их обгорелые каркасы, чуть пованивающие соляркой и гарью. Тратиться на ремонт не хотелось, а внутриигровой валюты, заработанной в боях, у Кеши в последнее время хватало только на снаряды. И то на обычные — за голду, пробивающую все на свете, нужно было отдавать шэринг пойнте.
На ходу оставались две машины — тюнингованная «Пантера» с длинной скорострельной пушкой и тяжелый «Ягдтигр» с толстенной лобовой броней. Этих двух агрегатов, собственно, было достаточно: на «Ягдтигре» Кеша ездил бомбить, а на «Пантере» — катался для души.
В «Пантере» было припасено несколько все-пробивающих голдовых снарядов — на случай, если сердце попросит. Лезть в групповуху Кеша сегодня не хотел — возможно, после комментариев Гузки. Хотелось чего-то интимного, камерного и недорогого.
Кеша залез в «Пантеру» (он любил мускулистую пружинистость, появлявшуюся у его тела, когда оно карабкалось по броне), взялся за ручки управления, пару раз кивнул распускающимся спискам игровых меню — и выехал на поле под Прохоровкой.
Остановившись на невысоком пригорке, откуда открывался хороший обзор окрестных холмов, он стал ждать, не зайдет ли кто в его индивидуальную вселенную обменяться болванками. Обычно желающие находились минут за десять. Прошло целых пятнадцать, но никто так и не нарисовался.
Кеша высунулся из люка и поглядел по сторонам.
Июльский вечер был хорош до дрожи. Прогретый воздух нес в себе ароматы тысячи неизвестных трав. Склоняющееся к закату красное солнце грело так нежно и ласково, как умеют только старые звезды (солнце, понял вдруг Кеша, каждый вечер становится большим и красным, как бы репетируя будущую старость и смерть). Живые голоса мира, долетавшие до Кешиных ушей, казались странными — Кеша не знал даже, насекомые это или птицы.
Не выдержав, он вылез из танка, спрыгнул в траву и пошел в поле. Вокруг не было ни души — только несколько крошечных птиц чертили высокие круги в небе. Стрелять уже не хотелось.
