– Да-да, вы совершенно правы. Мне и самому, пожалуй, стоит воздержаться, – Тедди похлопал себя по внушительному животу. – Однако ближе к телу, Теодор!
Он разразился жизнерадостным смехом. Лиза хихикнула, но Спенсер продолжал сидеть с прежним мрачным видом. Он ненавидел афоризмы мэра почти так же, как его истории.
– Что вам заказать? – поинтересовался Тедди.
– Что-нибудь легкое. Калеб, дорогой, что за чудесный напиток мы обычно заказывали у «Херлиз»? – Она в упор смотрела на начальника полиции, но тот не поднимал на нее глаз. – А, вспомнила. Я буду порошковый опиум с охлажденным эфиром и рюмку чистой опиумной настойки.
– Официант! – крикнул мэр. – Один Божий Клистир!
Калеб закатил глаза. Похоже, ночь предстояла долгая.
Внезапно раздался громкий голос:
– Дамы и господа! Снова на нашей эстраде в «Дельмоникос»! Встречайте, прошу: непревзойденный дуэт двух безбашенных отщепенцев, навеки погрязших в сетях унылого супружества… единые в двух лицах – Панч и Джуди!
– Ах, очаровашки! – воскликнул Тедди. – Обожаю их.
Публика принялась аплодировать. На середину зала приковыляла коренастая тетка с большим накладным носом. На ней был красный клоунский костюм с колокольчиками на шляпе и башмаках.
– О горе мне! Что за ослиный труд эта благословенная совместная жизнь! – запричитала Джуди. Публика тут же начала выражать шумное неодобрение. – Надеюсь, мой сожитель найдет сегодня подходящую работенку, ведь нам нужна еда, а денег на нее нетути…
Толпа зашипела, раздался свист.
Затем появился похожий на огромную бочку мужик, обряженный в такой же дурацкий красный наряд, только ему костюмчик был явно маловат. Обезумевшие зрители колотили кулаками по столам, орали и улюлюкали. Панч, несомненно, был их любимцем.
– Хозяйка, я дома! – объявил он. – Готов ли для меня стол, полный яств? Ибо я изголодался и истомился от жажды!
– Нет, мой хозяин и господин, у нас к обеду лишь протухшие харчи. Ты же не владеешь никаким ремеслом, за которое платили бы достаточно, чтобы покупать такие деликатесы!
Публика внезапно смолкла. Похоже, зрители знали, что будет дальше. Панч расхаживал взад-вперед, закатывая глаза и распаляя себя; его лицо быстро наливалось кровью. Наконец он вытащил нечто вроде клоунского «батона» – длинную раздвижную колотушку в форме весла.
– Что ж, дорогуша, – заявил он. – Придется преподать тебе урок.
– О нет, добрый господин, пожалейте!
Панч принялся гонять Джуди по всему залу, забираясь под столы, а иногда и запрыгивая на них. Зрители бились в истерике. Рузвельт от смеха аж побагровел. Калеб же, казалось, вот-вот уснет.
Элизабет наклонилась к нему.
– Ты полагаешь, вот в это превратилась бы и наша семейная жизнь? – шепнула она.
– Только палка была бы в твоих руках, – огрызнулся он.
– Да уж наверняка!
– Зачем ты сюда примчалась, в самом-то деле? – спросил Калеб.
– Дорогой господин Спенсер, на что это вы намекаете?
– Я тебя знаю, ты бы ни за что не уехала из Египта, если б здесь не заварилась какая-то каша.
– Вы оскорбляете меня, сэр. Откуда ты знаешь, что я приехала не для того, чтобы раздуть тлеющие угли нашей любви?
– Уверяю тебя: они прогорели дотла.
Элизабет слегка отодвинулась.
– А я могу тебя заверить, что и с моей стороны ничего не осталось, начальник, так что можешь оставить свои иллюзии на этот счет. Разумеется, я здесь по делу.
Внезапно штаны Калеба разразились колокольным перезвоном. Он и Лиза с любопытством посмотрели на его ширинку.
– Извини, – сказал Калеб, извлек из кармана большой деревянный ящик и поставил его на стол. Корпус из тика – и красного дерева был украшен причудливой мозаикой, на передней панели красовалась надпись «Эдисон», выбитая золотом. Калеб открыл маленькую дверку в задней стенке, зажег спичку и налил керосина в топливный бачок своего мобильного телефона.
– Я смотрю, у тебя «Эдисон», – заметила Лиза. – А я предпочитаю «Белл». Прием гораздо лучше, и не надо ждать до полуночи, чтобы позвонить по межгороду.
– Извини еще раз, – сказал Калеб и встал, чтобы уйти подальше от царящего в зале шума.
– Теперь-то я доберусь до тебя, неблагодарная потаскуха! – объявил Панч и метнул свою колотушку. Послышался тошнотворный глухой удар. В лицо Рузвельту брызнула кровь. Мэр хохотал так, что едва не лопнул.
– Вот, получи! – взвизгивал Панч, продолжая лупить Джуди палкой. Благовоспитанная публика позапрошлого века не могла налюбоваться на кровавое побоище. Последовала настоящая овация, и Панч поклонился оглушительно аплодировавшей публике, вскочившей со своих мест. Два официанта уволокли тело его женушки. За оставшийся до следующего представления час Панчу еще предстояло привести ее в чувство.
– Должен признаться, – сказал Тедди, снова поворачиваясь к Элизабет, – не знаю, сколько раз я это смотрел, но с каждым разом они все смешнее и смешнее.
К столу вернулся Спенсер.
– Это из участка. Похоже, произошло какое-то жуткое убийство. Вынужден проститься.
– Погодь-ка, начальник, – прорычал Тедди. – Я, пожалуй, двину с тобой.
Спенсер вздохнул. Вот уж чего ему сейчас хотелось менее всего.
– Прошу прощения, мисс Смит, – сказал Рузвельт, снова прикладываясь к ее ручке. – К сожалению, наш вечер, который обещал быть весьма… воодушевляющим, придется отложить. Долг зовет!
– Знаете, мэр, вообще-то долг зовет меня, а не вас. А вы бы лучше оставались тут и наслаждались продолжением этого… шоу.
– Глупости, мой мальчик. Я буду помогать тебе всеми возможными способами. Пойдем-ка!
Калеб отвесил поклон Лизе.
– Доброй ночи, мисс Смит, и… прощайте.
Голос его был холоден, а слова звучали категорично. Затем он и мэр поспешили к выходу из ресторана. У дверей их уже поджидал экипаж.
– И тебе доброй ночи, начальник Спенсер, – тихо сказала Лиза. – Хотя я уверена, что уже очень скоро мы увидимся опять.
* * *
Приблизительно в полночь их экипаж, проскакав по булыжной Девятой улице, остановился перед местом преступления между Седьмой и Бродвеем. Полиция огородила вход в темный переулок и теперь тешила себя заслуженными кофе и пончиками.
– Ну, что тут у нас?
– Желе, пудра и крем, – отрапортовал дежурный сержант.
– Я спрашиваю о преступлении, – сказал Калеб, медленно закипая.
– Конечно, сэр, прошу прощения. Жертва – некая Салли Дженкинс, она же – Беззубая Старушка Салли, шестидесяти трех лет от роду, проститутка с Малбери-Бенд, о родных ничего не известно. Ее нашел вот этот господин. – Полицейский указал на уродливо-жирного альбиноса. – Примерно три четверти часа назад.
– А заварных колечек не осталось? – спросил Тедди.
– Простите, господин мэр. Они первыми кончились.
Калеб делал записи в блокноте.
– Кто последним видел ее живой? – спросил он.
– Должно быть, он. – Сержант указал на того же самого альбиноса.
– Вы утверждаете, что последний, кто видел ее живой, и первый, кто нашел ее мертвой, – один и тот же человек?
– Нет, сэр, – сказал сержант.
– Но мне показалось…
– Нет, сэр. Этот жирный альбинос нашел жертву. А вот этот жирный альбинос был последним, кто ее видел.
Калеб нацепил очки. Только теперь он понял, что их двое.
– Вы что, близнецы? – спросил он.
Толстяк слева надулся:
– Никогда в жизни его не видел!
Калеб захлопнул блокнот.
– Похоже, дело можно открыть и закрыть! – провозгласил Тедди. – Пошли, вернемся в «Дельмоникос».
– Пожалуйста, если хотите, можете возвращаться…
– Сэр, не сочтите за дерзость, – сказал сержант, – но если вы взглянете на тело, то увидите, что ни один из этих парней не смог бы такого совершить.
– Об этом судить мне, сержант, – возразил Калеб.
– Конечно, конечно, сэр, – пробормотал сержант. – В конце концов, вы шеф полиции, а стало быть, мой начальник, а я кто такой? Паршивый топтун вдвое старше вас, которому годами не дают повышения – говорят, выпиваю. А такое может случиться, подчеркиваю, может, но не обязательно должно, да и то после долгого дня неблагодарной работы, увенчавшегося мелким инцидентом так называемого неподобающего применения моей дубинки. Зачем кому-то слушать меня? Место преступления – прямо по переулку, господа.
– Спасибо, сержант.
Полицейский все еще сердился, что ему пришлось отчитываться перед этим молодым выскочкой Спенсером, и, когда начальник полиции и Рузвельт отвернулись, сержант показал Калебу язык.
Рузвельт и Спенсер, приподняв веревку, вошли в переулок. Калеб приподнял масляную лампу и чиркнул спичкой о стену. Спичка взорвалась огненным шаром, опалив ему брови.
– Йо-хо! – воскликнул бочкообразный Рузвельт.
– Чудесно, – прошипел Спенсер, слишком хорошо осведомленный, что кроется за этим йоханьем. – Даже и не знаю, мэр, что я люблю больше – ваши истории или эти ваши… возгласы.
