Сергей. Гулять и играть… Интересная у людей жизнь, елки-палки! Сколько ж ей лет, этой беременной девочке? Одиннадцать? Двенадцать? Акселерация…
Анна. Она счастлива, понимаешь? Счаст-ли-ва! Так почему ты этому не радуешься?… Ну и что?… Ну… ну… Так это ты хочешь, а не она. Это ты придумала ей такое будущее. А чего она хочет, ты знаешь? Ты у нее спросила?… Ну конечно, она с тобой не разговаривает, я понимаю. А ты поставь себя на ее место. Трудно?… Ну да, трудно, но ты попытайся. Вспомни себя молодой, вспомни, как тебя мама старалась запихнуть в университет, а ты тайком бегала сдавать экзамены в театральный. Мама придумала для тебя жизнь журналистки и хотела, чтобы ты прожила эту жизнь. А ты сопротивлялась, и правильно делала. А теперь ты собираешься сделать то же самое со своей Лаурой…
Сергей. Это кто ж так ребенка назвать умудрился в наше время? Лаура… Еще бы Петраркой назвали.
Анна. Ну конечно… конечно… Вот и правильно, вот и умница. Иди выпей валерианочки, приготовь Лауре что-нибудь вкусненькое, ей теперь нужно хорошо питаться. И радуйся вместе с ней. Всё, целую, вечером позвоню.
Анна кладет трубку на стол. Пока она разговаривает, Мама несколько раз входит и уходит, накрывая стол к чаю. Сергей ей вяло помогает, всем своим видом показывая, что все это ему не нравится, но он, уж так и быть, терпит.
Мама. У вашей подруги проблемы с дочерью? Ой, эти девочки современные, я прямо удивляюсь, как они теперь рано замуж выходят…
Сергей. Мама! Наша гостья разговаривала со своей подругой, а не с тобой. Сколько раз я тебе повторял, что это неприлично…
Анна. О господи, никогда не могла понять, почему хозяева клубных собак так убиваются из-за внеплановых вязок?
Сергей. Из-за чего?! При чем тут вязки?
Анна. Моя подруга в ужасе, а из-за чего, собственно говоря? Только что во время прогулки ее коккер-спаниеля Лауру полюбил соседский ризеншнауцер. Теперь Лаура родит от него щенков, но ее уже не будут вязать через клуб.
Мама. Я не пОняла… не понялА то есть. Как это — вязать? Ремнями, что ли? И почему через клуб?
Сергей (давясь от смеха). Мама, это очень сложная система. Если собака чистопородная, ее хозяева хотят, чтобы она приносила щенков от такого же чистопородного кобеля, тогда щенки считаются элитными и их можно дорого продать. Если сука случайно согрешит не с тем кобелем, которого ей подобрали через клуб, ее щенки уже никогда не будут считаться элитными, даже если все последующие мужья будут самыми чистокровными на свете.
Мама. Почему?
Сергей. Это сложно, мама, долго объяснять. Анна (к Анне) … Анна, да? Я не ошибся? Анна пришла сюда не для того, чтобы объяснять тебе тонкости клубного собаководства. И я очень надеюсь, не для того, чтобы бесплатно попользоваться моим телефоном.
Мама. Так это что же выходит, вы со своей подружкой про собаку говорили? Ой божечки, я-то думала, там действительно проблема с дочкой, вы же так серьезно с ней разговаривали…
Сергей открыто хохочет.
Анна. Понимаете, Лидия Ивановна, для моей подруги это очень серьезно. Вы над ней не смейтесь, она одинокий человек, у нее только и есть эта Лаура, единственное близкое существо. Она к своей собаке относится как к человеку, как к своей дочери. Я должна с этим считаться, понимаете? Если я буду смеяться над ее страданиями, она обидится, а мне не хотелось бы ее обижать.
Сергей. Слушайте, бросайте к черту свой «Мартинком», вы же можете зарабатывать огромные деньги оказанием психологической помощи. А что? Это идея! Откроете собственную фирму и распрощаетесь со своим «Мартинкомом». У вас природный талант решать чужие проблемы по телефону, я, честно признаться, любовался, наблюдая, как вы ловко управлялись сначала с Гришиным билетом, потом с грешной любовью коккер-спаниеля Лауры. Зачем вам быть менеджером…
Анна. Я не…
Сергей. Ах, простите, вы не менеджер, а старший менеджер. Хорошо, пусть старший, если для вас это так принципиально. Так зачем вам быть старшим менеджером и работать на чужого дядю, когда вы можете быть сама себе хозяйкой?
Анна. Я не работаю в «Мартинкоме».
Сергей. То есть?
Анна. Я наврала, чтобы убедить того человека из аэропорта.
Сергей. А где же вы работаете?
Анна. Нигде. Я пенсионерка.
Мама. Ой, божечки, вы так сильно болеете, что вам даже инвалидность дали? Сережа, ты слышишь, что Анечка говорит? Господи, бедненькая, вы такая больная, и пешком на 14-й этаж поднимались, и мокрая вся, вы ж простудитесь!
Анна. Не беспокойтесь, Лидия Ивановна, я совершенно здорова.
Мама. А как же тогда…?
Анна. Я балерина. Бывшая. Мы рано выходим на пенсию.
Звонит телефон. Сергей берет трубку.
Сергей. Да. Я. Слушаю вас внимательно. Да, знаю… Когда? В воскресенье с пяти до восьми вечера? И что там будет?… Да, пожалуй, смогу. Где это все будет происходить?… (берет органайзер, записывает) Улица Королева, 12, третий подъезд… В половине пятого? Хорошо, я приеду. (кладет трубку)
Мама. Сыночка, тебя опять куда-то вызывают?
Сергей. Какое-то ток-шоу, просят принять участие. В воскресенье съемка. Послушайте, Анна, а может быть мы с вами на телевидении встречались? Ну где-то же я вас точно видел, только не могу вспомнить, где.
Анна. Я никогда не была на телевидении. Сергей Петрович, а вы знаете того человека, который вам позвонил?
Сергей. Нет, а что?
Анна. Но он хотя бы имя свое назвал?
Сергей. Нет, он представился администратором программы. Я не понимаю, почему вы об этом спрашиваете. Какое имеет значение, знаю я его или нет?
Анна. Вот видите, вам позвонил совершенно незнакомый человек, вы не видите его лица и даже не знаете его имени, но он попросил вас об одолжении, и вы сразу же согласились. А мне вы отказали. Вот я сижу перед вами, живая, с лицом, с именем, я сама к вам пришла, и вы не хотите меня выслушать, а ради того незнакомого человека вы готовы сами куда-то ехать и тратить несколько часов. Почему, Сергей Петрович? Ну почему? Чем я отличаюсь от него? Чем я хуже?
Сергей. Ну зачем вы так, Анна, вы не хуже…
Анна. Нет, я знаю, что я хуже, потому что я неудачница, я никчемное никому не нужное существо. Мне все отказывают, у меня ничего в жизни не получается, понимаете? Ничего! Я уже много лет пытаюсь понять, почему это происходит, но потом я решила, что все равно понять это невозможно, это там, на небесах так распорядились. И я подумала, что если я все равно не могу понять причину, то может быть, я могу изменить следствие. Я хочу сделать так, чтобы неудачи перестали меня преследовать.
Сергей. Чтобы рентгеновский аппарат не ломался, когда вы приходите делать снимок? И чтобы неловкие мужики вроде меня не наступали на вашу сумку?
Анна. Вам это кажется смешным… Я и сама с удовольствием посмеялась бы над этим, если бы могла. Ну как вам объяснить? Я никому не нужна. Вот это самое главное. Понимаете? Я никому не нужна. Я так хочу быть нужной, полезной, но как только я пытаюсь сделать что-нибудь для своих близких, начинаются те самые неудачи, которые кажутся вам смешными. Вот я хотела завтра пирог с капустой испечь, муж его очень любит, и сын тоже любит, я хотела сделать им приятное, купила яйца, дрожжи, а видите, что получилось?
Сергей. Не вижу проблемы. В любой кулинарии продаются прекрасные пироги и кулебяки хоть с капустой, хоть с мясом, купите и порадуйте своих мужчин. По-моему, вы на пустом месте разводите…
Анна. Вы не понимаете! Купить пирог в кулинарии может кто угодно, и белье в прачечную можно сдать, его там постирают и погладят, и проститутку можно купить за деньги, она все сделает как надо. Зачем же тогда нужна жена? Я перестала быть нужной своему мужу, он даже рубашки и галстуки сам себе покупает, потому что я не понимаю его вкуса и обязательно выбираю не то, что ему нравится. Он даже по утрам не будит меня, чтобы я приготовила ему завтрак. Сам готовит.
Мама. Как это он вас не будит? Так вы сами вставайте, не ждите, пока он позовет. Вставайте, идите на кухню и принимайтесь за работу. Что это вы такое выдумали? Где это видано, чтобы жена ждала, пока муж ей указания по хозяйству давать будет? Жена сама должна все видеть, какую работу по дому надо сделать, что приготовить, что постирать, а не дожидаться, пока муж попросит. Не понимаю я этих ваших московских привычек…
Сергей. Мама, при чем тут Москва?
Анна. Нет-нет, Сергей Петрович, ваша мама совершенно права, жена должна приносить пользу домашнему хозяйству, она должна быть полезна и нужна мужу и детям, а я не нужна, я бесполезна, вот это меня и угнетает больше всего. Я встаю по утрам, бегу на кухню, а муж отсылает меня назад в спальню, мне кажется, что я лишняя, я ему мешаю, я его раздражаю своим присутствием. И в один прекрасный день я поняла, что будет лучше, если я перестану навязываться ему. То же самое с рубашками, с галстуками, с носками. Конечно, я успеваю засунуть белье в стиральную машину, пока он на работе, но гладить сорочки он мне не доверяет. Говорит, что я не могу выгладить их так, как надо. Я ничего не могу ему дать, а хотелось дать так много…
