Я решила не говорить Чжин Мо о том, что меня тошнит по утрам, а грудь распухла и стала болезненной на ощупь. У него и так хватало тревог, и мне не хотелось добавлять ему беспокойств известием о моей беременности. За прошедшие месяцы мы занимались любовью еще несколько раз, и всегда Чжин Мо потом ругал себя за это и обвинял в слабости. Меня пугало, что он все глубже и глубже погружается в депрессию. Он часто пропускал работу, днем спал, а ночью читал или исписывал множество листов бумаги непонятными заметками. Ел он редко и стал совсем бледный и слабый. Я за него волновалась.
А еще я волновалась о судьбе ребенка, который рос внутри меня. Чжин Мо был не готов снова стать отцом, и я сомневалась, что он в своем психическом состоянии вообще способен принять известие о ребенке. Мне было ясно, что решать вопрос мне придется самой. Я слышала, что есть место, куда можно пойти, чтобы прервать беременность, но я помнила, что Су Хи убил аборт, и боялась, что тоже умру. К тому же я не хотела терять ребенка от Чжин Мо. Я любила Чжин Мо и хотела от него родить. Так что я сохранила беременность и молилась, чтобы моему возлюбленному стало лучше.
Тем утром дул сильный мартовский ветер. Я поплотнее обмотала шею шарфом, съежилась, чтобы защититься от ветра, и отправилась на работу. Идти не хотелось: там стало страшно. Господин Чхи исчез уже много месяцев назад. Люди в переводческом отделе говорили полушепотом, что его забрали коммунисты, потому что он жил в Англии и поддерживал капиталистические идеи. А кто-то говорил, что он сбежал на Юг. После его исчезновения документы и контракты, над которыми я работала, становились все более абсурдными. Мне больше не хотелось заниматься переводами. Я мечтала сидеть дома и заботиться о Чжин Мо. Но дела в Пхеньяне обстояли так, что мне приходилось каждый день идти на работу и держать свои чувства при себе.
Когда я свернула на бульвар, ведущий к зданию правительства, мимо меня к югу проехал, выпуская черные клубы дыма, конвой серо-зеленых армейских грузовиков. В кузовах сидели, сжимая ружья, молодые солдаты и с тоской глядели на прохожих.
Возле здания правительства рабочие копошились на лесах вокруг свежеустановленного на бульваре гранитного постамента. Рядом с ним возвышался башенный кран. В Пхеньяне активно шло строительство, и поначалу я решила, что это просто очередной проект. Потом я увидела, что возле лесов стоит государственный чиновник в черном шерстяном пальто и меховой шапке. Прохожие кланялись, проходя мимо него. Из-за лесов кран поднял огромную металлическую статую человека. Я видела скульптуру со спины, руки ее были вытянуты в направлении улицы. Поднимаясь к пьедесталу, статуя медленно развернулась, и я увидела, что это очередной памятник Ким Ир Сену. Массивная фигура благосклонно улыбалась сверху вниз своим подданным. Я украдкой поморщилась.
Я ненавидела коммунистов. Они были ничем не лучше японцев. Несколько месяцев назад они сожгли кинотеатр. Официально было объявлено, что виноваты неполадки в электропроводке, но все знали, что на самом деле коммунистам не нравились показы популярных американских фильмов. Так что власти сожгли кинотеатр и арестовали всех, кто там работал.
Коммунисты были высокомерны и бесцеремонны, а от нас требовалось смиренно подчиняться их указаниям, иначе грозили серьезные последствия. Хоть они и были корейцами, но со своим же народом обращались как со стадом. Мы словно поменяли одно великое зло на другое, еще более коварное.
Я вошла в правительственное здание и поднялась на третий этаж. В общем рабочем помещении за моим столом сидел человек, которого я раньше никогда не видела. На нем были очки в проволочной оправе и черная шинель с майорскими знаками отличия. Рядом с ним стоял солдат в зеленой форме. Увидев на поясе солдата пистолет, я нервно сглотнула.
Мне хотелось сбежать, но я пошла к своему рабочему месту. Я заметила, что коллеги испуганно поглядывают в мою сторону. Майор за моим столом, не вставая, поинтересовался, я ли Хон Чжэ Хи. Я кивнула, и он приказал мне следовать за ним. Взяв портфель, майор пошел к лестнице. Шаги его эхом отдавались от стен. Солдат с пистолетом жестом велел мне идти за майором.
Они привели меня в комнату без окон на втором этаже. Внутри обнаружились металлический стол и два стула. Солдат встал спиной к двери, а его начальник приказал мне сесть. Он снял шинель, положил ее на стол и уселся напротив меня, достав из портфеля карандаш и бумагу.
— Меня зовут майор Ли, — представился он. — У меня есть к вам несколько вопросов. Отвечайте на них правдиво.
— Да, конечно, — сказала я.
От холодного взгляда майора Ли меня пробрала дрожь. Мне казалось, что я снова говорю с японскими офицерами в Донфене, когда меня могли ударить за любое нарушение. Нужно был вести себя очень осторожно, но в такого рода ситуациях у меня имелся большой опыт.
— Вы Хон Чжэ Хи из окрестностей Синыйчжу, — сказал майор. — Верно?
— Да, — ответила я.
Он записал что-то на листке бумаги.
— Ваш отец погиб в бою, сражаясь за японцев, а мать работала на фабрике по пошиву обмундирования. Верно?
— Да.
— А вашу сестру Су Хи отправили на станцию утешения в Китае, в Донфене. Верно?
Я была потрясена. Откуда он знает про Су Хи? Может, он и про меня знает?
— Да, так и есть, — поспешно ответила я.
— А чем в это время занимались вы?
Меня опять замутило. Я отчаянно хотела сохранить в тайне свое пребывание в Донфене, но этот вопрос повис в воздухе, требуя ответа.
Майор наклонился ко мне через стол:
— Я задал вопрос. Отвечайте!
В животе у меня ныло от ужаса. Я попыталась сообразить, как поступить. С тех пор, как русские покинули Северную Корею и к власти пришел Ким Ир Сен, те, кто лгал новому режиму, вскоре исчезали. А еще ходили слухи, что новые власти чувствуют, когда им лгут. Я решила, что лучше сказать правду.
— Я тоже работала на станции утешения в Донфене, — призналась я, опустив взгляд.
Майор Ли кивнул и что-то записал на листке бумаги. Солдат у двери уперся в меня враждебным взглядом, и мне снова стало стыдно за то, чем я занималась на станции утешения.
Майор продолжал задавать вопросы. Он поинтересовался, какие отношения у меня с товарищем Паком. Я сказала, что мы с Чжин Мо просто живем в одной квартире, но не женаты.
— Мы редко разговариваем, — добавила я совершенно честно.
Последовал вопрос, почему Чжин Мо больше не ходит на работу, и я ответила, что он болеет.
А потом майор произнес:
— Вы знаете, почему он искал информацию о вашей сестре?
У меня снова екнуло в животе, и я стала лихорадочно подыскивать ответ. Я не представляла, почему властей заинтересовали запросы Чжин Мо по поводу Су Хи.
— Это я его попросила, — наконец ответила я. — Но он ничего не узнал. Похоже, моя сестра все-таки погибла.
Майор кивнул.
— Да, насколько я понимаю, товарищ Пак ничего о ней не выяснил. — Он записал на своем листке бумаги что-то еще, потом сложил его и убрал в портфель. — Ну что ж, — сказал он, — остался еще один момент, и мы закончили.
Он достал из портфеля двухстраничный документ, ручку и чернильницу и разложил их на столе. Губы его сложились в вежливую улыбку, но глаза за очками в проволочной оправе оставались холодными.
— Было принято решение, что вы представляете ценность для Рабочей партии Кореи. У вас физические характеристики идеальной корейской женщины, а кроме того, судя по всему, большие способности к языкам. Ваше руководство отметило, что вы исполнительный работник. Нам нужен человек с вашими способностями в отделе образования, где вы будете переводить литературу о нашем Великом Вожде. Это важное поручение, и вам повезло, что его доверили вам. — Он подтолкнул ко мне документ и ручку. — Но сначала мы должны убедиться, что вы обладаете необходимыми для нас качествами. Это заявление о поддержке председателя Кима. Здесь сказано, что вы считаете его истинным лидером как Северной, так и Южной Кореи. Кроме того, здесь сказано, что вы преданы ему, а если потребуется, готовы даже умереть за него. — Улыбка майора Ли стала еще холоднее. — Партия готова проигнорировать прошлое тех, кто согласен поддержать председателя Кима. Я уверен, что вы согласны с этим заявлением. Подпишите в указанном месте. — Он придвинул ко мне чернильницу.
