— А на Олимпиаду вы почему не поехали?
— Натаха, давай на «ты»! — опять расслабился он.
Господи, да чтоб твой шашлык застрял у тебя где-нибудь на высоте метр девяносто! «Натаха»!.. Так, наверно, меня еще никто не называл, просто потому что я не похожа на Натаху, спасибо прабабушкам и прадедушкам, не разрешавшим своим деткам рожать невесть от кого… Как говорила моя бабушка: «И чтоб рожа не кривая, и чтоб человек хороший был…»
Джампер с завидным аппетитом дожевал мясо, потом, широко улыбнувшись, забросил в рот мой нетронутый бутерброд с рыбой, на который давно уже посматривал, и, неожиданно элегантно облокотившись крупными локтями о шатающийся пластмассовый столик, спросил:
— Натали, еще кофэ? Или рыбки?
— Рыбки не надо. Еще кофэ, еще пива, не холодного, шоколадку и красный «Данхил», — ответила я, ненавидя саму себя. Уходи, Наташа, отсюда, садись дома и сиди. Жди звонка. И ненавидь саму себя в одиночестве.
— В твоем возрасте, Натали, курить вредно.
— В моем возрасте вредно жить. Чипсы и зажигалку. Еще деньги возьми… — Я протянула ему купюру.
Есть я не хотела, зажигалка лежала у меня в сумке, мне просто хотелось подольше побыть одной, пока он заказывает у стойки бара.
* * *
Джамперу было противопоказано всякое движение. Пока он был неподвижен, особенно как будто бы в задумчивости за рулем, он казался даже симпатичным. Но как только он начинал двигаться, он становился похожим на постаревшего Буратино, с резкими, излишне энергичными движениями, страшноватыми гримасами и неправильным механическим голосом.
После шашлыков в кафе на берегу реки Джампер отвез меня домой, но целоваться не полез и в гости не просился. Я немного отмякла — человек явно скромный, может быть даже порядочный. Пусть себе «хыкает» на украинский манер, слова смешные говорит. Что от этого меняется?
Он настойчиво звонил мне, вроде и не замечая, что не очень мне нравится.
— А-лё? — по-бабьи жалобно произносил в трубку Джампер, как будто спрашивая меня о чем-то, на что я никак не могла ему ответить. Моя безысходная тоска начинала подсасывать меня еще сильнее, и я против воли отвечала:
— Да, Сережа. Что?
— Как настроение? Прогуляемся?
— Настроение паршивое. Прогуляемся.
— Натали, на высшем уровне у всех должно быть хорошее настроение.
— Ладно, Сережа. У меня хорошее настроение.
— Хорошее?
— Хорошее. Очень хорошее. Отличное.
— Молодец, Натали, делаешь успехи. Может, на дискотечку?
В тридцать два года я начала ходить на дискотеки, каждый раз ожидая, что меня спросит охранник на входе: «А вам… гм… девушка… точно в эту дверь, не в соседнюю? Там как раз поликлиника… для таких оригинальных, как вы…» А что делать, когда не спится, не естся, не смеется, не читается? Когда любимая музыка кажется скучной и бессмысленной, когда не спасают книги и раздражают рассказы подруг о подрастающих детях… Когда в твоем собственном доме тихо и пусто, нет пыли, нет лишних предметов, нет игрушек и доверчивых, требовательных глаз, не отпускающих тебя ни на шаг… Когда мир вдруг становится пустым и тусклым, и ты понимаешь, что это — правильно. Что правы они — мой любимый человек Комаров со своей густой взъерошенной челкой и загадочная Вика, которую можно обмануть, но нельзя бросить.
— Да, Сережа, на дискотечку.
* * *
Танцуя до дурноты, запивая тоску пузырящимися, ярко подкрашенными коктейлями, я стала с ним встречаться.
Джампер намекал на совместную жизнь. Щедро платил в ресторанах, покупал креветки для домашних ужинов. Потом неожиданно для меня решил поселиться в моей квартире.
— Какой смысл платить за гостиницу? — проговорил он достаточно осторожно и, улыбнувшись, обвел глазами уже хорошо знакомую ему комнату. — Все равно я живу у тебя. Ну, почти что…
— Ну да… — ответила я.
Некоторое время я думала, как бы так сказать, чтобы не очень обидеть Джампера, и все смотрела на его большую синюю сумку, подозрительно набитую в этот раз. Не мог же он приехать с вещами, вот так, просто?.. Но увидев, как он поглядывает на шкаф, видимо уже прикидывая, куда лучше разложить штаны с майками, я не выдержала:
— Сережа, твое спортивное общество «Луч» больше не хочет платить за гостиницу? Ты не оправдал их надежд?
— Натали… Э-эх!.. — Он заложил руки за голову и откинулся на диване, стукнувшись головой об стенку.
Пока он, досадливо цокая языком, растирал затылок, я продолжала. Надо успеть, пока мне совершенно некстати не стало его жалко.
— Может, тебе стоит снять квартиру? Только поближе к ЦСКА или к Лужникам… чтобы не мотать свою «коханочку» через весь город…
Джампер стряхнул с рук прилипшие светлые волоски и хмыкнул:
— Натали, ну ты даешь…
Джамперу явно не нравилось придуманное мной имя для его машины, у которой киевские номера начинались с «КХ».
А я в который раз пыталась все делать так, как было в той, прежней, перечеркнутой теперь жизни, с другим, любимым… Мне было так привычно, что его бордовая семерка имела ласковое имя Сёма. Он любил ее так, как любил все, что ему в данный момент принадлежало.
Серега как будто и не обиделся, что я не предложила ему полку в шкафу и личные домашние тапки. Он уехал в тот день, как обычно ухмыляясь и приветственно помахивая мне длинной рукой, будто надломленной в локте в другую сторону.
— Натали! Не грусти! Еще немного, и мы будем на высшем уровне!.. — крикнул мне он, садясь в машину, и сам громко, может быть слишком громко, засмеялся.
* * *
Как-то раз Джампер приехал «в гости», а меня пригласили на вечеринку арабские дипломаты, с которыми я работала зимой, переводила их неформальные переговоры с нашими банкирами.
Серега спокойно отвез меня в посольские апартаменты на Рублевке, сам вернулся в мою квартиру, где я так и не разрешила ему основательно расположиться с вещами, хотя он еще пару раз пытался завести разговор о том, как хорошо жить вместе и как плохо — по отдельности. Забрал он меня часа через четыре, далеко за полночь.
— Ну, а что делал ты? — Я немного напрягалась, после теплого мартини и нескончаемой ламбады мне не хотелось ревности. Не надо было разрешать ему приезжать…
— Смотрел телевизор. — Джампер вел машину спокойно. — Нравится музычка? Прикупил сегодня кассету. Слушай.
— Ты ел?
— Не-е.
— Меня ждал?
Джампер расслабленно кивнул.
— Ах ты мой хороший… — машинально сказала я.
И меня затошнило от тоски, повадки которой невозможно предугадать. Чаще она вползает, но сейчас впрыгнула и уцепилась мне за горло.
Мой хороший сейчас спал в Текстильщиках, уткнувшись в Викино холеное плечо. А тот, кто сидел сейчас рядом со мной, энергично пристукивал по рулю в такт выхолощенной синтезаторной мелодии и подпевал, не понимая слов, негритянской певице: «You've been crying, aha, You've been laughing, aha…» «Ты плачешь, ты смеешься — ага…» Думаю, что ему как раз вот это «aha» больше всего и нравилось.
— Натали, тебя не возьмут в коммунизм. Ты плачешь целыми днями. На высоком уровне не плачут.
На высоком уровне не плачут, не ревнуют, не любят. На высоком уровне отвозят к султанат-аманским послам, с аппетитом хавают шашлыки и бутерброды с вспотевшей рыбкой, хмыкают, гогочут, ухмыляются и одеваются в случае чего в два презерватива.
— Женская среда может помешать высшему результату. — Пояснение, достойное бывшего чемпиона. — Я прыгну в Гданьске и тогда… Натали, ты верь мне! Я прыгну в Сочи и тогда, Натали… Я прыгну… прыгну…
— Тебе опять что-то помешало? Дождь? Враги? Секс? Что же ты не прыгнул, а? Не долетел? — цеплялась я к Джамперу и смотрела, как он продолжает невозмутимо улыбаться, лишь только чуть быстрее хлопая белесыми короткими ресницами.
— На высшем уровне нам не помешает ничего, Натали, — пробить Джампера было трудно.
И было бессмысленно и мучительно изменять тому, кто давно не знал и знать больше не хотел ни о моей верности, ни о моих изменах.
* * *
— Наташа, тебе надо забыть своего женатого прохиндея… — Мама говорила, почти не разжимая губ, и все равно три «а» получались большими и холодными. — А Сережа очень умный.
Моя мама, если только через пять минут не скажет наоборот, редко ошибается в людях.
* * *
Я пыталась влюбиться в Джампера. Это была, наверно, моя самая честная и безосновательная попытка. Потому что он мне не нравился.
Я поехала к нему в Киев. Утром в четверг я проснулась и вспомнила — вот уже ровно семь месяцев, как Комаров, пряча глаза, чмокнул меня в ухо и, ловко перепрыгивая через две ступеньки, умчался от меня к Вике. Вспомнить это было несложно. Я отмечала каждый прожитый день без него на календаре. Красным плюсиком я помечала те дни, когда я удержалась и не позвонила ему.
Посчитав, сколько у меня денег до зарплаты, я купила билет на самолет и уже в восемь вечера была в Киеве.
