«Достали бабы», – подумал.
– Телки!..
Ледогенератор запищал индикатором созревшего льда, Птичик вскрыл колу, нажал кнопку и подставил стакан под сыплющиеся кубики.
Кола шипела и пенилась, сталкиваясь со льдом.
Птичик отхлебнул из стакана и удовлетворенно сел слушать сказку про «Черную курицу» на CD.
Как говорила отцу детский психолог Ирана Арменовна, есть в Анцифере тяга к мистическому. Это свидетельствует о его богатом воображении и фантазии.
– Непростой мальчик! – добавляла психолог, с удовольствием заглядывая в глубокие глаза отца. – Совсем непростой!..
Птичик допил колу.
Увлеченный сказкой, представляющий себя дерущимся на шпагах с огромной курицей, он съел кусок льда. Его новые крепкие коренные зубы перемололи кубик замерзшей воды, и он сглотнул его, ощутив в желудке приятный холодок.
Затем второй…
Одну за другой Птичик грыз ледышки из стакана и прислушивался к своему организму.
«На этот раз наверняка заболею», – думал. Он подошел к ледогенератору и наполнил стакан до краев новой порцией льда.
Анцифер хрустел ледяными кубиками, как белка орехами, сглатывая морозное крошево.
В школе его учили, что вода имеет три состояния. Жидкое, твердое и газообразное.
«Хорошо быть водой, – подумал Птичик, доедая второй стакан льда. – Можно стать газообразным и улететь куда-нибудь».
Он хихикнул. Газообразный человек! Хорошая идея. Можно проникать в любые щели и затем превращаться в твердое тело. Например, у девчонок в раздевалке. Хоп – и в парах душевой медленно проступают черты Анцифера.
«Привет, телки! – фантазировал Птичик, догрызая третий стакан льда. – Чего испугались?!!»
Девчонки начнут визжать, прикрывая руками плоскости. Уж он-то точно знал, что там плоскости. У него был свой манекен для изучения – сестра Верка, которую он исследовал вдоль и поперек. Впрочем, как и она его… Ничего площе, чем Верка, не придумаешь!..
Тем не менее плоскости волновали его ледяную грудь. Волнения были теплыми, а потому Анцифер выдоил из холодильника порцию свежих ледышек и захрустел ими, подавляя фантазии.
Образы голых девчонок ушли из охлажденных мозгов, видимо, и остальные мысли покинули голову Птичика, он просто что-то ощущал, что-то такое, что нельзя было определить словами «приятное» или «неприятное». Мыслительный процесс остановился.
Анцифер не отдавал себе отчета, что продолжает поглощать лед все новыми и новыми порциями. Его тело почти перестало существовать, живот затвердел доской, пальцы шевелились, как у плохо смазанного робота.
Он захотел писать, с трудом встал и на автопилоте, шаг за шагом, направился к туалету. Освободил от охранного кресла дверь, при этом оно упало, грохнув металлической ножкой об пол. Но мальчик не слышал звуков, будто в уши и в голову ему залили бочку бетона. Он добрался до туалета, где пописал, частично попав в унитаз ледяной крошкой.
Тело Птичика было направилось обратно к комнате, но повстречалось с сонным телом матери, мочевой пузырь которой также требовал свободы. Ее душа еще находилась во власти эротических сновидений про Хабиба, а потому руки механически приобняли сына…
– Все хорошо? – поинтересовалась со сна.
Неожиданно какие-то тревожные сигналы заставили мать окончательно проснуться. Руки теперь не обнимали сына, а вцепились в детские худые плечи. Она ощутила, что Птичик, его тело – все было холодным, как у замороженной рыбы.
– Что?! – закричала она. – Что произошло?! Из своей спальни выскочила Верка. Она спросонья терла глаза.
– Что случилось, мам?
Мать всегда теряла контроль, если происходило нечто из ряда вон. Тогда, когда нужно было спасать человека, ее и без того куриная сила воли вовсе исчезала, уступая место короткой панике, а затем отключке от ситуации. Таким образом организм сам себя охранял, не давая погибнуть нервным клеткам. Наступала эмоциональная тупость. С таким талантом человек может прожить до ста лет запросто.
Но Верка не была из разряда эмоционально тупых. В лучах зажженного света она рассмотрела своего брата. Птичик был похож на перележалое в морозилке мороженое.
Сестра бросилась в братскую комнату, нашла в ней дотаивающие на полу кубики льда – и все поняла.
– Мам, – затараторила она, – Фирка льда наелся. Уж я не знаю сколько! Надо «скорую» вызывать!
Мать в ответ лишь тыкала и угукала. Тогда Верка обняла брата и, вбирая часть холода в свое плоское тело, заговорила ласково:
– Ну что же ты наделал, Фирочка? Как же ты, родной?
Она вновь оборотилась в сторону матери и уже грозно, басовито наехала:
– Идиотка, вызывай «скорую»! Что ты стоишь, мама?! Фирке плохо! Он умирает!
И действительно, ноги Птичика подогнулись, и он съехал по стене к полу, как тающая ледяная скульптура на солнцепеке.
– Очнись же! – заорала Верка и пихнула мать в живот.
– Да-да… Сейчас…
Она с трудом брала себя в руки, заставляя глаза видеть, а мозг осознавать, что происходит на самом деле. А когда разглядела Птичика с лицом сизым, как голубиное оперение, рванула к телефону и уже через секунду причитала в трубку:
– Мальчик… Анцифер Сафронов… десять… льда объелся… да не шучу я… обыкновенного льда из морозильника… на вопросы не отвечает…
– А мне их никто не задавал, – в последний раз отреагировал Птичик и закрыл глаза.
– Сознание потерял! – хриплым, осевшим голосом сообщила мать «скорой».
– Выезжаем!..
«Скорая» приехала на удивление быстро.
Немолодой врач, похожий на папиного садовника Сайда, маленький таджик, приставил стетоскоп к груди Птичика. Обнаружив сердцебиение, оттянул мальчику нижнее веко и значительно просветлел лицом.
– Что салучилось? – поинтересовался он, подмигнув Верке.
– Льда наелся, – проинформировала мать.
– И миного?
– Килограмма три, наверное, – подмигнула в ответ Верка.
– Он без сознания? – нервничала мать.
– Спит.
– А вы гастарбайтер? – спросила Верка врача. Мать шикнула на дочь, но врач, кивнув, сказал, что мальчика нужно везти в больнису, так как от переохлаждений могут возникнуть всяческий осложнений.
– Его согревать необходимо! Русский жена у меня! И паспорт!
Мать и дочь принесли из комнат одеяла, а Верка из шкафа вытащила материнскую норковую шубу. Родительница на это выкатила глаза, сделав их такими страшными, что Верка засунула шубу обратно.
– И что же он у вас лиод ест? – спросил гастарбайтер, вкалывая в руку Птичику какое-то лекарство.
– Да вот… – маялась мать.
– Любит лиод, – передразнила Верка. – Ему тут холодильник от папы остался… Наш папа умер от рака легких!.. Вот он в честь папы льда и наелся. А вчера спал в холодильнике. Мама его выпорола!
– Пороть не стоит!
– Нервы.
В дверь позвонили, и в квартиру вошел немолодой, плохо бритый санитар с носилками.
– Ты его, Василича, на руках снеси. Сейчас поедем.
– А мы? – растерялась мать.
– В ночных рубашка поедете?..
В «скорой» пахло чем-то неприятным.
Верка все вглядывалась в бледное лицо брата, и ей казалось, что он мертвый, как и отец. Трусила, боясь остаться в одиночестве с матерью.
Врач-таджик объяснял женщине, что если бы Птичика положили в горячую ванну, то «последствий мог быть печальный». Верка сунула пальцы в подмышку брата и защекотала, что было сил.
– Сосуды могли погибать! – пояснил гастарбайтер. – Сердце могло не выдержать!..
Мать охала и рада была, что ей даже в голову не приходило класть сына в горячую ванну. Ей вообще ничего в голову не приходило.
Птичик на Веркину щекотку не реагировал. Только голова из стороны в сторону каталась, как дыня «колхозница».
– Умер! – воскликнула она, ощущая, как ее сердце валится с привычной позиции куда-то в пятку. – Анцифер умер!
– Нет-нет! – успокоил врач. – Спит. Я ему успокоительное вколол. Крепко спит!
Веркино сердце колотилось, поднявшись из пятки обратно в грудь. Она про себя затараторила «слава богу», а подпрыгнув на ухабе, вдруг спросила врача:
– А вас не Хабибом зовут?
– Иван Иванович! – представился врач. – А что?
«Вот как бывает», – подумала Верка.
Как так бывает, она для себя не уточнила.
Птичика лечили неделю. Что-то у него внутри подмерзло. Но все, кому рассказывали про мальчика, съевшего три килограмма льда, удивлялись, что пацан так легко отделался.
Персоналу нравился коротко стриженный мальчишка с кустом непослушных волос на макушке, с бледным снежным лицом и крупными веснушками на нем. На третий день лечения он знал всех медсестер по имени и показывал им элементы брейк-данса.
Приходила психолог.
Спрашивала:
– Зачем лед ел?
Птичик молчал. Поди знай, зачем лед ел. Но он ответил тетеньке, на белом халатике которой имелся глубокий вырез на груди:
