Ознакомительная версия.
– Поэтому у нас такие имена?
– Да. Иногда баблос называют красной жидкостью. А Энлиль выражается по-научному – «агрегат эм-шесть», или окончательное состояние денег. Конденсат жизненной силы человека.
– Баблос пьют?
– Пьют коньяк. А баблос сосут. Его мало.
– Подождите-ка, – сказал я. – Тут какая-то путаница, мне кажется. Энлиль Маратович говорил, что красная жидкость – это корректное название человеческой…
– Крови, – перебила Иштар. – Со мной можно.
Но мне самому уже трудно было произносить это слово.
– Он говорил, что вампиры перестали пить красную жидкость, когда вывели человека и заставили его вырабатывать деньги.
– Все правильно, – сказала Иштар. – Но мы все равно вампиры. Поэтому уйти от крови совсем мы не можем. Иначе мы потеряем свою идентичность и корни. Что такое деньги? Это символическая кровь мира. На ней все держится и у людей, и у нас. Только держится по-разному, потому что мы живем в реальности, а люди – в мире иллюзий.
– А почему? Неужели все они такие глупые?
– Они не глупые. Просто так устроена жизнь. Человек рождается на свет для того, чтобы вырабатывать баблос из гламурного концентрата. В разные века это называется по-разному, но формула человеческой судьбы не меняется много тысяч лет.
– Что это за формула?
– «Иллюзия-деньги-иллюзия». Знаешь, в чем главная особенность людей как биологического вида? Люди постоянно гонятся за видениями, которые возникают у них в голове. Но по какой-то причине они гонятся за ними не внутри головы, где эти видения возникают, а по реальному физическому миру, на который видения накладываются. А потом, когда видения рассеиваются, человек останавливается и говорит – ой, мама, а что это было? Где я и почему я и как теперь? И такое регулярно происходит не только с отдельными людьми, но и с целыми цивилизациями. Жить среди иллюзий для человека так же естественно, как для кузнечика – сидеть в траве. Потому что именно из человеческих иллюзий и вырабатывается наш баблос…
Дался им этот кузнечик, подумал я. Было все-таки что-то очень утомительное в постоянных попытках старших вампиров общаться со мной на понятном мне языке.
– А что означает жить в реальности? – спросил я.
– Это хорошо сформулировал граф Дракула. Он говорил так: «имидж ничто, жажда все».
– У вампиров тоже есть формула судьбы?
– Да. «Красная жидкость-деньги-красная жидкость». Если забыть про политкорректность, это означает «кровь-деньги-баблос». Красная жидкость в формуле человеческая, а баблос нет.
– А почему «красной жидкостью» называется и баблос, и человеческая… Ну, вы поняли?
– А потому, – ответила Иштар, – что это одно и то же на разных витках диалектической спирали. Не только по цвету, но и по содержательной сути. Как, например, пиво и коньяк…
Произнеся слово «коньяк», она поглядела на стол, потом на меня и подмигнула. Стараясь не звякнуть стеклом о стекло, я вылил остатки «Hennessy XO» в стакан и перелил его голове в рот. Она снова ловко поднырнула под стакан, и на пол не упало ни капли.
Было непонятно, куда уходит выпитый коньяк. Видимо, в шее Иштар существовало какое-то подобие зоба. Алкоголь уже действовал вовсю. Ее лицо покраснело, и я заметил возле ушей невидимые прежде нитки пластических шрамов.
За ширмой выразительно прокашлялась невидимая девушка. Я решил, что больше не дам Иштар спиртного.
– Но разница заключается в концентрации этой сути, – продолжала Иштар. – В человеке пять литров красной жидкости. А баблоса из него за всю жизнь можно получить не больше грамма. Понимаешь?
Я кивнул.
– И это белый протестант в Америке дает грамм. А наши русачки – куда меньше… Надо тебя угостить. Эй, девочки, у нас баблос есть?
– Нет, – долетел из-за ширмы девичий голосок.
– Вот так, – сказала Иштар. – Сапожник без сапог. Сама его делаю, и не имею.
– А как вы его делаете?
– Тебе весь технологический цикл нужно знать? Хочешь залезть ко мне под юбчонки? Баблос – это мое молочко…
Видимо, мне опять не удалось полностью скрыть своих чувств. Иштар засмеялась. Я укусил себя за губу и придал лицу серьезное и почтительное выражение. Это развеселило ее еще больше.
– Тебе ведь Энлиль дал рисунок с доллара, – сказала она. – Там, где пирамида с глазом. Вот это и есть технология производства. И одновременно мой аллегорический портрет. Ну не лично мой, а любой Иштар в любой стране…
– Вы симпатичнее, – вставил я.
– Спасибо. Пирамида – это тело богини, в котором конденсируется баблос. А глаз в треугольнике – обозначение сменной головы, которая позволяет возобновлять связь с людьми и видеть их после любой катастрофы или перемены в их мире. После любого «до основанья, а затем». Глаз отделен от пирамиды, поэтому вампирам неважно, во что люди будут верить через сто лет, и какие бумажки будут ходить в их мире – доллары или динары. Мы как глубоководные рыбы. Нам не страшен никакой ураган на поверхности. Он нас не затронет.
– Понимаю, – сказал я.
– А насчет того, что я симпатичнее… Ну не умеешь ты притворяться. Смешной ты все-таки… Кстати, спасибо за мысли про мою прическу. Учту…
Я ничего не говорил ей про прическу, но понял, что первое впечатление успело запечатлеться в моей красной жидкости.
– Извините, пожалуйста, – сказал я смущенно.
– Я не обижаюсь, не дура. Все правильно. Просто мне тоже скучно бывает. Мне ведь и телевизор надо смотреть, и журналы читать, теперь вот еще интернет. Там столько всего разного рекламируют! И объясняют – ты, мол, достойна! Не сомневайся…
Иштар засмеялась, и я понял, что она уже совсем пьяная.
– Я и не сомневаюсь, – продолжала она. – Понятно, что достойна, раз весь гешефт на мне держится. Но ведь я не могу самолет купить. Или яхту… То есть могу, конечно, но что я с ними делать буду? Да какая яхта… Я тут рекламу видела давеча. В журнале, вон там, посмотри…
Она кивнула на стол.
Лежащий на краю глянцевый журнал был раскрыт на развороте, занятом большой цветной фотографией. Невеста, вся в белом, стояла у свадебного лимузина, утопив лицо в букете сирени. Кавалькада машин сопровождения терпеливо ждала; задумчивый жених крутил ус у открытой дверцы. Фотограф мастерски поймал завистливый женский взгляд из встречной малолитражки. Под фотографией была надпись: «Прокладки „ОКсинья“. Победа всуХую!»
Только тут до меня окончательно дошел смысл слов Энлиля Маратовича про bush, которого нет. Шутка показалась мне безобразно жестокой.
– Я даже такую вот победу не могу себе купить, – сказала Иштар. – Знаешь, как в песне – «и значит нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим…» Фронтовики говорят, здесь смысл не в том, что денег много, а в том, что ног нет. Вот так и я. Могу разве прическу сделать. И макияж. Ну сережки в уши вдеть. И все. Ты уж не смейся над старой дурой.
Мне стало стыдно. И еще стало ее жаль. Слава богу, что я заметил шрамы от фэйслифта уже после укуса. Пусть думает, что хоть это ей сделали хорошо.
Раздался писк мобильного телефона.
– Да, – ответила Иштар.
Послышалось тихое кваканье мужского голоса из кнопки наушника в ее ухе.
– У меня, – сказала Иштар. – Говорим, да… Хороший мальчик, хороший. Подрастет, я его вместо тебя назначу, старый боров, понял? Что, зассал? Ха-ха-ха…
Наушник опять заквакал.
– Ну ладно, – согласилась она. – Пусть идет, раз так.
Она подняла на меня глаза.
– Энлиль. Говорит, тебе наверх пора.
– А как мне подниматься?
– На лифте.
– А где лифт?
Иштар кивнула на стену.
Только теперь я понял, что второго выхода из комнаты нет: мы были в последней комнате галереи. Там, куда указывала Иштар, находился не вход в следующую алтарную комнату, а дверь лифта.
– Лучше бы я на нем спустился, – сказал я. – А то чуть не утоп.
– Спуститься сюда нельзя. Можно только подняться. И то если повезет. Все, я с тобой прощаюсь. Сейчас мне мутно будет.
– А что такое? – спросил я испуганно.
– Баблос пойдет. А я такая пьяная… В крыльях запутаюсь… Иди отсюда. То есть нет, иди-ка сюда…
Я подумал, что она собирается снова меня укусить.
– Вы хотите…?
– Нет, – сказала она. – Да иди, не бойся…
Я подошел к ней вплотную.
– Нагнись и закрой глаза.
Как только я выполнил ее просьбу, что-то мокрое шлепнуло меня в середину лба, словно там поставили почтовый штемпель.
– Теперь все.
– До свидания, – сказал я и пошел к лифту.
Войдя внутрь, я повернулся к Иштар.
– И вот еще что, – произнесла она, пристально глядя на меня. – Насчет Геры. Ты с ней поосторожней. Много лет тому назад у Энлиля была одна похожая на нее подруга. Крутили они шуры-муры, ели суши, били баклуши. Но до кровати у них так и не дошло. Я один раз его спросила, почему. И знаешь, что он сказал? «Если не просить черную мамбу, чтобы она тебя укусила, можно долгие годы наслаждаться ее теплотой…» Я тогда подумала, что он холодный и равнодушный циник. А сейчас понимаю – именно поэтому он до сих пор и жив…
Ознакомительная версия.
