Никколо Амманити - Как велит бог

Рино видел, как она прогуливалась по главной улице в немыслимых декольте, выставляя напоказ зимой и летом свои пропеченные под ультрафиолетом буфера, но он не знал, что эта оторва — жена Арозио.

Пока он там корячился с винтами да болтами, дамочка сидела перед ним, старательно выпячивая все добро, которым одарил ее Господь, и твердила, что трудовые мускулы гораздо красивее накачанных в спортзале. Ой, а что это за татуировки? Что они означают? Она тоже хочет себе татуировку, белочку...

У Рино, ясное дело, встал, и под ее голодным взглядом ему было трудно сосредоточиться на схемах сборки.

После столика, письменной доски и шкафа он собрал двухэтажную кровать.

— Затянули крепко? Боюсь, как бы она не развалилась... Знаете, мой сын Альдо полноват. Окажите любезность, заберитесь наверх. Испытайте ее.

Рино залез на кровать и попрыгал на ней. "Вроде в порядке"

Хозяйка недоверчиво покачала головой: "Вы слишком мало весите. Лучше я тоже заберусь. Тогда мы точно можем быть спокойны"

Полчаса спустя кровать с треском провалилась, синьора Арозио при падении сломала себе запястье и подала в суд на производителя.

Рино клялся Кастардину, что не трахал ее.

Вообще-то он не врал. Строго говоря, когда грохнулась кровать, соитие еще не произошло. Арозиха стояла раком с задранным подолом, уткнувшись лицом в подушку, а Рино крепко держал ее за гриву, как индейцы своих скакунов, и звонко шлепал по заднице, точь-в-точь как апачскую кобылку.

Тут-то кровать и рухнула.

Рино Дзену уволили.

И он поклялся, что старик Кастардин ему за это заплатит.

Кристиано Дзена лег поровнее и прицелился в голову. Сделал глубокий вдох и выстрелил. Псина дернулась, взвизгнула и неподвижно застыла.

Кристиано победно вскинул кулак: "Одним выстрелом!"

Он спрыгнул со штабеля и, глянув, нет ли проезжих машин, медленно приблизился, держа пса под прицелом.

Пасть открыта. Пена. Язык свисает вбок синюшной улиткой. Глаза закатились, на шее, в черной шерсти, красная дырка, снег лениво кружится в воздухе, погребая мертвое тело.

Одним жалким ублюдком меньше.

Кристиано вернулся домой и бросился к отцу рассказать, как он уложил пса одним выстрелом, но Рино спал, растянувшись на кровати.

Галактическое звездное скопление — это группа звезд, удерживаемых вместе силами гравитации. Количество звезд может исчисляться тысячами. Слабое космическое притяжение обусловливает их хаотическое распределение вокруг центра системы.

Это неупорядоченное образование чем-то похоже на тысячи городков, поселков, местечек и слободок, усеивающих бескрайнюю равнину, на которой жил Кристиано Дзена и его отец.

Снег, валивший всю ночь напролет, окрасил в белый цвет поля, дома и заводы. Не задержался он только на тяжелых линиях электропередачи, на неоновых рекламных щитах и на поверхности Форджезе — большой реки, серебристой змейкой соединявшей горы на севере с морем на юге.

С первыми лучами солнца снегопад перешел в частый мелкий дождь, который меньше чем за час растопил белый покров, ненадолго придавший долине сходство с ледяной белокожей красавицей, укутавшейся в шубку из песца. Варрано, Сан-Рокко, Рокка-Секонда, Мурелле, Джардино-Фьорито, Марцио, Богоньяно, Семерезе и прочие населенные пункты с их большими и малыми архитектурными убожествами, с побитыми морозом английскими газонами вокруг двухэтажных коттеджей, со сборными ангарами, банками, эстакадами, автосалонами, рядами машин на стоянках и со всей сопутствующей этому грязью вновь окрасились в привычные тусклые краски.

В четверть седьмого утра Коррадо Румиц, прозванный Четыресыра за нездоровую любовь к одноименному сорту пиццы, которой он за свои тридцать восемь лет съел, наверное, целую тонну, завтракал, сидя в старом кресле с потертой цветочной обивкой.

На нем был домашний комплект: заношенные трусы, доходящий до пят фланелевый халат в шотландскую клетку и пара растоптанных казаков, наследие прошлого тысячелетия.

Уставившись застывшим взглядом в тесный дворик, куда выходило окно его кухни, он механически, словно робот, доставал из пакета печенье, макал его в миску с молоком и целиком отправлял в рот.

Проснувшись, он увидал из окна комнаты белые холмы и долины, освещенные слабым светом зари, и ему показалось, будто он живет в горной хижине. Если не смотреть на стену дома напротив, можно даже представить, что ты на Аляске.

Он лежал, свернувшись калачиком под одеялом, и смотрел, как падают легкие, словно пух, снежные хлопья.

Давно уже не было такого снегопада.

Почти каждую зиму рано или поздно с неба сыпался мелкий снежок, но он таял раньше, чем Четыресыра успевал выбраться на прогулку.

В эту ночь выпало не меньше двадцати сантиметров снега.

Когда Четыресыра был маленьким и жил в монастырском приюте, снег выпадал каждую зиму. Машины проехать не могли, некоторые люди даже вставали на лыжи, а дети весело лепили снежных баб с ветками вместо рук и съезжали с гаражного пандуса на старых автомобильных камерах. Сколько раз они до изнеможения сражались в снежки с сестрой Анной и сестрой Маргаритой, а потом катались в санях с бубенцами...

Ну, или так ему казалось.

В последнее время он стал замечать за собой, что часто вспоминает то, чего не было. Или путает с собственными воспоминаниями увиденное по телевизору.

Да, что-то в мире точно изменилось, раз больше не бывает такого снега, как раньше.

По телику объяснили, что мир разогревается, как котлета в духовке, и все по вине человека и его выхлопных газов.

Растянувшись в постели, Четыресыра сказал себе, что если не залеживаться, то можно двинуть к Рино и Кристиано, и когда Кристиано выйдет из дома, чтобы отправиться в школу, он забросает его снежками.

Но погода будто подслушала его и решила ему досадить: снежные хлопья становились все мокрее и тяжелее и в конце концов перешли в дождь, сугробы начали сереть и вскоре превратились в кучи льдистой каши, а из-под них показались залежи старья, которым был забит дворик. Кровати, мебель, шины, ржавые ведра, оранжевый скелет грузового мотороллера, диван, от которого остался только остов.

Четыресыра одним глотком допил свое молоко, острый кадык подпрыгнул вверх-вниз. Он зевнул и поднялся во весь свой почти двухметровый рост.

Он был такой худой и высокий, что казался выпущенным из Освенцима баскетболистом. Непропорционально длинные руки и ноги, гигантские кисти и ступни. На правой ладони у него был мозолистый нарост, на левой икре твердый коричневатый шрам. На костлявой шее сидела маленькая и круглая, как у гиббона, голова. На впалых щеках и подбородке топорщилась бесцветная бородка. Блестящие, ярко-черные, в отличие от бороды, волосы спадали на низкий лоб, как челка у индейцев.

Он поставил миску в раковину, трясясь и дергаясь, словно к его телу были подсоединены сотни электростимуляторов.

Не отрывая взгляда от окна, он наклонил голову набок и скривил рот, потом пару раз стукнул кулаком по бедру и хлопнул себя по лбу.

Когда дети видели его в парке, они завороженно провожали его взглядом, а после подбегали к нянькам и дергали их за рукав: "Почему этот дяденька так странно ходит?"

И обычно в ответ слышали (если нянька была хорошо воспитана), что показывать пальцем на людей некрасиво и что у этого бедняги не все в порядке с головой.

Затем эти дети узнавали в школе от старших, что странного типа, который постоянно околачивается в парке и, чуть зазеваешься, норовит стащить игрушку, зовут Электро, как врага Человека-паука или Супермена.

Это прозвище и впрямь подошло бы ему больше, чем Четыресыра. Когда Коррадо Румицу было тридцать лет, с ним приключилась история, едва не стоившая ему жизни.

Все началось с того, что он выменял пневматическое ружье на длинную удочку. Безуха: у ружья-то прокладка в поршне стерлась, и оно не стреляло, а так, пердело только. Так что нутрий на реке оно могло разве что пощекотать. Зато удочка была почти новая, длиннющая — если грамотно забросить, можно достать до середины реки.

Сияя от радости, Четыресыра с удочкой в одной руке и ведром в другой отправился на реку удить рыбу. Ему рассказали про одно местечко, под самой плотиной, куда рыб сносило течением.

Оглядевшись по сторонам, Четыресыра перелез через ограду и устроился прямо над воротами шлюза, которые в этот день были открыты.