…Уже дело шло к обеду, когда наверх к Садыкову поднялись двое: лично сам Табачников и с ним неизвестный пожилой мужчина, тоже в галстуке. Оба, непривычные к подъему без лифта, стояли с одышкой. Садыковские парни при начальстве слегка напряглись и стали неестественно громкими голосами подавать команды и кричать на Машу-крановщицу, которая тоже при виде начальства несколько завесила в воздухе очередную панель. Табачников вместо обыкновенного своего фальшиво-приподнятого: «Как дела, братцы? Вижу, что идут!» – вместо этого слабым жестом показал гостю на Садыкова, сказав при этом только одно слово: «Вот».
– Здравствуйте, – сказал Володе человек. – Я Воронков Вячеслав Иванович.
Очевидно, этот человек привык, что его фамилия производила некий эффект. Но Володя не знал никакого Воронкова и просто представился: «Садыков», на всякий случай добавив: «Бригадир».
– Помоги товарищу Воронкову, Володя, если сможешь, – сказал Табачников. – Я тебя отпущу.
– Куда отпущу?! – закричали на Табачникова напарники Володи. – А мы что здесь?
– Сами, сами покомандуете, – сказал Табачников и вежливо отошел.
– Что стряслось? – спросил Володя.
Вместо ответа Воронков отвел Володю в сторону.
– Вы альпинист? – спросил он.
– Альпинист.
– Хороший?
– Чемпион республики. Трижды. А в чем дело? Воронков не без некоторого колебания сказал:
– Я вам заплачу. Надо дверь открыть. Дверь в квартиру.
– Захлопнулась, что ли?
– Возможно, – ответил Воронков.
– Вызовите слесаря.
– Он будет ломать. Очень дверь хорошая, жалко. И очень хорошие замки. Я из Финляндии привез.
– И что вы хотите?
– Нужно, чтобы вы проникли в квартиру через окно. Я живу на последнем этаже. Окно открыто.
Тут Воронков как-то замялся…
– В общем, – продолжал он, – нужно действовать решительно. И быстро. Не обращая, как говорится, ни на что. Я буду в это время стоять уже за дверью. Быстро направляйтесь к двери и открывайте ее!
Воронков тут энергично повел плечом, как-то дернулся, словно желая показать, как следует «быстро направиться к двери». Володю удивила такая инструкция. Впрочем, он предположил, что товарищ Воронков просто опасается, что, проникнув в квартиру и задержавшись в ней на какое-то время, товарищ Садыков может мимоходом что-нибудь стибрить. Или слямзить. Или умыть. А что? Быстро, на ходу. Взял и пошел… Володя печально усмехнулся.
– Я понимаю, насколько это сложно, – сказал Воронков. – Вы будете рисковать жизнью…
– Я не картежник, – ответил Володя. – Я никогда не рискую. Тем более жизнью.
Саша Цыплаков сидел за столом президиума в конференц-зале. На сцене висели большие картонные планшеты с нарисованными на них домами и планами района. Молодой архитектор защищал диплом. В открытые окна влетал еще не сухой, но уже знойный воздух начинающегося лета.
– … мы ставили своей задачей, – говорил молодой архитектор, – органически вписать микрорайон в весьма сложный рельеф нескольких холмов. Ручей, образовавший небольшую долину, стал естественным стержнем, вокруг которого…
В президиум вошла секретарша, пробралась между кресел и что-то прошептала на ухо Саше. Саша, в свою очередь, что-то сказал председателю, тот кивнул, и Саша, стараясь не шуметь, тихонько вышел из зала. В коридоре на стульчике стоял телефон и возле него лежала трубка.
– Привет, – сказал Саша, – привет, Капитан. А что за пожар? Я на защите сижу… А снаряжение где?… Да я ж тебе говорю, сижу на защите при галстуке… Ладно, я подъеду. Какой адрес?
Лида Афанасьева спешила: торопливо просматривала коробки с ампулами, некоторые из них откладывала в большую сумку. В окно медпункта было видно, как механики спешно сдирали чехлы с винтов вертолета Ми-2 с красным крестом на борту. Звонил телефон, но Лида трубку не снимала. В медпункт вошел пилот, «дав своему лицу такое выражение», которое следовало понимать в том смысле, что все задержки в мире происходят из-за баб. Вместе с тем более внимательный наблюдатель мог бы отметить, что был вошедший пилот не так уж молод «из себя», как это могло показаться с первого взгляда. Разве что молодыми были его глаза, как два светлых озера, лежавших среди морщинистых базальтов его лица. По той позиции, которую он занял, прислонясь медвежьим плечом к косяку двери, можно было предположить, что ждать он намеревался долго и терпеливо, а кроме того, можно было увидеть, что ему приятно смотреть на Лиду. Лида, сидя на корточках перед распахнутым шкафом с лекарствами, кого-то яростно шепотом ругала, пытаясь в этой горе ампул, баночек, коробочек, упаковочек извлекать нечто ей необходимое.
– Лид, – наконец не выдержал пилот.
– Да куда-то адреналин пропал! – в сердцах сказала она. Пилот стоял над душой. Телефон все звонил.
– А без адреналина нельзя?
– Нельзя! – сказала Лида.
Телефон все звонил. Пилот взял трубку.
– Нет ее! – сказал он. – Она в санрейсе. Когда вернется? К вечеру.
– Слава богу, вот он! – воскликнула Лида, найдя нужную коробку. – Кто звонил?
– Мужик, – сказал пилот, и в этом слове прозвучала некоторая печаль.
Они выбежали из медпункта. Второй пилот уже запускал двигатель.
Старший лейтенант Руслан Алимжанов сидел в патрульной машине и оформлял протокол нарушения. Нарушитель – блондинка средних лет, печально смотрела, как Руслан заполняет бланк.
– Вот смотрю я на вас, – сказала блондинка, – и думаю: ну неужели в наш век рыцари перевелись? Я все-таки женщина.
– Для меня вы – водитель, – сказал Руслан, не поднимая глаз от протокола. – Очень грубое нарушение, Нина Филимоновна.
– Я артистка. Неужели вы меня не узнаете?
– Я сам, Нина Филимоновна, народный артист у себя на перекрестке, – флегматично отвечал Руслан.
Глядя на Руслана, сидевшего в патрульной машине марки «ВАЗ-2101», можно было сильно усомниться в рекламе этой автомашины, гласившей: «Наша модель просторней изнутри, чем снаружи». Руслан своей могучей фигурой занимал, казалось, весь внутренний объем малолитражки. Когда он брался за руль, половина баранки скрывалась под его лапой. У Руслана был один знакомый кинорежиссер, из задержанных в пьяном виде за рулем, который часто говорил: «Когда я начну снимать «Манас», я тебя приглашу на главную роль. Будешь играть этого богатыря. Из ГАИ придется уйти на время съемок – года на два… И не отказывайся! Слушать не хочу твои отказы!»
Руслан не отказывался, но с «Манасом» дела продвигались, кажется, неважно. А может быть, и с режиссером. Не знал этого Руслан, крайне далек был от сложного мира искусства…
Загудел зуммер радиостанции.
– Восемнадцатый, – сказал Руслан, сняв трубку. – Кто звонит? Садыков? Это наш капитан. Нет, не капитан милиции, а капитан команды. Передай привет, скажи, что не могу, я на дежурстве. Руслан положил трубку и тут увидел, что артистка протягивает ему деньги.
– Интересно, – сказал Руслан, – какие вы роли в театре играете?
– Разные, – зло сказала артистка и убрала деньги.
– Я бы вам давал только отрицательные, – сказал Руслан и продолжал заполнение протокола…
Страховал с крыши Саша Цыплаков. Он был сильно недоволен, посматривал, как веревка оставляет следы на его рубашке, которую украшала, между прочим, бабочка.
Володя, уперевшись в крышу ногами, начал спуск. Веревка скользила сквозь блестящее кольцо карабина, пристегнутого у него на груди. Крыша кончилась. Она нависала над стеной, и Володя, слегка оттолкнувшись ногами, повис в воздухе. Стена и окно были в полуметре от него, в так называемой «мертвой зоне». Чтобы достичь окна, Володя должен был раскачаться в воздухе. Как и говорил Воронков, окно было открыто…
Володя стал раскачиваться на уровне окна. Цыплаков, не видя капитана, тщательно страховал. Наконец Володе удалось схватиться рукой за переплет рамы. Он подтянул ноги к окну и выпрямился на подоконнике. В эту секунду из квартиры, из-за тюлевой занавески, он услышал высокий напряженный голос:
– Назад!
Володя просунул голову в окно, отодвинул занавеску и увидел, что посреди комнаты стоит подросток лет четырнадцати и целится в него из ружья.
– Руки поднять? – сказал Володя.
– Я буду стрелять! – грозно сказал мальчишка.
– В человека стрелять нельзя, – сказал Володя и спрыгнул в комнату. Ему мешала веревка. Он высунулся в окно и крикнул:
– Саш, протрави, я здесь!
Володя стоял к мальчишке спиной. Хотя был уверен, что тот не посмеет выстрелить, все же спина была холодной. Повернулся к мальчику. Тот все еще стоял с ружьем в руке, но решимости у него поубавилось.
– Человек – не заяц, – сказал Володя, снимая с груди упряжь обвязки. – Да и в зайца стрелять тоже…
В квартиру стали звонить.
– Не открывайте! – почти попросил мальчишка.
Мальчишка был самый обыкновенный, джинсовый, голенастый, узкоплечий. Но глядел волчонком, зубы стиснуты, руки дрожат, палец на курке. Володя неожиданно для себя взял да и провел ладонью по его жестким, как щетка, волосам, но интуитивно почувствовал, что повторять этого не стоит: вырвется мальчишка, оскалится, падет в истерику. «Ну ладно, ладно, – пробормотал Володя, – бывает, бывает…» Но гладить больше по волосам не стал. Мальчишка как-то обмяк, но все еще держал в руках ружье.
