- А я кто?!
- Вы?! - спросила маленькая блондинка.
Эх, подумал я, а Наумов-то там страдает. Какие типажи. И как женщины, кстати, тоже ничего. Зря не поднялся. Хотя… я посмотрел на колышущуюся за окном листву, на улице, конечно, лучше.
- Покроем танк черным полиэтиленом, - донеслось до меня, - включим мотор… Никто не разберет, что это.
- Так не бывает, - вдруг подал голос человек, которого блондинка с сантиметром назвала продюсером.
- Мне не важно, как бывает, а как нет! - с пафосом сказал фон К. - Я режиссер, а не документалист!
И все на минуту замолчали.
- Чтобы завтра нашли бронетранспортеры! - с вызовом сказал фон К. - Где хотите! В Кремле!.. И помните, - улыбнулся он своей знаменитой голливудской улыбкой, - пятнадцатого я должен быть в Италии. Нас с Таней ждут на Флорентийском биеннале!..
Флоренция! - подумал я. Боже мой!..
4. Пятьсот рублей для Дино де Лаурентиса
Все кончилось. Сначала, провожаемый маленькой блондинкой и Наташей с сантиметром, ушел продюсер, а затем, мягко сославшись на дела, фон К. За ним еще бежали, еще что-то говорили, но он уже не слушал, а улыбнувшись своей знаменитой улыбкой “светского льва”, только сказал: “Потом, потом…” - и ушел.
Когда фон К. ушел, все как-то сразу расслабились. Оператор открыл журнал, ассистент по актерам стал одеваться, а маленькая блондинка, усевшись за стол в углу, вдруг сказала мне:
- А теперь мы должны решить с вами вопрос о гонораре.
Я обрадовался, но что-то в ее голосе меня насторожило. Мне послышалась в нем какая-то тревожная нота. И, как оказалось впоследствии, не напрасно.
- Меня зовут Света, - сказала маленькая женщина,- а вы у нас, значит… - Она сверилась с тетрадью. - Сергей…
Я кивнул и подумал: какой тонкий, деликатный подход к решению деловых вопросов. Сначала представиться. Интеллигентные люди!.. Много не возьму, подумал я. Долларов пятьдесят в день максимум, все-таки знаменитый режиссер и, что ни говори, а сниматься у него почетно.
- Вообще-то, - сказала Маленькая Света, - профессиональным актерам на таких ролях, как ваша, мы платим суточные двести рублей. - Она сделала паузу и быстро на меня взглянула. - Но для вас я постараюсь, чтоб было триста.
Признаться, я лишился дара речи. Я подумал, что она оговорилась. Я только что слышал, что с продюсером обсуждали какие-то пятизначные числа. Тридцать тысяч, пятьдесят…
Стараясь говорить как можно мягче и сделав максимально интеллигентное лицо, я сказал:
- Повторите, пожалуйста, цифру, я что-то не расслышал.
Видимо, у меня получилось не очень интеллигентно, потому что Маленькая Света посмотрела на своих коллег, а коллеги, оставив все свои дела, обернулись и посмотрели на меня. Вышло что-то отдаленно напоминающее немую сцену в “Ревизоре”. Помощник по актерам перестал надевать свою замшевую куртку и так и застыл с одним рукавом на весу, оператор отвлекся от журнала, а интеллигентная молодая дама у окна впервые взглянула на меня с интересом.
- Ну что ж тут непонятного, - с подчеркнутой мягкостью сказала Маленькая Света. - Я же вам сказала, триста рублей. - И она вздохнула. - Вы же сами видели, нам приходится воевать буквально за каждую тысячу долларов. Фон К. вообще говорит, что не видел такого даже в Польше, где работал с паном Вайдой в начале девяностых, и что он продолжает снимать только из патриотических соображений. Должно же быть у нас русское кино, в конце концов, сколько можно игнорировать все национальные ценности!
На последней фразе Маленькая Света даже возвысила голос.
Мне стало стыдно. Действительно, речь идет о знаменитом режиссере, о Русском кино, о Кино с большой буквы, сотни актеров России почли бы за честь находиться сейчас в этом небольшом зале, а я торгуюсь, как на митинском радиорынке. Какая, правда, разница: семь, десять или двадцать пять долларов в день я получу? Но что-то подсказывало мне, что так быстро сдаваться не стоит, и почти против воли я сказал:
- Знаете, так нельзя. Нельзя работать с людьми на чистом энтузиазме. Что такое сейчас - триста рублей? Да я больше на такси потрачу! Уж вы как нибудь постарайтесь.
Я завершил свой краткий монолог и с удивлением увидел, что Маленькая Света как-то странно на меня смотрит. Удивительно, но она не сердилась. Нет, мне даже показалось, что она смотрит на меня с уважением! Она почти улыбалась!..
- Хорошо, - сказала Света, - я постараюсь для вас. Пятьсот рублей. Столько мы платим только заслуженным артистам. - Она подождала от меня какой-то реакции и, поскольку ее не последовало, спросила: - С вас уже сняли мерку?
- Да нет, - с максимальным достоинством отвечал я, - я уже почти час жду.
- Как час?! - вскрикнула Маленькая Света. - А где же Раечка? - спросила она у меня.
- Не знаю, - сказал я. - Какая Раечка?
- Раечка! - закричала Света.
И все сразу оживились и тоже закричали:
- Раечка, где же Раечка?! Позовите Раечку!
А помощник по актерам, до того наблюдавший наш со Светой диалог с видимым безучастием, сказал, словно очнувшись:
- Раиса в этой сцене не участвует. С ним Наташа занимается.
Все оживленно заговорили, задвигались и стали собираться домой. Мне даже показалось, что общая атмосфера в зале как-то еще более разрядилась и потеплела. Молодая женщина у окна снова посмотрела на меня и уже совершенно отчетливо улыбнулась.
Через минуту Наташа с сантиметром недовольно заглянула к нам:
- Идемте, что же вы не заходите, я уже давно освободилась и вас жду.
Я хотел было сказать, что я тоже довольно давно ее жду, но подумал, что опять обращаю слишком много внимания на мелочи, что все это не важно, и просто молча пошел за толстой Наташей.
Мы вышли на лестничную площадку, где опять сильно пахло луком (а когда я час назад шел - не пахло, еще спали?) и где я опять поздоровался с каким-то улыбчивым кавказцем. (Но, по-моему, не тем, что в первый раз). Потом мы открыли какую-то дверь и вошли в комнату, где вдоль стен рядами, как в химчистке, на длинных кронштейнах висела разная одежда, а на столе стояла швейная машинка и лежал завернутый в бумагу кусок колбасы. Край бумаги отогнулся, и была видна розовая, с белыми точками жира внутренность. Я вспомнил о давешнем предложении чаю и с фальшивой бодростью воскликнул:
- О, я смотрю - тут обедают!..
Но толстая Наташа полностью проигнорировала мой сигнал и лишь сухо спросила:
- У вас есть приличный костюм?
Я смутился от такой неожиданной смены ее настроения:
- Нет.
- А хотя бы пиджак? - еще более недовольно спросила Наташа.
- Есть! Шерстяной. - сказал я обрадованно. Все-таки я не совсем еще, не полный лох. - Из “Global USA”1.
Наташа подняла на меня глаза:
- Откуда?
Почему-то она совсем рассердилась.
- Из “Global США”, - повторил я. - Магазин такой на Спортивной, знаете?
Наташа ничего не ответила и только, тяжело вздохнув, сняла с богатырских плеч сантиметр.
- Стойте ровно. - Далее она очень профессионально померила мой рост, ширину плеч, бедер, и неожиданно обхватив сзади, плотно сцепила руки у меня на животе. - Живот-то какой отрастил, - чуть потеплевшим голосом сказала она.
Цифры, полученные при своих замерах, Наташа записывала в большую общую тетрадь, расчерченную на колонки. В одной из колонок я разглядел свою фамилию, а чуть выше фамилию известного театрального артиста. Душа моя наполнилась гордостью.
- А кто нас обшивать-то будет? - спросил я. - Елена Супрун? (Имя этой молодой художницы моды я недавно узнал из статьи в одном еженедельном журнале, который иногда покупаю для общего развития.)
- Елене Супрун, - внушительно сказала Наташа, - нас не обшить, у нее для этого руки коротки. Только в вашей сцене десять человек заняты, тут целый цех нужен. - Я смутился своей неопытности. - А вы что, - продолжала Наташа, меряя длину моих брюк, - имеете отношение к миру моды?
Я опять смутился.
- Нет, так. - И зачем-то соврал: - Когда-то немного писал для глянцевых журналов: “ХХL”, “Рlayboy”…
Наташа недоверчиво на меня покосилась, но ничего не сказала. Мы немного помолчали.
- А ботинки-то хоть приличные у вас есть? - снова спросила она.
Чем-то я ее все таки раздражал.
- Конечно, есть, - снова обрадовался я, - у меня очень хорошие ботинки. Фирма “Ecco”. Я уже давно, много лет ее покупаю.
Наташа даже ручку положила.
- Какой фирмы?.. - переспросила она.
- “Ecco”… - повторил я неуверенно. - Хорошая фирма считается. Ну, реклама еще уличная, видели? Два медвежонка идут куда-то. Эту обувь, между прочим, носит Эрленд Лу, знаменитый норвежский писатель. Он, кстати, одно время был актером, правда, театральным. Я видел их буклет…
Но Наташа меня прервала.
- “Ecco”, - отчеканила она, - запомните - вечерней обуви не делает!.. - В голосе ее послышался металл. - Какой у вас размер?
