А вы знаете, что у Папаши Упрямца есть… золото?
Я не согласился с ее словами про то, что Папаша бедный, потому что так не считал.
Он из куска золота сделал четыре зуба. В те времена выдери он любой из этих зубов, и можно было бы заняться торговлей или построить дом.
Она уставилась на меня, удивленная моими познаниями.
Я прожила с ним несколько лет, как я могу не знать, что у него есть золото? Золотые зубы, всего четыре штуки, ответила она.
Заговорив про золотые зубы Папаши Упрямца, Цинь Сяоин пришла в прекрасное расположение духа, словно речь шла о чем-то радостном. Этими четырьмя золотыми зубами он меня и прогнал, если бы он про них не сказал, я бы не ушла с такой легкостью, сказала она.
Папаша Упрямец произнес: Цинь Сяоин, иди. Не думай об этих четырех золотых зубах, они не мои и тем более не твои.
Цинь Сяоин ответила: Вы так давно ищете ту женщину, и раз не можете найти, золото – ваше. И неважно, есть ли тут моя доля.
Папаша Упрямец сказал: Раз тебе неважно, то почему не хочешь уходить?
Цинь Сяоин ответила: Если я уйду, рядом с вами не будет женщины.
Папаша Упрямец произнес: Скажи правду, тебе жалко расстаться с моими золотыми зубами.
Цинь Сяоин сказала: Скажите правду, та невидимая женщина, которую вы не можете найти, важнее меня.
Папаша Упрямец ответил: Верно.
Цинь Сяоин сказала: Я ухожу!
Цинь Сяоин по-прежнему отчетливо помнила тот разговор, случившийся двадцать лет назад, с легкостью пересказала мне его, еще и добавила поэтичности.
Папаша Упрямец еще жив, сказал я ей.
Тогда ему уже восемьдесят, отозвалась она.
Он чуть не умер в прошлом году, произнес я. Я рассказал ей, что в прошлом году Папаша Упрямец тяжело заболел, в больницу не стал обращаться, ведь на лечение в больнице требовались деньги, а у Папаши Упрямца не хватало средств. Родственники хотели одолжить ему, но он отказывался. Сельский комитет пообещал помочь дополнительно оформить медицинскую страховку, но он только покачал головой, – мол, уже поздно. Те, кто знали про золотые зубы у него во рту, уговаривали его вырвать их и использовать для оплаты лечения. Папаша Упрямец сказал: Вы ведь подозревали, что мои золотые зубы – фальшивые. Так вот это правда, они фальшивые.
Золотые зубы были действительно… из золота!
Цинь Сяоин прервала мой рассказ. Она поведала мне историю своей семьи, всё про тонкости их ювелирного бизнеса – для того, чтобы доказать, что у нее есть и врожденная, и приобретенная способность распознавать подлинное золото.
Я с одного взгляда могу сказать, что эти четыре зуба – из чистого золота, сказала она в конце концов.
Папаша Упрямец заболел и не лечился, иными словами, не потратил на себя ни гроша, просто дома лежал и ждал смерти. С весны по осень прошлого года он уже подобрал себе место на кладбище, заказал гроб. Он думал, что зиму не переживет, однако удивительным образом зимой ему стало лучше, и он снова появился в деревне. Он собирал редьку, ел батат и даже грыз сахарный тростник, все это видели люди.
Цинь Сяоин радостно рассмеялась. Смех благотворительниц мало чем отличается от смеха обычных женщин из хорошей семьи.
Когда мне было пятьдесят шесть, я заехал в Шанлин, чтобы навестить старшего брата. Это случилось накануне Праздника весны. Из-за эпидемии коронавируса я оказался в деревне в ловушке. Новый год встретил дома у брата, тогда и вспомнил, что мне пятьдесят шесть, а Папаше Упрямцу уже сто. В добром ли он здравии? На месте ли его золотые зубы?
Когда эпидемия утихла, я смог вернуться в Наньнин. Накануне отъезда из Шанлина я решил навестить Папашу Упрямца.
Снаружи дом, в котором он жил, остался прежним, только черепицу заменили на новую. Кирпично-красный конек крыши накрывал старые стены и балки, словно красный зонтик, закрывающий от солнца и дождя пожилого человека.
В этом доме, большая часть которого была старше Папаши Упрямца, я и встретился с ним. На нем была круглая черная ватная шапка, засаленная и блестящая, словно сморчок, завернутый в сало.
На нем была шапка, но не было маски, поэтому его круглое лицо, лицо столетнего человека, было полностью открыто. Глубокие морщины изрезали его, словно ущелья скалу. Но, почерневшее и сухое, это лицо по-прежнему излучало энергию, как стершийся, немного сдувшийся мячик, который все еще в состоянии подпрыгивать и катиться. И это все благодаря его полным жизни глазам, по-прежнему сиявшим ярко, словно пожар, поддерживающий и воспламеняющий все сто лет его жизни.
Я думал, что он меня не узнает, ведь я был в маске, к тому же еще и боялся ее снимать. Но он окликнул меня по имени и по прозвищу – Поросенок.
Думаю, Папаша Упрямец учуял тушеное свиное копыто, которое я принес с собой, оно было завернуто в листья банана, поэтому видно его не было, но запах-то уже сумел проникнуть ему в нос. Это был знакомый запах, благодаря этому запаху Папаша и понял, что это я, что это я пришел.
Когда я пришел, он сидел на гробе. В этом нет ничего страшного, наоборот. Люди, которые не обращают внимания на смерть или видят ее насквозь, зачастую живут долго – так вот и солдаты в окопах, которые относятся к смерти как к возвращению домой, обычно по счастливой случайности остаются в живых. Этот гроб, который Папаша Упрямец подготовил для себя двадцать лет назад, все так же находился здесь, Папаша использовал его вместо лежанки, считалось, что он приносит счастье и долголетие. К тому же на гроб долгожителей могут сесть и другие люди, и это тоже принесет удачу.
Мы с Папашей Упрямцем сидели на гробе рядком, как старая и молодая тыквы на одной грядке. Но я не решался дотронуться до Папаши, не осмеливался пожать его руку. Я поприветствовал его через маску, как врач или как больной.
Папаша Упрямец сказал без обиняков: Свиное копыто, что ты принес, я не смогу жевать, зубы все выпали уже.
Когда он говорил, я не обратил внимания на его зубы, а когда заинтересовался, он уже закрыл рот.
Я подумал, что еще не отдал ему свиные копыта, которые принес, и начал разворачивать банановые листья, в которые они был завернуты, но тут Папаша Упрямец замотал головой и замахал руками, останавливая меня.
Он снова открыл рот: Смотри, зубов уже нет.
Он замолчал, но рот оставил открытым, чтобы я мог посмотреть.
Я посмотрел, зубов и вправду не было. Виднелись только десны, которые к тому же сильно сморщились, словно лишенный растительности и обвалившийся холм.
Но, присмотревшись повнимательнее, я внезапно обнаружил нечто сверкающее в глубине, как искра в темноте тоннеля. Я знал эту искру, знал, что это сверкает.
Я спросил: Золотые зубы ведь еще на месте? Все четыре до сих пор там.
Папаша Упрямец ответил: Это не мои.
Я знаю. Это ваш погибший боевой друг поручил вам отдать золото его сестре.
Папаша Упрямец уставился на меня, как на листок записной книжки. Потом что-то вспомнил: Я ж не дорассказал тебе про золото.
Я ответил: Да.
Расскажу сейчас.
Я взмахнул свиным копытом, которое все еще держал в руках: Может, расскажете после того, как поедите?
Папаша Упрямец произнес: Думаешь, я так мечтаю о твоем свином копыте? Ты ведь уже не ребенок.
И вот спустя пятьдесят лет я услышал не известную мне часть истории про золото, он прикусил сделанные из этого золота зубы и словно выплевывал всю правду.
Когда Папашу Упрямца взяла в плен Народно-освободительная армия и перевоспитала его, он получил деньги на обратную дорогу. Но он не поехал домой сразу, а свернул на полпути в Гуанси и отправился искать младшую сестру своего боевого товарища Вэй Юаньшэна. Вэй Юаньшэн был родом из деревни Далян села Мапо уезда Лучуань, это Папаша Упрямец помнил. Он благополучно прибыл в деревню Далян, но родственников Вэй Юаньшэна не нашел. Жители деревни сказали ему, что все родственники Вэй Юаньшэна уже давно умерли. Папаша Упрямец не поверил: у него же есть младшая сестра, может, она вышла замуж, куда она уехала? Все деревенские в один голос отрицали это, ведь у Вэй Юаньшэна вообще нет сестер. Папаша Упрямец опять не поверил, он развернулся и пошел в другое место, чтобы расспросить там и поискать хорошенько. И вот так он разыскивал ее целый год. После всех этих бесплодных попыток Папаше Упрямцу только и оставалось, что вернуться домой. В Шанлине его не было долгих десять лет, но он никак не мог успокоиться, потому что у него оставалось незавершенное дело. Пропавшая сестра Вэй Юаньшэна, словно рыба на глубоководье, растягивала время, не позволяя себя поймать. Четыре золотых зуба во рту не были вырваны и возвращены настоящей владелице и этим доставляли неудобство. Поэтому он каждый год отправлялся на поиски, самое меньшее – на два месяца, а иногда и на полгода. Проходил год за годом, а сестра Вэй Юаньшэна так и не появлялась, и надежда отыскать ее становилась все более призрачной. Папаша и сам начал сомневаться: а была ли сестра у Вэй Юаньшэна? Перед смертью тот дал ему кусок золота, а потом что-то бормотал, Папаше Упрямцу-то послышалось, что золото надо передать младшей сестре Вэй Юаньшэна. Если у Вэй Юаньшэна не было сестры, то этот кусок наверняка он отдал бы ему, боевому другу? Почему Вэй Юаньшэн изъяснялся загадками? Почему обманул? Боялся, что Папаша Упрямец откажется? Или испытывал его, Папашу Упрямца, на алчность?
