Достоверно известно о московской игре с 1992 года, но она, безусловно, происходила и раньше. Интересен вопрос о генезисе игры. Очевидна ее субкультурная природа; изначально, по-видимому, игра была лишь формой протеста, направленного на поведенческий стандарт; впрочем, игры как таковой тогда не существовало. По большому счету, как мне кажется, не противоречит этой версии другая: о сложной системе комплексов, вызывающих поведение, могущее быть обозначенным как «поведение игрока». Во всяком случае, проштудировав советскую литературу 60-х годов, мы наверняка обнаружим массу романтически настроенных интровертов, то и дело проезжающих до конца автобусного маршрута (куда им, по идее, совершенно не нужно) и дальше бредущих куда глаза глядят, или выскакивающих из электрички на первой попавшейся станции… Очевиден здесь архетип странника – либо ищущего мудрости в просторах мироздания, либо несущего ту же самую мудрость людям доброй воли. Вероятно, все эти шестидесятнические штампы имели аналог в действительности: известно, что индивидуальное поведение нередко определяется культурными стереотипами. Так или не так (а думается, именно так), к 80-м годам одним из признаков маргинала, социального аутсайдера стало неконвенциональное отношение к средствам передвижения. Автостоп, безбилетный проезд – примеры очевидные; менее очевидна склонность подобных людей добираться из одного пункта в другой, как бы это сказать… не самыми краткими и быстрыми маршрутами. То есть, когда нужно, они, конечно же, добирались так, как все, но при наличии свободного времени и желания они поступали нерационально – ездили кружным путем (это напоминает их же склонность гулять, т.е. ходить-просто-так не в специально отведенных для того местах, как то: бульвары, парки, рощи, аллеи, сады и пр. – а совсем наоборот, в максимально индустриальных, неприятных обывателю пространствах). Примечательна также их манера избегать, когда возможно, проезда в метро; эту склонность легко объяснить разного рода фобиями, но, думается, не только в фобиях здесь дело. Метро сводит пространство города к набору точек, никак не связанных на поверхности (поблагодарим за эту мысль В.Курицына). Стремление открыть реальную связь одной точки с другой – куда более благородная черта описываемых субкультур, нежели, например, любовь к мошеннику Кастанеде.
Иными словами, игра создана силами аутсайдеров. Но теперь в нее играют и вполне социально адаптированные люди. Не берусь объяснить, что приводит человека к игре сейчас, – у каждого свой путь. Опишу лишь правила игры, вернее, общую схему, на которой строятся правила (сами правила, во всех подробностях, не известны никому, так как постоянно изменяются и дополняются участниками – лишь бы их было не меньше двух).
Перед тем, как включиться в игру, участники договариваются о том, какими правилами они будут руководствоваться. Договаривающихся должно быть не меньше двух (двое, трое, десятеро, сто – без разницы). Игроки могут дозволить себе весь наземный транспорт, но запретить метро (или, с дополнительными трудностями, – без собак, т.е. электричек, или же с лимитом пешего передвижения – например, пятьсот метров). Можно избрать только автобусы, или троллейбусы и трамваи, но добавить возможность проехать одну остановку на метро. Комбинации, образуемые таким образом, бесконечны, особенно если увеличивается лимит времени (не более пяти часов, не более восьми часов). Участники обыкновенно должны договорится и о цели движения – при этом не обязательно это одна и та же цель. Так определяются задания: например, А. едет собаками и автобусами из Теплого Стана в Мытищи не больше чем за четыре с половиной часа, Б. же из Кунцево в Ховрино на автобусах и троллейбусах за четыре часа. Это очень упрощенная схема. Обычно задаются такие факторы, как, например, погода или багаж; игра может быть начата в полночь, когда условия, очевидно, невыполнимы, и т.д. Более того, игрок может оценить свой результат, но не может оценить результат противника, ибо тот ему не известен, и не будет известен никогда – потому что во время игры игрок либо пересекается с другими, параллельными игроками, и берет на себя дополнительные обязательства, либо делает то же самое, не извещая соперника. Так, А., доехав до платформы Лось, выходит, в одностороннем порядке увеличивает время, отказывается от собак, отменяет лимит пеших переходов и меняет маршрут; теперь он едет автобусами до Электрозаводской; в то же время Б., доехав до Ховрино, едет на всех видах наземного транспорта, но с минимумом пеших переходов и не очень большим лимитом времени в Нагатино. То, что А. не добрался до первоначально избранной цели, а Б. добрался, не означает преимущества второго над первым; напротив, преимущество у А., так как он от платформы позвонил В. и включил его в игру на новых условиях, а Б. дополнил изначальный маршрут, не сообразуясь с посторонними игроками, как А. или В. Впрочем, игра только начинается; мало кто решается выйти из нее, один раз вступив. Это не значит, что игрок более не способен ни на какую деятельность; нет, правила игры подразумевают паузы разной протяженности. Некоторые игроки держат паузу по несколько лет, а потом вновь включаются в игру. Все сказанное мной кажется сумбурным и нелепым, но виноват в том не я, а хитроумные правила игры, рассчитанные на то, что, будучи донесены до посторонних, они покажутся параноидальным бредом, и ничем более. Я неправ лишь в категоричности заявления о невозможности игры нигде, кроме Москвы. Конечно, Москва с ее кольцевой структурой необычайна удобна для игры; но, с другой стороны, городок, где ходит только автобус #1, точно так же предназначен для игры. Связать некоторых пассажиров автобуса #1 условиями, не ведомыми остальным, – необычайно просто, и странно, что никто не догадался так поступить. Но я опять, кажется, излишне категоричен – может быть, правила игры в этом городке более строги и таинственны, и недоступны сознанию московских игроков. Может, тайные адепты питерской игры блюдут ее чистоту, и поэтому там не прижилась игра по московским правилам (как жаль, что я не успею рассказать страшную историю этой неудачной попытки!). Может, и в Москве есть игроки более верные духу игры, чем известные мне; может быть, все сидящие в обшарпанном автобусе – игроки разного уровня, и мне доступен лишь первый из них… Но рассуждения эти, отдавая порядком осточертевшим борхесианством, или, что еще хуже, пелевинщиной, избыточны и бесполезны. В сущности, игра – не более, чем экстравагантная форма туризма, хоть и распространяющаяся лишь на город и близкие пригороды, но, тем не менее, весьма полезная для здоровья и душевного успокоения участников.
июль 1998 – март 1999
САМЫЙ СТРАШНЫЙ РАССКАЗ НА СВЕТЕ
Когда мы в первый раз ходили бить журналистов к Двурогому каналу, было холодно, и со стороны Левого города дул неуютный ветер, превращающий обстоятельства похода в частность одного из климатических приключений. Уже, кажется, приближался май, а снег никак не сходил с удивительных улиц; и боязливые прохожие проскальзывали боком в квадратные подъезды, над которыми висели одинаковые фонари.
Старший брат сказал, что надо надеть перчатки, хотя, впрочем, это было немного раньше, а тогда он говорил о чем-то совсем другом, может быть – о звездах. Кто-то из носящих на плече синее насекомое спросил у него, что там за точки над нами? Это звезды, ответил брат. Ты, похоже, большой биолог, предположил еще кто-то. Нет, смутился брат, я обычный. Потом мы посмотрели на реку и с удивлением обнаружили несвоевременное изменение, происходящее чаще в конце июня, Месяца Обратных Течений. Кто-то из нас раздавил ногой камень. Весной камни такие хрупкие.
Затем мы пришли, а я думал о звездах, несмотря на то, что следовало бы подумать об информации. Учитель говорил: информация всегда ложна, поэтому бойся правдивых утверждений. Сделав наши дела, мы повернули обратно, и река неожиданно вновь изменила течение, так что теперь мы следовали с ней в одном и том же направлении. Кто-то из нас хотел сбросить прохожего в реку, но брат сказал: не надо, зачем. И вправду – зачем? спросили друг друга некоторые из нас. Тогда брат произнес: посмотрите на звезды! И все посмотрели на звезды, только я не стал на них смотреть, я смотрел на Четвертую башню, где мигал нервный сигнал, сообщающий чужому человеку ложную информацию. Посреди звезд, говорил брат, лежит большой змей, который знает почти все, но никому ничего не рассказывает. Звезды заслонили его от наших взглядов. Жаль, вздохнули многие. Ветер стих, из домов вышли люди и направили на нас оружие. Скоро нас поведут убивать, а я не знаю – как и кому объяснить причину тревоги, открыть правду, что меня здесь не должно и не может быть, что это какая-то ошибка или недоразумение; но информация обыкновенно бывает ложной, и, действительно, в такое трудно поверить.
